В баре

Ваня Бесчинкин
     Сны становились реальностью. Реальность – туманом. Туман оставался собой.
     Но так было не всегда.
     До определённого периода сон был сном, реальность – реальностью, а туман – завесой, разделяющей их.
     Теперь всё поменялось.
     …Мелодия  лилась, катилась, искрилалсь, бурлила и тонула в водовороте звуков.
     Музыкант, как струна, растянутый между земным и небесным колками, вибрировал, взрывался, жонглировал, полыхал и фонтанировал нотами.
     Ноты разлетались по пространству, ныряя в водоёмы человеческих сердец. А сердца волновались и бились синкопами. Иногда – в такт и иззатакта, но чаще – в разнобой. Как фейерверки на пиротехническом шоу.
     Было четверть восьмого, и бар заполнялся зрителями. Алкоголь расширял сосуды, табачный дым засорял носоглотки. Всем было весело.
     Саня заказал столик на втором ярусе. Там ещё оставались свободные места.
     Он сидел, пил пиво и кровь согревалась от мыслей в никуда. Когда курс неясен, самое правильное - глушить моторы, если, конечно, ты не работаешь в авиации.
     Александр работал редактором. Тексты являлись его детьми, любовницами и верхом всякого стремления. Он их любил так, как может любить человек, лишённый права голоса. А говорить  ему хотелось не для того, чтобы что – то выразить или отразить, но исключительно в целях эмоционального соприкосновение с другими. Апрельские ручейки из слов, заполняющие бороздки от снежных проталин вынужденного безмолвия, рождались сами собой.
     Теперь же он пил и закусывал фа – диез мажором. Музыкант играл на гитаре. Играл виртуозно. Так, что Саня не спешил покидать этот отвратительный, как все, бар.
     К нему подсел лысый господин в пиджаке. Представился. Рассказал о себе и своём хобби. Александр не слушал, потому что слова музыки казались ему интереснее слов незнакомца. Иногда он кивал головой, как будто соглашаясь с собеседником. Конечно, он кивал тонике и – реже – доминанте, но плешивый принимал эти кивки на свой счёт.
     - Да, и я был уверен в том, что вязаные шапочки – это совершенно не мужское дело, но, дружище, каким это было заблуждением! – вещал незнакомец. Гитарист раскладывал аккорды. – И, знаешь, когда начал сам вязать – то открыл для себя новую вселенную.
     Александр понял, что день завершится хуже, чем мог бы завершиться несколько минут назад. Квантовая структура реальности подставила подножку. Он представил огромный костёр из сотен разных акриловых и полушерстяных шапок с помпонами и без них.
     - А всё дело в спицах, - не унимался лысый. – Резиночку нужно вязать тоненькими, а уже основание – толстыми спицами. Как я обычно поступаю? Беру…
     За соседним столиком группа молодых людей громко рассмеялась.
     - …третью и четвёртую петельку в каждом ряду провязываю вместе. Но ты, кажется, не очень – то меня слушаешь?
     Александр вспомнил, как ещё год назад он после работы проводил время в букмекерских конторах. И там тоже постоянно приставали какие – то типы. Они не умели вязать, конечно, но о том, что Ювентус положит три мяча в ворота Лацио были уверены так же точно, как в собственном имени.
     - Да, простите, я не слушаю вас, - сказал он и сделал глоток из кружки. – И мне это всё совершенно не интересно!
     Лысый пиджак развёл руки по сторонам и с обиженной гримасой пересел за другой столик. Александр совсем загрустил. Он силился что – то вспомнить, что – то важное … и не мог. В голову лезли одни только слова и звуки, издаваемые шестистрункой. Интересно, плешивый теперь всем подряд будет заливать про свои шапочки?
     От внутреннего напряжения неожиданно закружилась голова. Невидимые иглы вонзились в мозг, дробя череп. Глюки вошли без стука. И без предварительного звонка.
     - Привет! – поздоровался один из них. Саня ущипнул себя за ягодицу. Правую. Немного подождал: мало ли, жизнь наладится? Не наладилась. Он ущипнул себя за левую ягодицу. Нерв завибрировал и расхныкался. Пообещал подать в суд за нанесённый ущерб. «Ничего, – подумал Саня, - наймём адвоката, вот только разберёмся с этой ерундой, пропади она пропадом!»
     - Я тебе пропаду! – вынырнул откуда – то издалека новый глюк.
     - Пропадом! – поддакнул другой.
     Глюки молча сканировали  человеческую оболочку глазами. Большими, как дырки в баранках. Тёмными, как загар сибиряка после обугливания на Мальдивах. Сами – дохлые. В чём только душа держится, если, конечно, у глюков имеется душа. Рост – с карельскую берёзу.
     - Что надо? – спросил человек.
     Не ответили.
     - Зачем пришли?
     Молчат
     - Может, вам лучше уйти?
     Ни слова.
     Вдруг - резкое, как пощёчина:
     - А может, лучше тебе уйти?
     Ступор. Где – то в мозжечке загудело: у-а-о-ы-у-у-у…
     - То есть? Ребят, вообще – то я – дома, а вот вы что тут делаете – непонятно.
     Гул усилился. Один глюк подскочил к самому затылку и чем – то увесистым врезал по нему. «Дрянное пойло!» - подумал Саня.
     - Это нам непонятно, что ты тут делаешь. Мы – дома.
     - Сомнительный тип.
     - Кто он?
     - Он мне не нравится.
     Саня заткнул уши в попытке абортации развернувшегося безумия. В голове – мрак. Кажется, мозг обладает способностью к плавке. С десяток голосов обсуждают человека, выражая явное недовольство его присутствием. Чертовщина играет в атакующий футбол!
     Слабеющим голосом человек попытался восстановить расколбасившийся нерв порядка:
     - Эй, а ну заткнулись!
     Голоса отозвались:
     - Я тебе заткнусь!
     - Это переходит все границы!
     - Да ты права качать взялся?
     - Ату его, братва!
     - У – а – о – э – и – у-у – у! - загудела голова, как турбина аэробуса. Накал страстей становился невыносимым. Глюки, которые являются исключительно его персональным порождением и единственный хозяин которых он сам – учинили бунт!
     - Стоп! – заорал он на весь бар. - Вы забыли своё место? Это я ваш поводырь, а вы – второсортная сошка, так что я требую тишины!
     В расслаивающемся черепе зашуршало, закряхтело, завозюколось, закопошилось:
     - Что?
     - Ишь ты!
     - Боже!
     - Хамишь, парниш!
     - Шалопай!
     - Пошёл вон, жук!
     - Бесстыжий!
     - Рыжий!
     - Получишь по роже!
     С любовью, которая и может лишь единожды вспыхнуть у человека, теряющего контроль над собственным рассудком, Саня обхватил голову. Ладони нежно заелозили по вискам. Он попытался успокоиться. Один из глюков вырос откуда – то изнутри, приобретя невероятный масштаб.
     - Эй, - сказал, - харя, а ну вали отсюда, покуда башку не открутил!
     - То есть? – Саша попытался подняться со стула. – Ты что, офонарел?
     - Я сказал: вали! – И огромный глюк вынул стамеску из кармана. Остаток благоразумия в умирающей голове подтолкнул человека к принятию вынужденной капитуляции на основе продиктованных условий.
     - Куда же мне валить? – спросил он дрожащим шёпотом. Голова раскалывалась пополам. Некогда единая Пангея мозга разделилась на шесть материков и несметное количество островов. Разрывающаяся сеть извилин затрещала, как земля в момент разрыва литосферных плит. Выбросы пепла покрыли мутью глазные хрусталики. Александр качнулся, точно на качелях, и провалился в пустоту.
     «… Лысый портной, ты где?
     … А музыка, музыка…
     … Эх раз, ещё раз, гитарист, немного пива!..»
     Когда пепел осел и над головой воскрес электрический свет – бар готовили к закрытию. Глюки угомонились. В теле ощущалась тупая слабость. Какой – то человек теребил Саню за плечо, прося освободить место.
     Он поднялся со стула и вышел в ночь.