Дождинка

Ваня Бесчинкин
     И когда Космос опрокинулся – капли заговорили.
     - Я! – сказала одна.
     - Я! – выдохнула другая.
     - Я! – вскрикнула третья.
     - Я! – отозвалась четвёртая.
     - Я, я, я, я, я, - посыпалось отовсюду. Они называли себя, и тут же разбивались о жёсткие городские бордюры. Поток прозрачной крови полз по городу, люди по колено бродили в крови.
     - Я! – успела шепнуть ещё одна, налетев на стекло автомобиля. Крохотные брызги жизни распластались по лобовому стеклу.
     Новая дождинка, обозначив себя, рухнула на фонарный столб и умерла. Мгновенно. Даже не успев закурить. Они рождались, и тут же умирали. Умирали, чтобы снова родиться и умереть. Среди беспокойного перешёптывания, покрикивания, томления капель никто не услышал одну – единственную, которая успела робко спросить:
     - Ты?
     Её соседка уже смешалась с чернозёмом, но этой почему – то повезло. Слабыми ручонками вцепившись в пожухлый лист, она сумела удержаться на влажной поверхности до тех пор, пока облака не прекратили сбрасывать на полигон земли свой мокрый десант. Никто не смог ответить на её вопрос.
     - Я! - восклицали справа.
     - Я! – говорили слева. Говорили, и тотчас разбивались.
     Когда напор воды начал ослабевать, а авиалайнеры с парашютистами растворяться в атмосферной дымке – редкие выжившие капли стали озираться по сторонам. Одни заметили траву, другие увидели листья, третьи – плащи, купленные на распродажах, а некоторым посчастливилось оказаться верхом на раскрытых веерах зонтов.
     Наверху произошла перегруппировка сил, зажёгся яркий прожектор центральной звезды. Страдающая от хронического октября земля получила лекарственную инъекцию. Тучи рассосались. Видимо, за Солнцем Землю считали своей основной сценой, потому что софит был так установлен, что не только слепил глаза, но даже выжигал жизнь. Оставшиеся капельки стали таять, будто куски рафинада в кружке с кипятком.
     - Что? – спрашивала одна, исчезая с чёрной плоскости зонта.
     - Что? – не понимала другая, испаряясь со спины ржавой от осени травинки.
     - Что? Что? Что? Что? – удивлялись вокруг прозрачные бусинки. Дождинка, попавшая на тополиный лист, успела нырнуть под его светло – бурую кожицу, скрывшись от губительного прожектора.
     …Наградных дел мастер Макеев в это время прогуливался по городу. Дождь промочил его до нитки, но Макееву это нравилось. Макееву нравилось вообще всё. Редкий положительный тип людей, игнорируемый Красной Книгой. Когда выглянуло солнце – он проходил по городскому парку. Парк условно был разделён небольшим постаментом с бронзовой фигуркой на две части. Первая часть состояла из тополино – осинового микса, вторая – из клумб, нескольких кафешек, детского развлекательного центра и шашлычной поляны. Макеев не любил этого фрагмент парка. Быть может, в силу того, что у него отсутствовала вторая половинка или потому, что атмосферные выбросы от готовящихся шашлыков слишком вредили озоновому слою, но за черту монумента он старался не заходить. А тополя и осины были его хорошими друзьями.
     Проходя по гравийным дорожкам, Макеев улыбался. Дождь превратил его одежду в подобие мокрых тряпок со швабры уборщицы поликлиники в период интенсивной клининговой компании. С козырька кепки сочилась вода, руки и ноги обволакивала мокрая синтетика. Нынешним утром из министерства поступил новый заказ. На носу висела Олимпиада. На пятки наступало Первенство Москвы по художественной гимнастике. Из туманного завтра маячил чемпионат России по кёрлингу. Спортсмены нуждались в поощрительных призах, Макеев нуждался в работе.
     Около приземистого тополя он остановился. Оглядел нагие ветви и мысленно пожалел деревце за его неказистую судьбу. Вот так простоишь всю жизнь на одном месте, а потом придёт киргиз - вахтёр и разделит бензопилой твою маленькую жизнь на две составляющих. Одна станет письменным столом, другая – огнём и дымом. И никакой Шопен не возьмётся оплакать музыкой твою печальную участь.
     Рядом с деревом стояла скамейка. Макеев смахнул влагу с сиденья рукавом ветровки и присел. Над его головой болтался одинокий сморщенный лист. Он запрокинул голову и встретился глазами с капелькой дождя. Производитель кубков и медалей не знал, что у капли могут быть глаза, но глаза самой капли уже успели его хорошенько разглядеть.
     - Кто ты? – спросила капля.
     Макеев задумчиво смотрел на неё, смакуя в голове мысль о том, как всё созданное человеком бренно, будто видимый им лист. Тогда капля снова спросила: кто ты? И Макеев снова не ответил. Порыв ветра, как смычок скрипки по струне, проехался по одинокому тополиному листу, и он задрожал. Капля не удержалась и сорвалась вниз. По какому – то невероятному совпадению она приземлилась на тыльную сторону ладони специалиста по наградной атрибутике. Тот поднёс руку к глазам и стал внимательно изучать мокрое пятно.
     Дождинка лежала на левой руке между костяшками указательного и среднего пальца, свернувшись бубликом. Она не понимала, что с ней происходит и почему всё время приходится куда – то падать.
     - Странно!.. – сказал Макеев самому себе. – Такая прозрачная капля…
     Он поднёс руку ещё ближе к глазам. Вдруг крупинка влаги как будто бы взорвалась. Как будто бы разлетелась на миллиард мельчайших разноцветных огней, точно разрыв салютного залпа. В одной точке образовалась целая радуга. Сотни тонов, полутонов и красок ослепили глаза. Какая же она красивая! Макееву на мгновенье показалось, что он потерял зрение. Такое цветовое обилие брызнуло со всех сторон из одного мизерного дождевого плевка!
      Вот то, чего так не хватало: прозрачная капелька, играющая всеми цветами радуги! Но как воплотить образ? Как суметь передать его суть через материальный предмет?
     Мысли художника лихорадочно заработали. Он вскочил со скамейки и, прикрывая каплю правой ладонью, точно ушибив руку, бросился через парк в мастерскую. Брызги воды разлетались под ногами, пачкая одежду. Навстречу стали попадаться редкие прохожие
     Решение созрело быстро: кубки в виде капли будут не из бронзы, меди, золота или серебра, а из стекла с встроенным фонариком на солнечных лампочках внутри. Вдохновлённый открытием красоты закона рефракции, Макеев начал работу. Через неделю первые образцы уже были готовы.
     А дождинка умерла. Сухой воздух и тепло убили её раньше того, как рука переносившего её пересекла порог мастерской. До своей самой последней минуты она смотрела на триста шестьдесят градусов вокруг сквозь щели в пальцах человеческих рук и спрашивала: что? зачем?
     Никто не отвечал…