Я любил этот парк. Он был старым и находился рядом с моим домом. Я открывал калитку в его ограде и, делая шаг, оказывался в темной аллее. Это был уже иной мир. Моего тела касалась прохлада, и мне хотелось только одного, – чтобы меня никто не тревожил.
Сегодня, ускоряя шаги, я несусь по аллее парка и почти бегом выскакиваю на площадку, где стоят две скамьи с изогнутыми спинками. Там никого нет, там пусто. С трех сторон площадку окружают деревья. Но одна сторона открыта, и вдали виднеется река. Опустившись на скамейку, я скольжу взглядом по реке, по старому каштану, по пустой скамье напротив. Здесь все так же, как и тем летом, три года назад. Но я один.
... В том году весна никак не хотела приходить. Казалось бы, что вот-вот она наступит. И время подоспело, и просохли тротуары, и исчезли горы грязного снега. Но нет, – снова завьюжило. Низкие облака неслись, словно сорвавшиеся с цепи злые собаки. Утром кругом стало бело, да еще тревожно каркали вороны. К тому же, когда еще появятся очищенные дорожки? Вот и брел я в редакцию по колено в снегу, и не было ему конца и края. Хотя всему приходит конец. И зиме тоже.
Вернувшись под мартовским солнцем из редакции, я стоял с промокшими ногами в подъезде своего дома, наблюдая, как у меня уводят кабину лифта. Меня охватило раздражение. Но кабина, остановившись где-то вверху, тут же стала опускаться вниз. Потом я обнаружил, что лифт стал часто исчезать у меня из-под носа, без задержки возвращаясь назад. Игра эта мне надоела, и я решил поймать шутника. В лифт, оказавшийся внизу, я не сел, а стал дожидаться, что будет дальше. Через какое-то время его кабина поползла вверх и после короткой остановки вновь вернулась ко мне, но не пустая. В ней была девчонка. Она выглядела, как ребенок, застигнутый за открытой банкой варенья, хотя мама настрого запретила кушать варенье по ночам.
– Ага, попалась, – напустил я на себя строгий вид. – Это что еще за шутки со взрослыми дядями?
Губы ее тут же растянулись в ухмылку. Куда и подевалась ее растерянность!
– Тоже мне, взрослый дядя, – заявила она, глядя мне прямо в лицо. И кабина с нахалкой уплыла вверх.
Мне приходилось посещать редакцию довольно известного журнала: там предполагалась публикация моих рассказов. Стоило выйти из дома, как передо мной появлялась эта девчонка. Я уже знал, что зовут ее Ася и что у нее красивая мама.
Жильцом многоэтажного дома я оказался в тридцатилетнем возрасте. И вот уже несколько лет по утрам, усаживаясь за стол, пытался писать. Чаще всего это были рассказы. Если работа не ладилась, я отрывал голову от компьютера и из окна шестого этажа рассматривал двор. Пересекавшая его дорожка, выложенная плитами, тянулась к широкой асфальтированной дороге, по одну сторону которой располагались детский сад, школа и супермаркет, а по другую – парк. Перед моими глазами протекала жизнь, которую время не щадило, как не щадило оно и меня, и плиты, все глубже враставшие в землю. Видя, как обзаводились семьями вчерашние школьники, я наблюдал, как головы их родителей покрывала седина. Бывало, на дорожке появлялась женщина. По мере ее приближения я угадывал знакомые черты, и не было для меня в тот момент лица дороже. Ко мне приходили женщины. Но с некоторых пор это стало для них небезопасно. Однажды у крыльца подъезда на голову одной из них упало куриное яйцо. Я уже знал, чья это работа.
– Ася! – чуть не схватил я ее за руку во дворе. – Это уже слишком.
На меня смотрели синие глаза.
– А что, если я пожалуюсь директору вашей школы?
Глаза стали дерзкими.
– Вот будет здорово, – вспыхнула она. – Ты только предупреди меня, когда соберешься.
– И что же?
– Я скажу девчонкам, что придет мой любовник.
Надо ли говорить, что от этого «ТЫ» и всего прочего я просто онемел. А этот чертенок ждал моей реакции. Ее голова склонилась к правому плечу, при этом прядь иссиня черных волос прикрыла висок и щеку. Потом я узнал, что она всегда так делала в ожидании развития событий.
Ася возникала, как привидение, причем, в самый неподходящий момент.
– Что ты нашел в этой драной кошке? – это ко мне.
Глаза ее сверкают, выразительный рот скривился, будто она хватила отравы. Ладони сжаты в кулачки, того и гляди – набросится на мою спутницу. А у той крашеные брови лезут выше лба.
– Посмотрим, что ты будешь чувствовать, если я вылью ведро воды на твою рыжую голову, – это уже к «драной кошке».
«Господи! Чему только учат их в школе в одиннадцатом классе? У меня роман получал развитие, а тут – на тебе. Ну что поделаешь с этим детским садом?» – невесело размышлял я.
Ася идет мне навстречу, и это не случайно.
– Как тебе мои ножки? Она стоит передо мной, и вся – ожидание.
Мини-юбка, красная блузка с широкими рукавами, ниспадающими с прямых плеч, красные туфли на высоченных шпильках просто обязаны были подчеркнуть стройность ее красивых ног. И у них это получилось. Передо мной и девчонка, и уже женщина. Я будто проснулся и увидел нежный овал лица, прямой тонкий нос и подрагивающие губы. Губы, ожидавшие поцелуя. Что-то восточное напомнили мне ее слегка выдававшиеся скулы. А прямой лоб говорил, что эта красивая головка не лишена мыслей. Только знать бы наперед эти мысли.
– Директор школы упадет в обморок, увидев тебя, – брякнул я, как последний болван.
И тут в ее глазах появились слезы. Ожидая подвоха, я был начеку. И совершенно напрасно. Передо мной была детская беспомощность. Ничего не сказав, она пошла в направлении школы, только красная сумочка подрагивала на ее бедре. Я уловил запах духов, долго потом меня преследовавший.
Во всех школах города играла музыка, и был выпускной вечер.
Я сижу в парке на своей излюбленной скамье. Напротив сидит Ася. На ней мокасины, шорты и футболка, обтягивающая уже довольно развитую грудь. Она знает это и улыбается. В ее глазах проскальзывают искорки. Вся ее поза, – нога, закинутая за ногу, – выдает желание произвести на меня впечатление.
«Ну все, – пропал рассказ. Нечего доставать блокнот из сумки, – расстроился я. – Интересно, как ты узнала, что я здесь бываю? Наверняка, следила за мной.»
– Можешь не бояться меня, – глаза ее прищурены, – мне уже восемнадцать лет.
– С чего ты решила, что я тебя боюсь?
– И не пытайся лгать. И потом, я же вижу, что нравлюсь тебе.
– Но это еще не значит, что я должен лечь с тобой в постель.
– А это мы еще увидим.
Она кокетливо помахивает ногой. По ее лицу бегают солнечные зайчики, прорвавшиеся сквозь листву.
Я открыл было рот, но она меня опередила.
– Сейчас ты скажешь, что тебе тридцать шесть лет и ты вдвое старше меня.
– Но так оно и есть.
На ее лицо наползает грусть.
– Господи! Ну что мне с тобой таким делать?
– Каким?
– Глупым.
Лето было в разгаре. Все чаще я наведывался в парк с блокнотом и ручкой. И для меня уже стало привычным, что напротив сидит Ася. Как это ни странно, но она мне не мешала. Порой она не отрывала глаз от смартфона, а то доставала учебник из сумки и что-то записывала в тетрадь. Иногда я смотрел на нее. Она это чувствовала и улыбалась, поднимая на меня глаза. Каждый из нас был занят своим делом, и работа у меня продвигалась.
Несколько дней Ася не приходила, а потом она появилась. Стоя в двух шагах от нее, я понимал, что ждал и хотел видеть ее и что улыбка на этом красивом лице предназначена мне и никому другому. Привстав со скамьи, она потянулась ко мне. Я же стоял в нерешительности, и она потускнела, правда, вскоре опять заулыбалась.
– Хотя бы поинтересовался, почему меня не было.
Я молча смотрел в синие глаза.
– Я поступила в университет.
– Но это же здорово! На какой факультет?
– На филологический.
Мне не надо спрашивать, почему на филологический. Ася знала, как много значит литература в моей жизни.
В последние дни августа уже не было той удушающей жары и воздуха, застывшего, словно кисель, и обволакивавшего своей неподвижностью. На солнце еще было лето, но в тени чувствовалось приближение осени с неизбежными дождями и сырым ветром. Разругавшись в редакции с каждым, с кем только мог разругаться, я шагал по плитам своего двора, не замечая тихого вечера. Редактор кормил меня обещаниями и требовал денег, которых у меня не было. Сейчас я хотел видеть Асю, но появилась ее мама. Это была Ася, только в зрелом возрасте. И, все же, не Ася. В потертых кроссовках, в не раз стираной футболке и невзрачных джинсах, я сильно проигрывал женщине, загородившей мне дорогу. Она скользнула по мне взглядом таких же синих глаз, но в них были предостережение и насмешка. Если добавить сюда ее презрительно сжатые губы, то неудивительно, что я ощутил дискомфорт. «Все это неспроста», – подумал я, напустив на себя безразличие.
– Вот что я скажу Вам, молодой человек.
В ушах дамы угрожающе сверкали бриллианты, подчеркивая мое безденежье.
– И советую прислушаться к моим словам, – продолжала она. – Девчонку оставьте в покое. Знаю, знаю, – замахала она руками, – это сумасбродка сама вешается Вам на шею, но есть тысяча способов показать ей, что она Вам безразлична. И мне все равно, какой из них Вы изберете.
Я же не мог оторвать взгляд от матово светившегося жемчуга в ее ожерелье. Покачивая бедрами в своем элегантном костюме, она проплыла мимо меня, как мимо пустого места. Вслед за ней протопал то ли ее охранник, то ли водитель с накачанными бицепсами.
Асю я увидел следующим днем. Она сидела на моей скамье в парке. И тревога, и любовь светились в ее глазах. Не знаю, что случилось со мной. Видит Бог, я не хотел этого, я боялся и этой девчонки, и разницы в возрасте, и в то же время тянулся к ней. Зная, что за дикарка передо мной, я осторожно поцеловал ее, и тут краска смущения покрыла ее лицо. Это был короткий миг. Затем она словно очнулась, и мое лицо потонуло в ее поцелуях.
– Как я ждала этого. Почему ты так долго не замечал меня? – непрерывно повторяла она, прижимаясь ко мне.
Ее рука гладила мой затылок, будто я был маленьким мальчиком. А я не знал, что сказать, и мне было хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. Я слышал биение ее сердца, а мои руки дрожали, обнимая ее. И все вокруг для меня потеряло интерес. Осталась одна Ася.
– Я испугалась, что ты не придешь.
Чуть отстранившись, она виновато смотрела на меня.
– Это почему же?
– Она заперла меня в квартире и дожидалась тебя во дворе. Я все видела из окна.
– Не стоит тревожиться, – сказал я спокойно, хотя сам был далеко не спокоен…
С приходом осени ко мне пришел грипп. Стояла теплая погода, и непонятно было, где я его подцепил. Но я заболел и нисколько не расстраивался. Болезнь протекала тяжело, но у меня никогда не было такой заботливой и преданной сиделки. Да что там говорить, – свет врывался в мою комнату с приходом Аси. Я с замиранием вслушивался, как она напевает на кухне, готовя мне завтрак. А впереди был еще целый день. И я немножко вредничал, поддразнивая ее, когда она приносила на блюде очередную вкуснятину.
– Мне не хочется, – с нарочитой капризностью объявлял я.
– Что ты, что ты, родной. Ты должен быстро выздороветь. И потом, ты обещал слушаться меня, хотя бы, пока температура не станет нормальной.
В ее голосе было столько нежности, что внутри у меня все переворачивалось. Я притягивал ее к себе, и забытое блюдо оставалось на полу, и я тонул в ее синих глазах.
– У нас не должно быть сейчас близости, – запоздало оправдывался я, – ты можешь заразиться. Она же только ладошкой прикрывала мне рот. Тогда я закрывал глаза и целовал ее пальцы.
У Аси удивительным образом сочетались детская непоследовательность и зрелая рассудительность. Никогда нельзя было знать наперед, что ей взбредет в голову. Только что рассказывая милые глупости, она вдруг останавливала свой взгляд на мне, и он проникал в самое мое нутро.
– А те женщины, ну, которых ты любил, – были лучше меня?
Я знаю, какого ответа она ждет, и пытаюсь ее успокоить. Мои глаза говорят ей больше слов, и она верит мне. Ее нельзя обманывать, – фальшь она распознает сразу. И я понимаю, что если хочу сохранить ее для себя, то должен быть предельно честным. Но это тянет за собой и соответствующие поступки. А это намного труднее, чем быть правдивым.
Только что вся моя, Ася уходит в себя, и где витают ее мысли, одному Богу известно.
– Ты хочешь, чтобы у нас был ребенок? – возвращается она из своего далека.
И тут же видя мою растерянность, целует меня.
– Можешь не отвечать.
– Ну почему же, – пытаюсь я прийти в себя.
Я хочу скрыть свой эгоизм и боязнь ответственности. Ася чувствует это. И она снова целует меня, и утешительно говорит:
– Ты еще не готов к этому.
Я вижу все ее женское начало и то, насколько она старше и мудрее меня сейчас.
Порой я чувствовал, что Ася что-то не договаривала. Тогда она становилась печальной, прижимаясь ко мне, как ребенок, нуждавшийся в защите. И я пытался ее успокоить. Я не мог и представить себе, что у меня может быть столько нежности к женщине. Не думал, что так сильна бывает любовь и что Ася станет для меня всем.
– Мне бы хотелось уехать отсюда далеко, – она с надеждой смотрит на меня. – Но только с тобой.
Что с ней происходит? Не заметить, насколько другой жизнью, в отличие от моей, окружена Ася, я не мог. Отца у нее не было, а мать жила на широкую ногу. Все эти иномарки с наглыми водителями и охранниками вводили меня в уныние. Мне видна была разница в нашем имущественном положении, и настроения мне это не добавляло.
– Боюсь, что я и там не стану богаче, – говорю я, отводя глаза.
– Да разве это мне нужно! – почти кричит она.
Ее беспокойство передается мне, и тень ее мамы висит над моей головой.
– Тебе нельзя так часто приходить сюда. Ты пропускаешь лекции в университете, – меняю я тему.
– Я тебе надоела?
– Ты же знаешь, что нет, – целую я ее.
– Знаю, любимый. И знаю, что нам нельзя видеться.
Для меня это, как гром среди ясного неба. Я напряженно жду.
– С моим приходом к тебе пришла беда. Раньше я не понимала этого. Теперь знаю наверняка. – И тут же с резким переходом: – Я хочу поехать с тобой в Париж!
– Почему в Париж?
– Париж! Париж – это город-очарование. Это уличные музыканты и представления в неожиданных местах. Это аккордеон и мелодия, плывущая за тобой. Это ожидание, повисшее в воздухе. Это художники с картинами, выставленными на набережной Сены. Париж дарит надежду. А еще он дарит любовь.
– Ты была в Париже?
– Нет, но я его люблю. В Париже ты любил бы меня сильнее.
– Но это невозможно.
– Почему?
– Любить сильнее, чем я тебя люблю, невозможно.
Я выздоровел и достаточно окреп. Мы с Асей пересекаем парк и спускаемся к берегу реки. Здесь, на водной станции, можно за сущие копейки взять на прокат весельную лодку. Выбрав самую надежную, я усаживаю Асю на корме, а сам берусь за весла, и город отодвигается от нас. Он несокрушим в своем спокойствии и монументальности. И знает, что нам никуда от него не деться, что мы вновь вернемся в его сутолоку. А пока расширяющаяся полоса воды дарит нам иллюзию независимости. И я понимаю, как зыбка эта независимость. Передо мной девочка-женщина, которую я люблю, а за ее спиной – монстр с несправедливостью и опасностью. И мне хочется удержать время, дарованное нам сейчас. Но удержать ничего нельзя. И все же, эти солнечные блики на воде с перевернутым небом, эта спокойная гладь с глубиной, в которую хочется окунуться, это безмолвное согласие внутри каждого из нас навсегда останутся с нами.
Ася светится. Ее тонкие и длинные ладони скользят по воде, оставляя след.
– Я хочу, чтобы этот день никогда не заканчивался, – кричит она в полный голос.
Дни становились короче. Уже рано темнело, и я шел домой по слабо освещенной улице. Не знаю, откуда взялся этот проклятый самосвал. Он несся с огромной скоростью мне навстречу. Вильнув задом, нанес удар такой силы, что я перелетел через тротуар и врезался в стену дома.
Сознание то возвращалось, то покидало меня. Но каждый раз, как только я приходил в себя, передо мной было любимое лицо. Оно не покидало меня ни во сне, ни в беспамятстве. Порой оно было печальным, с заострившимся носом и запавшими щеками. А порой – прежним, радостным, видя, что я узнаю его и пытаюсь улыбнуться.
– Ася! Ты со мной, – шепчу я запекшимися губами.
– Я с тобой, родной. Даже, если меня не будет, я всегда буду с тобой. Помни это, любимый.
А потом Ася перестала навещать меня в больнице.
Мой хороший приятель и журналист пытается раскованно чувствовать себя в кресле, что ему удается с трудом. Он внимательно наблюдает за мной, изредка окидывая взглядом больничный холл, куда я стал выбираться из палаты. Я вижу, что ему трудно говорить, и внутри у меня начинает ворочаться камень. Он достигает огромных размеров и раздирает мою грудную клетку. В моей голове тяжело бухает пульс. На языке у меня к нему один вопрос: «Почему перестала приходить ко мне Ася?»
– Дорогой мой! Ты просил меня разузнать кое-что. Так вот, тебя пытались устранить. Ты знаешь, я занимаюсь уголовной хроникой. Но здесь дело посерьезнее. Некоторые, достигшие большой власти, в бытность свою занимались наркобизнесом. Сейчас они ушли от этого, но заглядывать в тайны своих минувших дней никому не позволят. Ты, дорогой, влез на чужую территорию. Все это мои догадки, и об этом – молчок. Иначе и я окажусь под колесами самосвала. А девочка что-то знала. Да и как иначе, если она росла в этой среде. Она была носителем информации.
– Где она? – шепчу я. – Где! – кричу я на весь холл. Вскочив с кресла, он держит меня за руки.
– Ее больше нет.
Увидев мои глаза, он обхватывает меня.
– Она по собственной воле рассталась с жизнью, спасая твою. Ты должен помнить это и жить! – кричит он и трясет меня.
… Прошло три года, и я снова в парке. Я пересаживаюсь на скамью, где любила сидеть Ася. Парк укутан тишиной. Лишь птицы изредка выясняют отношения между собой. Да по реке в даль уходит теплоход. Я побывал в Париже. Один. Хотя, нет, – Ася была со мной. В Париже оказалось все так, как она говорила. За одним исключением, – любить больше, чем я ее любил, невозможно и в Париже.
Я никогда не узнаю, что тогда произошло с ней. Но я знаю, что после ее смерти на мою жизнь больше никто не покушался.
Уходя по темной аллее парка, я оглядываюсь на скамью, где ярко горят оставленные мной красные розы.