Музыка гремела слишком бравурно. Очередь у колеса обозрения невообразимая, словно в День Города этот самый город сверху выглядит как-то иначе. Инга уже пожалела, что согласилась пойти в парк с сестрой и племянниками. Мальчишки стояли на солнцепёке, в другой очереди — в комнату страха, куда заезжали громыхающие вагончики с новой партией желающих испугаться. Сестра пошла за билетами на колесо, а Инга нашла жидкий тенёк под зелёной оградой и с тоской оглядывала парк. Кажется, черешню сегодня есть не стоило, вон как живот распирает теперь. Или не от черешни. Жаловаться вроде не на что, но тягость внутренняя заставляет чувствовать себя чуть ли не бабкой немощной. С чего бы это? Наверное, стоит позвонить Игорю, муж всегда найдёт пару забавных словечек, и все тревоги отойдут.
Инга достала из сумочки телефон, мельком глянула на яркие кепки племянников, на издалека спешащую к ним Вику и набрала номер Игоря. Он откликнулся сразу. Ну, что, говорит, скучаешь, зайчонок? Хороший он, Игорёк, добрый, смешливый. Наверняка, папкой замечательным будет. Он ведь как обрадовался, когда узнал, что наконец…
И тут внутри раздался мерзкий щелчок. Инге он показался выстрелом, было странно, что никто из прохожих не обернулся, все продолжали идти и смеяться. По джинсам Инги стало расползаться тёмное пятно. Она сжала ноги, но текло уже потоком, много, много. Опустила глаза: не кровь. Только и сумела сказать:
— Игорь, приезжай, что-то случилось. Что-то страшное.
— Алло, алло, — заволновался муж, — что случилось, девочка? Ты где?
Подбежала сестра, побледнела, пошла уводить детей домой, те возмущались — обещали ужасы и тир, и батут. Живот облегчённо уменьшился, Инга опустилась на корточки. Внутри было пугающе тихо.
Приехал Игорь, очень быстро, его отпустили с работы, взял на руки, понёс к машине. Про скорую никто не подумал почему-то. Дома родители, на выходные приехали детей проведать. Сбивчиво, сквозь стекло ужаса, сказала им, папа опустился на стул, мама осталась стоять. Стянула мокрые джинсы и трусики, крови нет. Надела сухое, тапочки, халат положила в пакет. Сергей Михайлович примет в любой момент, он много лет знает Ингу. Он её лечил, искал причины бесплодия, посылал в столицу, утешал после очередной неудачи. Он сможет, он спасёт…
— Инга, ты же понимаешь, девятнадцать недель, — доктор снимая перчатки, отошёл к окну, — это ни туда, ни сюда…
Он взял ручку, сел перед Ингой и стал заполнять бумаги, не поднимая глаз на заплаканное лицо давней пациентки. А она силилась сквозь вату понять, и вдруг поняла.
— Я опять не смогла. Я не смогла. Не смогла.
Неумолимые слова застучали внутри, они стали вместо сердца, вместо воздуха, вместо жизни.
— Иди устраивайся. Завтра тебе поставят капельницу.
Это всё. Ни УЗИ, ни уколов, ничего.
В палате было пусто, на выходные отпускают домой — помыться, отдохнуть. Хорошо, что пусто, подумала Инга и удивилась сама себе. Разве теперь может быть что-то хорошо? Игорь приехал ещё раз, пакет привёз, воды, яблоки зачем-то. Сидел на краю кровати и молчал, только руки дрожали, когда он гладил вялые Ингины пальцы и внезапно впавшие щёки. На живот они боялись смотреть.
Назавтра пришли девочки, поохали. На сохранении лежат, им негатив ни к чему. Две пришли на аборт, эти в стороне держались. Капельница уже несколько часов вливала смерть в холодную вену, ничего не менялось. К вечеру разрешили поесть, лекарство не действовало. Тогда же привезли Настю (медсестра назвала её по имени, показав свободную койку). С предродового привезли, она сразу отвернулась к стене, было ясно по дрожащим плечам и следам на ночной рубашке, что в борьбе за жизнь её малыш тоже проиграл. Ингин малыш ещё был в ней, но словно не было его, последняя ночь вместе.
Выписали Ингу через два дня. На единственный вопрос Сергей Михайлович ответил:
— Судя по внешним признакам, был мальчик.
Остальные вопросы были уже не к нему. И Инга не знала, хочет ли она услышать ответы.
Возле роддома стояли взволнованные папаши, девочки из предродового несли свои животы-корабли, придерживая их обеими руками. Их одутловатые лица были прекрасны. В холле приёмного отделения сидели бабульки, для которых чистка уже не была трагедией. Их дети давно родились или не родились. Летний воздух пах дождём и морем, на которое Игорь с Ингой поедут через неделю. Уже вдвоём. Теперь во всём минус один. Надо отменить визит в платную клинику на три-дэ-узи, надо сообщить начальнице, что декретный отпуск оформлять не нужно, надо убрать на антресоли джинсы с резинками по бокам, голубую кофточку, расклешённую под грудью и дорогущий итальянский лифчик для беременных. Надо перестать выбирать модель коляски, умиляться пинеткам и планировать ремонт будущей детской. Надо заново учиться жить.
Инга, ломая ногти, с трудом развязала на спине узлы полотенца, которым стягивала грудь по совету медсестры из гинекологии, чтобы не было молока. Полотенце было влажным, Инга с недоумением уставилась на набухшую грудь. Несмотря на жару, бил озноб. Ах да, ведь минус один. Теперь всегда минус…
А вечером пришёл Игорь. Что он говорил, Инга не понимала, но лёд потихоньку таял, вата растворялась, и тепло разливалось от его рук. Свернувшись клубочком, плотно прижавшись к мужу, она заснула тревожно, как выздоравливающий ребёнок. А он до утра гладил её по волосам и шептал, шептал:
— Всё будет хорошо, малыш. Вот увидишь.