До Иркутска Матрёна долетела самолетом благополучно. Сама уж удивлялась такому полёту. Потом в глубь района ехала электричкой. А до посёлка Мишелевка – автобусом. Места эти ей хорошо знакомы, потому как вся ее семья – коренные сибиряки, родом отсюда. И надо же, через двадцать лет ее Сёмка попал сюда служить! В поселке она отыскала гостиницу. Без проволочки получила номер – двухместную комнату. С дороги умылась, перекусила и прилегла отдохнуть, озирая казёнку. Гостиница самая что ни на есть задрипанная: обои от стен отстали, графина с водой нет на столе. Зато по номеру нагло разгуливают ленивые тараканы. А как подхватилась с кровати, закрыла комнату на ключ, на выходе спросила администраторшу:
- Расхорошая, отседова ходят ли автобусы до военного поселка Мазуровка?
- Попуткой можно туда, - сказала размалеванная, пышная молодайка. – Военные машины щебёнку возят в ту сторону, - уточнила она.
Матрёна вышла из гостиницы в себе уверенная, успокоенная. Как же, длинный путь преодолела, а тут уж – рукой подать. Скоро, совсем скоро она встретится с Сёмкой – то-то будут друг другу радёхоньки. Она писала ему, что приедет. Но Сёмка не знал, когда, и потому не встретил её. Да ладно ужо! Сама доберется до части, не устарела, поди, ещё. Сорок два – годки легки и ноги ходки.
Вовсю плескалось на груди земелюшки сияние спелого денёчка. Над головой опрокинулась обережной материнской ладонью голубень бездонного неба. Солнце в зените показывало начало второй половины дня.
Времени предостаточно, чтобы к вечеру одолеть путь до части. Матрёна вышла на перекрёсток, слегка замешкалась: предстояло шагать по малоторной, немощёной дороге, которая ведёт в хвойные вековечные леса. Должно быть, в этих лесах где-то недалеко часть.
Служит Сёмка первый год, и по тому, как часто сын присылает в родительский дом письма, понятно, что он тоскует по отцу-матери и брату Тарасу. Письма Сёмка писать не умел, в словесном море не находил единственно нужных слов для выражения своих чувств, и потому строчки писем всегда были деловые и строгие. Но все же писал охотно. Ещё Сёмка просил почаще слать посылки с провизией и тёплой одежкой. Разве он там в холоде и в голоде? Матрёна никак не могла взять в толк, что, стало быть, на службе ребятки недоедают и переостывают.
Отшагав километра три, она увидела высокий, без единой щелки дощатый забор с железно-арматурными воротами. Думая, что это и есть сынова часть, она подошла к решётке, за которой стоял солдатик.
- Милок, какая же это часть?
- А какую вам надо?
- 516-ю, - ответила.
- Это дальше, километра три, мамаша.
Три так три – путь невелик, решила Матрёна. Шла хлестко, думая, что вот-вот одолеет эти километры. Ей мерещилось, будто она плывёт над землей, не чувствуя ног, успевая озирать по сторонам местность. Хотелось свернуть с дороги да побродить по лесу, чтобы углядеть сибирские жарки – цветы такие украшают середину лета. Но до этого ли? По времени отшагав нужное расстояние, Матрёна не обнаружила никакой части. Кругом – ни души. Спросить не у кого. Однако порешила все же двигаться только вперед – была не была, хотя ноги уже подустали. На радость сзади обнаружилась тяжелая машина. Матрёна проголосовала, и та притормозила.
- Мой хороший, подвези-ка до части, - попросила, лаская голосом незнакомца, видя в нем похожесть на своего сына.
Паренек в гимнастёрке помог Матрёне взобраться в кабину, включил скорость. Ехали молча. Машина шла ходко, и Матрёна не заметила, как под колёсами пролетело километров пять. Водитель сбавил скорость и остановил машину:
- Приехали, - сказал он.
- Дак какая же это часть? – Озадачилась она.
- 510-я. Дальше не еду.
У Матрёны аж сердце тревожно ёкнуло:
- Матушки мои! Ещё не та? А где же 516-я?
- Отсюда километра четыре ещё будет. К солдату? – машинально спросил.
- К нему, - упавшим голосом ответила. И от многотерпения и усталости на неё вдруг накатила обида: - Может, вы не нуждаетесь в приезде матери? А она за вами – хоть на край света, - с болью в сердце выговорилась Матрёна. Отрешённо махнула рукой, дескать, кому всё это надо, кроме неё одной. И пошагала дальше.
Много ли, мало ли прошло времени в пути, и сколько уже километров отмахала Матрёна, неведомо. И хотя в вышине и за сплошной стеной бора вовсю светлел день-деньской, вокруг Матрёны место окутывала неуютная сера сутемень, которую наводил угрюмый лес. А могучие плечи сосен незримо давили на душу. Матрёна всегда, сколько себя помнит, пугалась леса и большой воды. Её покойная маманя говаривала: «Пятьдесят лет стукнет, не будешь испытывать сумности*». Поветру она учуяла дымок от костра, и складки меж бровей её разгладились от мысли, что где-то близко люди, а значит, и какое-то жильё. Вскорости по левую сторону, в нескольких метрах, она завидела кучку людей у костра. Но чувство близости людей в этой глухомани у неё резко сменилось тревогой. Мало ли чего: Люди-то, кажись, сомнительные. И она вся затревожилась, что делать? Не бежать же назад? Замедлив шаг, развернулась в обратную сторону и, двигаясь пятками вперед, крикнула:
- Артёмий! Тарас! А ну, догоняйте! Чевой-то вы поотстали!? – И, не помня себя, припустила свои ноженьки, позабыв об усталости. Откуда и прыть небывалая взялась? И, не помня себя, миновала подозрительных бродяг. А чуть от души отлегло, подумала: может, и напрасно страшилась лесных людей?
Вконец измученная дорогой, она уже не шла, а плелась, как загнанная кобыла. Надо бы присесть да отдохнуть. Отыскала валежину и присела на неё отяжелевшим от усталости телом. А взгляд её воткнулся в муравьиную кочку неподалёку.
Муравьи-трудяги с прицепами-мешочками бойко носились по тропкам своего городища.
Матрёна протянула руку к кочке:
- Муравьи, муравьи, дайте-ка мне, изнемогшей, своей кислоты, - попросила и скоренько захватила горсть муравьев и растерла ослабшие ноги свои. Тут же припомнила, как её маманя все телесные свои хворости изгоняла муравьиной кислотой… Но рассиживаться-то некогда. Надо двигаться дальше. И только поднялась, как неожиданно завидела двух ребят в гимнастерках, с лопатами в руках. Она – к ним со всей душой:
- Ребятки, далеко ли 516-я часть? – окликнула. И к неожиданной радости своей услышала:
- За этим леском.
- От спасибочко! Обрадовали. Уж как обрадовали меня! – вдогон послала,
прослеживая их. – Ну-у, кажись, доконала путь-дороженьку, - сказала себе с облегчением. – Окаянную, - добавила с горечью.
В части её приветливо встретили замполит и взводный и сразу же послали за Сёмкой. Матрёна стала ждать – теперь-то уже на месте можно и нервишки свои приуспокоить. Она глядела за окно на казармы, турники и доску Почета, догадывая житьё-бытьё солдата.
В желудке подсасывало – хотелось нестерпимо есть, однако поджидала Сёмку, чтобы вместе перекусить. Но прошел час, миновал другой и третий, а всё не было ни сына, ни известий о нём. Да и стоять истуканом в коридоре у окна притомилась. Матрёна вышла во двор, подошла к мимо проходящим солдатам:
- Не знаете ли, ребятки, где мой Сёмка? – спросила от нетерпения скорее свидеться с сыном.
- Из какой роты? Фамилия?
- Да про роту не знаю. А фамиль – Блискунов. Сёма Блискунов, - уточнила.
Ребята переглянулись вопросительно, искренне желая помочь Матрёне, и ответили:
- Не слыхали о таком, мать.
- Вот ить оказия-то! – озадачилась Матрёна.- Человек-то не иголка в стогу сена?!
- У-у-у, мать! Представьте, сколько нас тут!
Матрена опять с допросом – к замполиту:
- Долго ли мне ещё ждать-то сына?
- Не волнуйтесь, за ним уехали, - добродушно сказал средних лет замполит, с холеным лицом и руками. – Объект не близко, - добавил для убедительности.
Что ж, ей нечем возразить. Коль приехала без вызова, наобум, так и ждать надо уметь. Так Матрёна промаялась в ожидании до семи вечера. Истомлённая долгой и трудной дорогой и многочасовым ожиданием в части, с перегоревшей радостью встречи, она сиротливо стояла в коридоре с потухшими глазами, готовая вот-вот расплакаться…
Сёмка появился в проёме двери тихо и внезапно, не сказав матери «здравствуй», неуклюже обхватил её и прижал к себе. Матрёна прильнула к нему, перерослому, со слезами радости:
- Сёмушка! Родненький мой! Я уже не знала, что и думать… Как же ты омужал, сыночек! Вытянулся-то как! Прям мужчина! – смеётся, слегка отстранив его от себя, залюбовалась им. – А я уже так изждалась тебя, что все жданы проглотила. Семушка! Сынок! Слава Богу, живой-здоровый...
________________________
* сумность - боязнь