Алёшка -2 отрывок из романа

Владимир Марфин
                Поездка на родину -1

            ...Неожиданный рокот мотора за спиной и сипло квакающий автомобильный сигнал заставили Алёшку отпрыгнуть на обочину. Дребезжа и подпрыгивая на рытвинах и выбоинах дороги, сзади подкатывал едва ли не довоенный грузовой "фордзон". В кабине кроме шофёра сидели ещё двое - бородатый мужик и нарядная молодуха, в яркой вышитой кофте и цветастом платке, с зависшей на губах подсолнуховой шелухой.
   Алёшка поднял руку и  "фордзон" затормозил, весь дрожа, вероятно, уже от моторного перенапряжения.
   -Чего тебе?- высунулся из окошка шофёр.- Подвезти, что ли, просишься? Так мы бесплатно не возим. Куда путь держишь?
   -В  Кленовскую.
   -И мы в ту же сторону, только далее... на  Кореновку.  Рупь заплатишь, возьмём, а на нет, суда нет. Машинёшка-то старая, того и гляди, развалится. Так что всякий лишний груз для неё, как последний... Ну?
   -Да я заплачу ,- обрадовался Алёшка.- Сейчас деньги возьмёте, или когда приедем?
   -Давай лучше сейчас, а не то, кто поручится, что  не спрыгнешь, приехамши, и поминай тя, как звали...
    -Ну, держи...- Алексей достал из кармана измятую рублёвку и протянул водителю.
   Затем, подтянувшись на руках, запрыгнул в кузов, где среди всякого хлама было накидано немного сена, и валялась, видимо, шофёрская, драная телогрейка. Собрав сено в охапку, и расстелив поверх него тот облезлый ватник, Алёшка подложил вещмешок под голову и, довольный, улёгся, тут же осознав, что при этакой тряске, визге, звяканье, рычанье он не сможет не то чтобы поспать, но даже и вздремнуть...
    Вокруг, на сколько хватало глаз, простиралась бескрайняя кубанская степь. Время от времени машина проскакивала сквозь отдельные хутора, напоминающие животворные зеленые оазисы  в иссушенной жаркой степи. Изредка попадались навстречу такие же потрёпанные грузовички, но чаще всего конные бидарки и бендюхи, а то и сноповозки,рыдваны, запряжённые парой медлительных волов.
             Все это было до боли знакомо, напоминая короткую пору детства, и не
раз и не два стискивали горло Алёшки внезапные спазмы, когда он видел  играющих у дороги, а порой и бегущих за машиной загорелых и обветренных хуторских пацанов.
     Наконец, уже под вечер, задыхающийся "фордзон" въехал в широко раскинувшуюся Кленовскую  и остановился возле длинного одноэтажного  здания, над которым висела вывеска:
                " П У Н К Т
            общественного  питания
             Кленовского  станичного потребительского
                общества"
     "Эх, ты,- усмехнулся Алёшка.- Раньше тут был частный шинок, который держал Карп Маховик с сыновьями. А теперь, значит, общественно-потребительская  mangeoire",- вспомнил он французское слово "кормушка». - Что ж, не мешало бы  и мне перекусить..."
     -Ну что, парень, приехали! Вот твоя Кленовская,- крикнул, вылезая из кабины бородач. И поддерживая  повизгивающую, спотыкающуюся на затёкших ногах молодку, повлёк её к столовой.
      Подхватив свои вещички, Алёшка выпрыгнул из кузова и  тоже направился за ними, но его вдруг окликнули.
      -Э- эй, гражданин, а ну подьте сюда!
      Пожилой невысокий мужчина в милицейской гимнастерке с голубыми петлицами, подпоясанный ремнем, с обвисающей на нём потрёпанной кобурой, в галифе и сапогах, которые он тщательно вытирал о траву, повелительно поманил Алексея к себе.
      "Итак, начинается,- чертыхнулся про себя Алёшка, и  покорно направился к представителю власти.
      Бородач с молодкой  и выскочивший вслед за ними шофёр, обернувшись, увидели официальное лицо, и, видать, перепугавшись, ибо не знали, кого привезли, поспешили  рвануть в общепитовское укрытие.
      -Мать твою так и так... в дымоход и оглоблю,- витиевато и непривычно выражался милиционер, продолжая счищать с сапог коровье дерьмо, в которое оплошно и весомо вмазался.- Вот узнаю, гроб и хрен, чья рогата тварь  наляпала, оштрафую, не милуя, за все энти пакости. Это ж до чего людская наглость дошла, даже возле столовки загуливат скотина!.. Ну а вы кто такой?- обратился блюститель к подошедшему Алёшке.- И чего вы так лыбитесь, непонятно отчего? 
      -Ну, так как же,- действительно улыбнулся Алёшка.- Я ж вас знаю... ещё, когда в подпасках ходил. Дядя Сидор, а вы меня, что ль, не уличаете?
      -Уличаю, не уличаю, не ваше это дело,- строго отрезал милиционер. И опять нервно выразился, озирая сапог, хорошо унавоженный и весьма дурно пахнущий.- Оштрафую, оштрафую... по запаху найду!.. Это ж надо, подлюки, прямо под ноги серуть... и  добро бы в сторонке, так ведь нет же, на тропе!.. Ну а вы каким образом у нас здесь оказались? И попрошу  сразу документ на  себя предъявить!
      -Да,  пожалуйста... вот,- Алёшка достал из кармана пиджака новенькую справку и, не переставая улыбаться, протянул её стражу порядка.
      Ну, действительно, сегодня у него день чудес. То вдруг Змаева встретил, про Матульского узнал, а сейчас перед ним стоит ни кто иной, как Сидор Лядащий, дочерна загорелый, худой, с лицом изрезанным глубокими морщинами. Его бывший наставник по пастушьему делу, ныне важно пребывающий в государственном чине.
      -Та-ак,- обстоятельно изучив бумагу и даже для чего-то понюхав её, заговорил Сидор: - Стало быть, разрешенье на проживание имеется. И даже сам  Никодим Георгиевич её подписал... Шо ж, живи, пока жив, хочь и сукин ты сын! Столько лет где-то шлялси и вдруг... здрасьте вам! Бабка-то твоя Аксюта давно  померла, хату вашу отдали бывшим красноармейцам... так шо где будешь жить, чево теперь требовать, да и как вобшче людям в глаза-то глядеть? Тебя ж помнят и красным, и зверским бандитом... и полно ишо живых, кто от вас пострадал. Вы ж, когда пришли с бандой, многих порешили... поограбили, побили... в том числе и меня. Ну, я, ладно, остыл... Видел, шо ты сам под прицелом... а другие... едва ли, понимашь, извинят... Вон же Савку Форостенко, копытовского свояка, и Андрона Сивоху, шо вас с бандой привели, когда красные вернулись, станишники кольями забили... Так шо могут и тебя, за шо я не могу ручаться... И поэтому вот твой документ, а ты решай сам, или будешь объявляться, или снова утечёшь... потому, как со всех сторон на тебя зуб наточен. И с советскими ты расстреливал...
      -Да не расстреливал я! Наоборот, заступался, а меня не послушали! Потому и убёг...
      -Расстреливал, расстреливал,- веско сказал Лядащий.- На тачанке с комиссаром по всей станице метался? Потом выкопанного генерала-мертвяка привёз? Из-за тебя Змаев лично Тимку - гада пристрелил? А уж с Ященкой  когда... так тут вобшче кровь и слёзы...
      -Ну и что же мне делать?- растерялся Алёшка.- Хату... ладно... конфисковали... Из жизни, значит, вычеркнули...  Но ведь были же амнистии, и, стало быть, прощённый  я...
      -Государством, однако... а народом едва ли... И не может быть уверенности, шо не прибьют и тебя... А нам с Яковом Петровичем потом отвечай, дескать, мы не доглядели и создали урон. И ни премии тогда нам, ни вобшче благодарности...
      -Это кто ж Яков Петрович?- поинтересовался Алёшка.- Ваш начальник по службе?
       -Да станишный участковый, из города прислатый... А я у него, как верный местный элемент, доезжала, иль по-старому, околоточный надзиратель. Потому имею право кажного проверять, и особенно подозрительных и  опасных, навроде тебя.
       -Но на бабкину могилку могу я сходить? Или даже на кладбище мне теперь ходу нет?- огорчённо уставился  на бывшего пастуха Алёшка.
       -Тьфу, тьфу, тьфу!- неожиданно суеверно сплюнул Лядащий. -Типун тебе на язык! На кладбище рано или поздно всем людЯм исход намечен. Только лучше б по положенному истечении жизни, а не по преждевременной чужой чьёй-то воле... Ладно, провожу тебя на случай сохранности, а пока бы неплохо горло промочить. Угостишь, или как? У нас и бражка  имеется... а ты, видать, при  деньгах, раз решил объявиться...
       -Да о чём разговор,- обрадовался Алёшка.- Я и сам, дядя Сидор, оголодал и усох. Так что, если не брезгуете, выпить с бывшим вашим подпаском, а затем и бандитом... то прошу...
       -Да, плевать!- неожиданно махнул рукой Лядащий.- Тут у нас, куды ни плюнь, сплошь одни бандюки. Шо былые белые, шо красные, шо зелёные... до сих пор не перемирются, кажный раз кого-то жгут. Потому и  жалеючи тебя, вот советую. Ибо помню с малых лет, как мальца  и сироту... Ну, пошли... душа горит... и ты вовремя попалси... А  коль на  литру раскошелишься, то у меня и заночуешь...