Анастасия Васильевна собиралась спать и расправляла постель, прислушиваясь к телевизионному новостному фону, когда на тёмной улице резко взлаял Мазурик, а следом в дверь несильно, но настойчиво постучали. Хозяйка накинула телогрейку, сунула голые ступни в валяные опорки и нырнула в морозные сени.
- Кто там? – строго спросила она. А в ответ услышала высокий скрипучий голос:
- Я приглашаю вас сюда –
В сосновый край под синим сводом.
Радушно примем вас всегда:
И я, и дом мой, и природа!
Анастасия Васильевна удивлённо распахнула дверь и увидела незнакомую женщину. Около ног той стояли две большие клетчатые сумки, за спиной тянул к земле тяжёлый рюкзак, а перед собой она держала газету «ЗОЖ».
- Вот я к вам и приехала! – Женщина стиснула растерянную хозяйку в объятиях.
- Ну… проходите, – пригласила та.
Незваная гостья бодро вошла в дом, повесила на вешалку рядом с аккуратными вещами Анастасии Васильевны своё не новое и не чистое пальто, закинула туда же мокрые от растаявшего снега шапку и шарф и, оставив у порога разбитые сапоги, без приглашения протопала в залу. Там она потрогала безделушки на комоде, полистала фотоальбом, пощупала подушку на кровати, пощёлкала пультом от телевизора.
Анастасия Васильевна тем временем поставила чайник, достала из буфета чашки и сахар, выложила хлеб, масло, кусочек сыра. Пока она хлопотала, гостья занесла в залу сумки и рюкзак, села на расстеленную кровать и стала копаться в своих вещах, выкладывая на пол, на стулья, на комод бесконечные пакеты и тряпки. Наконец она выудила нечто завёрнутое в несвежий носовой платок, принесла это к столу и выкатила на клеёнку слипшийся комок «дунькиной радости».
За чаем выяснилось, что гостью зовут Тамарой, она с юга, лет ей под семьдесят, ехала от Москвы на электричках, потом на попутке… Более охотно Тамара говорила не о себе, а о газете «ЗОЖ» и о стихах Анастасии Васильевны. Призналась, что всю жизнь завидовала тем, кто умеет сочинять, и всегда мечтала познакомиться с поэтом. И вот её мечта сбылась! Спасибо газете «ЗОЖ»!
Так всё и прояснилось: редакция газеты «ЗОЖ» рядом с письмами читателей в обязательном порядке печатает адрес отправителя – люди просят выслать лекарственные травы, настои или предлагают собственные рецепты здоровья. Но Анастасия Васильевна отправляла в газету «лечебные» стихи! Читатели нередко писали благодарные отзывы, присылали свои вирши, с некоторыми завязалась настоящая дружба по переписке. Но личное явление поклонницы её поэтического дара случилось впервые.
После чая сразу легли спать. Хозяйка уступила гостье свою кровать, а сама приютилась на старом продавленном диванчике, где уснула лишь под утро, вынужденно слушая здоровый, ровный храп Тамары.
…Ночь бессонная, словно глухая стена.
И подушка, как камень, и сорочка тесна.
Память тянет из прошлого всё, что не жаль.
Память, что ты! Так больно не жаль!..
***
Истопив поутру печь и напившись с Тамарой кофе, Анастасия Васильевна пригласила её на экскурсию по родной деревне.
Тихий морозный день сплёл кружево для всех деревьев, для каждого кустика и сухой травинки в округе. Солнечные искорки рассыпались на снежной равнине, раскинувшейся за селом, и на крышах домов, над которыми кой-где медленно, замороженно тянулись вверх струи печных дымов.
Анастасия Васильевна показала Тамаре школу, где проработала всю жизнь учительницей русского языка и литературы. Двухэтажное кирпичное здание теперь стояло с выбитыми стёклами, в пустых классах гулял ветер. Они прошли мимо старой каменной церкви, прогнившая крыша и провалившийся купол которой сплошь поросли молодыми берёзками. Поставленные вкруг стен лет десять назад одним местным предпринимателем строительные леса покосились и почернели. Зашли в магазин, бывший в лучшие времена большим универмагом. От него осталась лишь мелкая продуктовая лавочка, вместившаяся со всем своим нехитрым товаром в низенькую пристройку. Над заброшенным ДК, в ветвях высоких лип, скандалила хулиганская воронья компания. У колодца лежал старый пёс. Уткнув от мороза нос в густой мех, он продолжал зорко следить за происходящим. Анастасия Васильевна достала из кармана пальто целлофановый пакетик и высыпала перед ним куриные косточки.
Гуляли женщины долго, но встретили лишь двоих соседей-стариков. Посмотрев чужими глазами на свою опустошённую деревню, Анастасия Васильевна даже всплакнула. Где всё? Где все? Куда разбежалась-разлетелась шумная разновозрастная орава её учеников? В города? В лучшую жизнь? Куда ушли подруги, коллеги-учителя? Многие вон там, в берёзовой роще, лежат холмиками под густым снегом. А ведь какие весёлые интересные праздники проводили они когда-то в Доме культуры, где она помогала ставить сценки и спектакли по русской классике. Талантливой Ларисе Сошиной настойчиво рекомендовала поступать в театральный… Лариса уехала в город, но не заладилось ни с учёбой, ни с работой, ни с личной жизнью. Вернулась домой, спилась. Ходит занимать у бывшей своей учительницы деньги. Помогает копать огород весной… В церкви в советское время был музей. Анастасия Васильевна с учениками в каникулы ходила по деревням, собирали предметы старины, устраивали тематические выставки, мечтали создать свой фольклорный коллектив. Однажды церковь загорелась… Что успели спасти из исторических ценностей, увезли в районный краеведческий музей. Там затерялось… Так прошла жизнь. Но кто скажет, что была она бессмысленной? Повзрослевшие ученики – словно её выросшие дети. И дети этих детей. И внуки… Судьба не подарила Анастасии Васильевне своих ребятишек, но она воспитала целый полк хороших людей из своих учеников! Разве этого мало? Разве это всё зря?
Всю свою жизнь она описала в стихах. Она выплакалась в них, она ими излечилась от душевных ран. И вот теперь они служат ещё кому-то, врачуют ещё чьи-то души. Разве этого мало для счастья?
…Родная деревня, прости же, прости меня!
За то, что поля твои стали пустынными!
И что не услышишь на улице оклика.
Лишь чёрная стая всё кружится около…
***
В деревне гость – только первые три дня гость. Дальше он должен либо поблагодарить хозяев и отправиться восвояси, либо включиться в домашние дела, коих в деревенском быте бесконечно и монотонно много.
На пятый день Тамариного гостевания Анастасии Васильевне доставили долгожданные дрова, и она принялась возить их на садовой тачке от кучи, сваленной у калитки, в дровяник. Расстояние вроде и невеликое, метров тридцать, и работу эту она любила – нравилось ей укладывать чистые берёзовые полешки ровными рядами, радостно глядя, как заполняется полуопустевший сарайчик, но и от помощи не отказалась бы.
Тамара за четыре дня даже не предложила помыть посуду, не то что дрова укладывать. Печку топить она не умела. Разгребать снег не хотела. Воду носить ей тяжело. Она не застилала поутру свою постель, не ходила в магазин, питаясь – и с аппетитом! – на невеликую пенсию хозяйки. Сидела в доме у телевизора, как прикованная, и смотрела передачи, которые Анастасия Васильевна на дух не переносила – все эти скандалы, грязное бельё «звёзд»... И очень громко смотрела… У Анастасии Васильевны поднималось давление… Ей было неудобно спать на диванчике, стали ныть спина и левая рука. Но она боялась обидеть Тамару – всё-таки та скрашивала её одинокие вечера беседами о литературе и поэзии. Успокаивала она себя тем, что, наверное, через неделю гостья начнёт собираться домой.
Но вот и куча дров вся, до последнего полешка, переместилась в сарай, и пенсия закончилась, и неделя миновала, а их совместный с Тамарой быт не претерпел никаких изменений.
Вечером десятого дня Анастасия Васильевна словно бы в шутку спросила: не хватятся ли Тамару родные. На что получила ответ, что родных нет и хватиться некому, да и домой теперь не уехать, потому что на вокзале у неё всё украли, даже документы. Анастасия Васильевна нервно закашлялась, с трудом сглотнув это известие, и искренне предложила купить билет с её предстоящей пенсии, но получила удар-нокаут: Тамара решила остаться насовсем. Ей здесь очень понравилось!
Ночью Анастасия Васильевна дважды вставала накапать себе валокордину. Посидела у окна, грустно глядя на чернеющий в темноте ельник. Всю жизнь она старалась оставаться вежливой и предупредительной с окружающими. Ни разу за семьдесят два года с её уст не сорвалось крепкого бранного слова. Если она не могла помочь кому-то в ответ на просьбу, то долго извинялась и затем не одну неделю носила в себе тонко ноющее чувство вины. Стремилась не указывать, не укорять, не обвинять огульно, вникала в чужие проблемы, как в свои. Она терпела неудобства и обиды. Умела прощать и быть снисходительной к человеческим слабостям. Только измену мужа не смогла простить… Поэтому уже давным-давно жила одна. Но при всём этом сохраняла прямую спину, бодрый дух и мечтательность натуры. И вот настал час, когда ей впервые в жизни понадобилось оскалить зубы, ради себя, ради своего здоровья и покоя...
…Друг для меня – святое слово!
За друга жизнь отдать смогу.
К нему беда стучится снова?
Я вновь на выручку бегу…
***
Участковый милиционер слушал Анастасию Васильевну терпеливо и внимательно.
- …может быть, ссора какая-то семейная, может, несчастье какое, вот и пришлось человеку в путь отправиться. Я ни в чем её не подозреваю и не прошу вас подозревать. Но нужно попытаться разыскать её родных. Я вот тут на бумажке написала, что удалось узнать. Я не уверена, всё ли здесь правда. Но можно попробовать послать запрос. Вдруг кто-то ищет человека.
Участковый пообещал помочь.
Михаил Иванович, глава сельской администрации, под конец рассказа расхохотался:
- Вечно вы, Анастасия Васильевна, со своим принципом человеколюбия в истории попадаете! Нельзя же так! Может, в этот самый момент, пока вы тут у меня сидите, она ваш дом обчистила и чешет себе с добычей куда глаза глядят!
- Ой, ну как можно! У меня и брать-то нечего. Пенсия кончилась. Деньги за дрова – отдала. Смертные хорошо спрятаны, не найдёшь!
- Не найдёшь… – проворчал глава и перестал веселиться. Потому что веселиться тут было не от чего. Он подумал, посмотрел что-то в бумагах, позвонил кому-то и сказал: – Есть пустующая квартира в бараке на Лесной…
- Я знаю, там Лариса живёт! – кивнула Анастасия Васильевна.
- Живёт… – мрачно согласился собеседник. – Не самое замечательное соседство. Но это всё, что могу предложить. Временно! Заметьте! Максимум до апреля. Запас дров там есть. Мебелишка кой-какая…
- И хорошо! И отлично!
- И это только для вас! Заметьте! Только потому, что я вас всю жизнь знаю. На одном доверии, так сказать…
Выйдя из начальственного кабинета на вольную улицу, Анастасия Васильевна испытала несказанное облегчение. Всё складывалось как нельзя лучше. Всю ночь накануне она обдумывала своё положение и к утру пришла к компромиссу: и человека не выгонит совсем, и о себе позаботится.
К вечеру следующего дня она, с Ларисиной помощью, переселила Тамару в выделенную квартиру. К двум клетчатым сумкам и рюкзаку, с которыми гостья приехала, добавилось ведро картошки и пакет различных овощей из подвала Анастасии Васильевны. Одеяло, подушка и комплект постельного белья. Старый, но ещё хороший чайник, кастрюлька, по паре ложек и вилок, несколько тарелок и большая кружка. Анастасия Васильевна сунула Ларисе зелёную тысячерублёвую бумажку из самых сокровенных запасов, та сбегала в магазин, купила продукты для скромного новоселья. Они посидели немного, без спиртного, потому что Лариса была «в завязке». По-трезвому тихая и услужливая, она согласилась топить печь у новой соседки, носить ей воду. На том и расстались.
С наслаждением вытянувшись на своей кровати, Анастасия Васильевна с грустью подумала о былой и напрасно растраченной красоте Ларисы, о своей молодости и несложившемся семейном счастье, о трудном стариковском одиночестве. Но затем отмахнулась от тяжёлых дум и по заведённой давно привычке принялась слагать строчки будущих стихотворений. В мыслях подбирала рифмы, эпитеты, иногда проговаривала вслух ритм. Это поэтическое упражнение полностью уводило её от реального мира в мечты, в необъяснимо светлое, невесомое пространство, заполнявшее всё её существо и воздух вокруг… Она становилась лёгкой и крохотной, как пылинка, вьющаяся в луче солнца, и отплывала в сон свободно и бесстрашно…
…Вот я лежу в перине облаков
И вижу землю сверху, словно птица.
Но сон обманчив, и вовек веков
Поутру к жизни нужно возвратиться…
***
Так миновала зима. Из морозного и солнечного февраля родился ветреный и пасмурный март. Несмотря на отселение, Тамара регулярно приходила к Анастасии Васильевне обедать, а вечером с завидным упорством напрашивалась посмотреть свои любимые ток-шоу. Анастасия Васильевна и здесь смогла обойтись без конфликта: тарелки супа ей не жаль, а во время ненавистных телепередач она стала прогуливаться перед сном и находила в этом большую для себя пользу.
Пару раз она встречала участкового, но никаких новостей тот не поведал. Анастасия Васильевна с удовольствием и не без скрытой гордости отмечала, что относится ко всему спокойно, внутри не вскипает ни малой волны сопротивления обстоятельствам и житейским мелочам. Она заметила, что не испытывает и привычного чувства вины, мучившего её когда-то в самых ничтожных ситуациях. Она всегда хотела научиться такому ровному и мудрому приятию жизни, не равнодушию, не апатии, нет, а внутренней тишине. И открыла в себе это духовное достижение через Тамару, а потому была сейчас благодарна той за появление в своей судьбе…
Утром девятого марта её разбудил тревожный стук в дверь, затем ещё более пугающий – в окно. Анастасия Васильевна выглянула и увидела растрёпанную Ларису, которая размахивала руками и без стеснения матюгалась. Словно пуля, в висок Анастасии Васильевны выстрелило слово «горим!»
До Лесной бежать далеконько. Ещё из-за поворота завиднелся чёрный дым. Рядом с Тамариным жилищем толпились люди. У некоторых в руках вёдра. Лариса, добежавшая до дома гораздо быстрее Анастасии Васильевны, кричала на Тамару, стоявшую на улице на ветру в одном халате, грубо толкала её. Когда, тяжело дыша, Анастасия Васильевна доковыляла-таки до места происшествия, из дверей квартиры вывалился кашляющий Михаил Иванович:
- Отбой! Окна и двери настежь – всё вытянет!
Народ стал расходиться. Анастасия Васильевна слышала обращённые в свой адрес фразы: «...спалит твоя подружка дом, как пить дать…», «…откуда только её лешие принесли?», «…вечно Настька всякую шваль подбирает…»
Замотав лицо шарфом, Лариса вошла в квартиру Тамары, распахнула настежь окна. Дым сперва повалил сильнее, потом стал рассеиваться и вскоре совсем ушёл.
Трясущаяся Тамара не проронила ни слова. Анастасия Васильевна не хотела ни утешать её, ни видеть больше. Молча она вынесла ей из квартиры пропахшее гарью пальто и пошла прочь.
Позже выяснилось, что хорошо выпившая накануне в честь Женского дня Лариса не пришла к Тамаре топить печь. Перебившись день, наутро Тамара сама решила разжечь плиту и открыла только одну, ближнюю задвижку. О существовании второй, нижней, она и не подозревала. Дым, разумеется, повалил внутрь…
Всё обошлось, но история эта, почти анекдотичная, всколыхнула волну негодующих откровений, посыпавшихся на бедную голову бывшей учительницы. Так Анастасия Васильевна узнала о похождениях Тамары в родной деревне: у кого, когда и сколько она заняла и не отдала, как клянчила продукты и одежду, как жаловалась на то, что подруга её сначала сама пригласила жить, а потом выгнала, что всю пенсию приходится отдавать за эту холодную грязную квартирку сельсовету, жить ей не на что и никому она не нужна.
Михаил Иванович вызвал на беседу Анастасию Васильевну и участкового и предложил отправить Тамару во временный приют для бомжей.
Полностью отказавшая Тамаре в своём участии и общении, Анастасия Васильевна бессонными ночами молилась о прощении и освобождении.
…Тропинка, как пряжа в руках –
Перепутаны нити-дорожки.
Куда же по ней приведут
Мои старые бедные ножки?…
***
Дородный неприветливый мужчина молча погрузил две клетчатые сумки и рюкзак в бело-грязную иномарку и зло захлопнул багажник.
Тамара сидела в холодной квартире на табурете, вцепившись в него пальцами намертво. Анастасия Васильевна, Лариса и участковый молча взирали на это. Слова все закончились.
- Я тебя вместе с табуреткой твоей в машину засуну и увезу… – зло прогудел, склонившись над матерью, сын. – Отпусти… – Он стал по одному отдирать её пальцы, но тщетно. – Отпусти, я сказал!.. Так бы и двинул тебе!
- Может, именно поэтому она с вами и ехать не хочет? – строго спросил участковый.
Мужчина только досадливо махнул рукой и ушёл на улицу курить.
Анастасия Васильевна подошла к Тамаре и осторожно, успокаивающе положила ладонь ей на голову:
- Надо ехать, Тамарочка. Сын такой путь проделал, натерпелся по нашим дорогам… Пожалей ты его. Там у вас тепло, уже цветёт всё. Не то что у нас – слякоть да серость. Внуки там твои. Могилки родные. Там твой дом. Не здесь. Ты прости нас. И сыночка прости. И поезжай с Богом…
Она взяла её руку, легко отняла от табуретки и вывела Тамару за собой, как ребёнка, посадила в машину. Сын буркнул «спасибо», стал совать какие-то деньги, но Анастасия Васильевна отошла подальше и махала рукой:
- С Богом… с Богом…
Иномарка газанула, рванула с места, свернула в проулок и исчезла из вида.
Лариса осталась прибирать в освободившейся квартире, а участковый вызвался проводить Анастасию Васильевну:
- …и вот так каждую зиму она сбегает из семьи и живёт у чужих. Документы прячет, чтобы, значит, домой сразу не отправили. Пенсия у неё на карточку капает. Она её не тратит, проживает за счёт добрых людей. А добрых людей на Руси великой ой как мно-ого! Да, Анастасия Васильевна?
Участковый улыбнулся и подбадривающе, по-сыновьи приобнял пожилую женщину. Затем отдал честь и быстрым упругим шагом пошёл по улице. Анастасия Васильевна словно в ступоре стояла у своей калитки и смотрела ему вслед, пока не заскулил Мазурик, оставшийся без завтрака.
…Прошу, обними меня,
Силой своей защити!
Мне рук твоих нежных,
Т е б я не хватает в пути…
***
Летом от Тамары пришло письмо, невнятное и бестолковое, в конце которого она просила Анастасию Васильевну выслать ей лечебных трав по списку. Весь июнь та собирала эти травы, сушила, что было, в общем-то, не в тягость. Отправила. Ответ пришёл не скоро, заставив переживать: дошла ли бандероль? Во втором письме, не написав ни слова благодарности, Тамара предлагала открыть бизнес: Анастасия Васильевна будет присылать ей травы, а она реализовывать, так как северные травы у них очень ценятся. Какую выгоду от этого бизнеса получит Анастасия Васильевна, Тамара не уточняла. В третьей эпистоле уже откровенно попросила выслать ей денег на дорогостоящее лечение…
Анастасия Васильевна не один вечер писала ей послание, долго подбирая слова, следя за интонацией, чтобы не быть грубой и надменной с больной женщиной. Объясняла своё финансовое положение, старалась донести, что полагается в жизни только на себя. Оправдывалась, что и так постаралась сделать для неё всё возможное… Но даже выверив и взвесив каждое слово, опуская письмо в почтовый ящик, она не была уверена, что её отказ не ранит Тамару. Подзабытое чувство вины напомнило о себе, тонкой и досадной ноткой вплетясь в кровоток и покалывая то тут, то там.
В конце августа Анастасия Васильевна вскрыла конверт со знакомым обратным адресом, из которого выпал обрывок газетной страницы, поперек него чёрным фломастером Тамара вынесла приговор: «На этом наша дружба кончена!!!»
Анастасия Васильевна долго бродила в тот день в предосеннем лесу, слушая шелест листьев на ветру, скрип старых стволов, редкие вскрики птиц. Она любила это время перехода лета в осень. Именно в эти дни, перед началом учебного года, а не в конце года календарного, она по привычке подводила итоги, чтобы начать новый этап жизни с чистого листа.
Затихающий после весенне-летнего буйства лес спокойно и мудро покачивал кронами деревьев. Убаюкивал, нежил, оберегал от кручины и пустой суеты. Спешить было некуда, и не гнала из леса надоедливая в раннюю летнюю пору мошкара. Только липли невидимые воздушные паутинки на лицо, да таилась в густых ельниках знобящая темнота.
Анастасия Васильевна ни о чём не спрашивала себя, хотя, по сути, пошла сегодня в лес за ответами, которые не всегда удавалось отыскать в душе среди повседневных дел. Ей хотелось тишины, и, неторопко шагая лесной тропой, она сохраняла это драгоценное редкое состояние, покуда сквозь него не пробились и не зазвучали строки нового стихотворения.
Она на ходу сложит, отшлифует его, а запишет уже дома, вечером, вернувшись с полной корзиной грибов и веткой красной рябины.
Нет, не остыло моё сердце!
Я жить люблю сильней, чем прежде.
И, скинув дряхлые одежды,
Ещё задам я жизни перцу!
Я не боюсь обид и мести.
И не точу язык для лести.
Во мне запас стихов,
Его нам
Всем вместе
Хватит лет на двести!