Наташа проснулась довольно рано, бодрой и с хорошим настроением. Потянулась со сна, привела себя в порядок. Обстановка богатой квартиры, как и вчера, вызывала у нее восторг. Это бодрящее и вместе с тем томительное чувство было знакомо ей по детскому впечатлению, когда однажды она с родителями была в музее Ленина в городе Ульяновске. Тогда она, освободившись от руки матери, ходила из комнаты в комнату, сравнивала свою деревенскую избу с домом, в котором когда-то жила многодетная семья Ульяновых, и он казался ей великолепным дворцом, а себя она представляла в нем чрезвычайно важной особой.
И сейчас Наташа открывала двери в комнаты, разглядывала их с еще большим интересом, чем в первый раз, и в ней появлялось бессознательно волнующее чувство ожидания чего-то необычного, приятного. «Вот это квартира, — восхищалась она, — какая просторная, какой высокий потолок!» Роскошная обстановка свидетельствовала о богатстве Валеры и Оксаны, хорошем вкусе и их тяге к дорогим вещам и украшениям. На-ташина комната была, наверное, самой простой и скромной, но и в ней стояла такая красивая мебель, какую она никогда не видела. Девушка мысленно перебирала в голове факты, предшествующие этой удаче в своей жизни. Она попыталась разобраться в цепочке совпадений, недоразумений, для нее необъяснимых, и в какой-то миг пережила недавние ощущения, отчего почувствовала легкий приступ страха или что-то в этом роде, но тут же подумала: «Чего я испугалась? Все уже позади, теперь мне бояться нечего». Словно стараясь убедиться в этом, продолжала ходить из комнаты в комнату, рассматривать их. Постепенно тревожные ощущения прошедших дней развеялись, а вскоре от воспоминаний о них не осталось и следа.
Знала бы Наташа в ту минуту, что ей готовит этот роковой для нее день; знала бы она, что и от радости, и от беды все мы — на волосок.
х х х
Солнце, выплывая на синеватую белизну неба, подрумянивало редкие облака. Обычно такое утро навевает грусть по прошедшему лету. Наташе думалось об Эрудите. Вместе с тем в глубине своего неискушенного сердца она чувствовала, что Дима тоже, возможно, неплохой человек. «А Валерка с Оксаной какие-то странные люди. Имеют такую квартиру, столько всякого добра, но почему-то все воруют. У них совсем другая жизнь, не такая, как у нас в хуторе. Чтобы учиться, им не надо уезжать из дому, даже в институт могут ходить пешком, без давки в автобусе. Да они в автобусах, наверное, никогда и не ездили, у всех свои машины. У Димы вон какая, иномарка! Другой бы на его месте выделывался, а он такой простой, как будто обыкновенный деревенский парень. И привлекательный очень». Она вдруг поймала себя на том, что неправильно поступает, позволяя себе думать о Диме. Словно раскаиваясь и желая загладить свою вину, сама для себя отметила: «Он герой, заступился за меня. И помог мне с квартирой. Я очень благодарна ему за это, но какая мне разница, привлекательный он или нет. Самый хороший — это мой Эрудит, лучше его никого нет, потому что я соскучилась по нему, потому что люблю одного его».
Дорогу в институт Наташа нашла легко и дошла до него, как ей показалось, очень быстро. Она подошла к огромной, высотой в два человеческих роста двери и распахнула ее.
В этот день было четыре пары. Когда закончилась первая лекция, Наташа не поднялась из-за парты и не вышла в коридор. Подперев голову руками, она продолжала сидеть на месте, упиваясь своими мечтами, и чувствовала себя счастливой. Она не замечала, как ее однокурсники, которые уже совсем осмелели, или стоя между рядов, или передвигаясь по аудитории, вели меж собой воодушевленные разговоры. В ее воображении возникали картины жизни в такой чудесной квартире и встречи с Эрудитом. Она вовсе не хотела увидеть Диму, даже и не думала о нем, но нисколько не сомневалась, что он сейчас придет поинтересоваться, как ей в новой квартире. Каково же было ее удивление, когда вдруг прозвенел звонок, а он так и не появился.
На следующих перерывах она так же сидела за партой и ежеминутно поглядывала на дверь, в которой должен был появиться Дима. Его все не было. Наташа не ждала его, но была уверена, что он придет. После занятий она вышла на улицу, осмотрелась, однако среди толп оживленных студентов Диму не увидела. «А может быть, он не хочет мне надоедать, — подумала она. — Он же умный человек, соображает, что чем реже мы будем встречаться, тем приятнее мне с ним будет общаться».
Наташа заподозрила его в желании, несмотря на их уговор, все-таки понравиться ей, стать не просто другом, а наладить сердечные отношения. Она недолго постояла, рассуждая сама с собой, следует ли ей рассердиться. Разумом понимала, что не имела никакого права сердиться на него, особенно после того, как он за нее набил морду Борову и, что еще более важно, помог устроиться на квартиру. Но вот что будет дальше? Неожиданно для себя подумала о том, что он может прийти к ней вечером. «Ну и пусть? Я просто не открою ему дверь. Он, конечно, порядочный человек, но оставаться наедине нельзя ни с кем. Я изучила повадки городских парней, мне хватит. Впредь буду умнее».
Студентка бесцельно пошагала наискосок по тропинке к тротуару, не думая ни о чем. Точнее, старательно не думая о всевозможных опасностях, преследовавших ее с первого дня жизни в Ростове. Ноги сами вывели ее к киоску с канцтоварами. Она облокотилась о деревянный подоконник и наклонилась вперед. Но ничего увидеть не удалось, — прямо перед окошком сидела продавщица, скучно глядела на улицу и закрывала собой весь ассортимент киоска. Наташа подняла на нее глаза. Та, пристально и с любопытством оценив Наташу, неизвестно отчего занервничала. Виновато улыбнувшись, Наташа поскорее отпрянула от окошка, чтобы открыть продавщице обзор, отошла на два шага и, постояв немного, направилась к продовольственному магазину. В нем потолкалась среди покупателей, издали поглазела на цены. Потом, решив просто так погулять, несколько минут ходила, разглядывая дома с большими окнами, отражающими клочки неба с плывущими по нему кучевыми облаками, и не заметила, как оказалась на незнакомой улице.
Народу стало меньше, движущиеся все в одну сторону машины останавливались перед выбоинами и ехали дальше. На углу улицы — нагромождение ящиков, мусора — что-то похожее на свалку. У Наташи возникло какое-то странное предчувствие. Что–то должно случиться, что-то ждет ее, и с этим ощущением неотвратимости она продолжала идти вперед.
Может, перебраться на другую сторону и вернуться? Вдруг перед ней из подъезда вышли трое мужчин. Они скучились под старой пыльной березой, растущей на краю тротуара. Один из них, с редкими волосами на голове, своим телосложением напоминающий мумию, заметил Наташу, отделился от компании и двинулся прямо на нее. Она, обшарив взглядом почти безлюдную улицу, остановилась. Внимательно глядя на Наташу, мужчина приближался, еще несколько шагов и, не отрывая взгляда от нее, сделал широкий и короткий приветственный жест. Наташа повернулась, но он окликнул ее:
— Девушка, подождите.
— Чего вам?
— Купите золотые сережки.
— Мне не надо.
— Недорого, за три червонца отдам.
— У меня и столько денег нет.
Он впился своими впалыми глазами в нее, словно ожидая другого ответа. Солидный мужчина, идущий по противоположному тротуару под руку с женщиной, вероятно, женой, что-то шепнул ей на ухо, и они замедлили шаг. «Мумия» неожиданно вернулась к своим друзьям. Но у продавца сережек, видимо, возникли какие-то другие мысли, он опять стал приближаться к Наташе. Остальные ждали, наблюдая за любопытной парой напротив. Наташе сделалось страшно, сердце заколотилось. Она решительно повернула налево, в сторону Пушкинской улицы, и, не оглядываясь, пошла быстрым шагом.
И это оказалось ее роковым поступком. Если бы немного помедлила, то смогла бы избежать той жуткой участи, которая была ей уготована.
х х х
Спустя несколько минут девушка подошла к своей новой квартире. В то же самое время подъехала милицейская машина и припарковалась на другой стороне улицы.
На площадке играли дети, за ними присматривали мамы или няни. «Вот бы и мне устроиться к кому-нибудь нянькой, могла бы хоть немного зарабатывать», — взглянув на площадку, размыслила Наташа и не заметила подпрыгивающую на бегу девочку — мулатку с кучерявой головкой — которая чуть не сбила ее с ног. Наташа невольно остановилась, пропустила девочку и осталась стоять на тротуаре, наблюдая за тем, как забавно та пыталась самостоятельно забраться на качели. Вдруг почувствовала, как спину обжег чей-то пристальный взгляд. Наташа настороженно оглянулась, подняла глаза. С того места, где она стояла, за ветками деревьев на аллее четко была видна только задняя часть припаркованной машины с синими буквами
«иция». Наташа сделала несколько шагов в сторону и увидела возле машины двоих милиционеров в форме. Один из них высокий, узколицый, лет тридцати пяти; другой значительно моложе — крепкий, обветренный, загорелый, с жесткими черными усами. Наташа почему-то подумала, что это те самые мытари, о которых говорил Валерка. И она не ошиблась. Тот, что высокий, был майор Шкуродеров, давнишний Валеркин друг. А с усами — сержант Удавнюк.
Милиционеры переглянулись, зашептались о чём-то, потом опять переглянулись. Затем майор, уперев руку в бок, окинул быстрым взглядом Наташу и повернулся лицом к сержанту.
— Ты видал, голубоглазая блондинка. Ух, какая! Сочная! И подставочки ровные.
— Чего, вздрючить хочешь? — ответил сержант.
— И не только. У меня на такую есть заказ от басурманов.
Басурманами Шкуродеров называл арабов, неизвестно для чего появившихся в Чеченских аулах. Он одно время промышлял наркотиками — сопровождал курьеров в Чечню и обратно. Там и познакомился с этими бородачами. Из разговоров с ними он понял, что они — миссионеры. «Чеченцы, — говорили они, — неправильно поклоняются посланнику Аллаха пророку Мухаммеду, неправильно истолковывают принципы ислама, изложенные в Коране. Вот мы будем учить их истинной вере». Шкуродеров видел, сколько у бородачей денег, и чувствовал, что они не только с этими намерениями обживают чеченские горы, а замышляют что-то более серьезное. «Эти бедуины, видимо, надолго хотят обосноваться в Чечне, — размышлял он. — Надо покрепче с ними подружиться, от них есть что поиметь». Он стал гостить у миссионеров все чаще, полностью вошел в их доверие и теперь зашибал большие деньги, поставляя им красивых молоденьких девочек. Сначала промышлял один, потом приобщил к своему бизнесу сержанта Удавнюка.
На аллее было немноголюдно. Шкуродеров, безучастно разглядывая с некоторым интервалом проходящих по ней людей и оценивая обстановку, вынул сигареты, взял одну в рот.
— А ну-ка, проследи за ней.
— Так ведь нам на кражу надо.
— Ты мне порассуждай еще. Дуй, сказал тебе.
Сержант Удавнюк вразвалку пошагал в сторону Наташи. Прошел мимо нее раз, другой… Остановился возле детской площадки, опять зашагал…
Наташа настороженно повертела головой и направилась в свой подъезд. Удавнюк неспешно последовал за ней. Через минуту он вернулся к майору.
— Ну и что?
— Докладываю: объект зашел в Валеркину квартиру.
— Ты чего, в натуре?
— Так точно, — доставая из пачки сигарету, подтвердил
Удавнюк. — Причём дверь открыла сама.
— Как это сама?
— Реально, ключом.
Этот факт заставил майора задуматься, он помрачнел немного.
— Что такое? Откуда у нее ключ? Сколько я Валерку знаю, он никому ключ от квартиры не доверял. Там столько улик. Здесь что-то не то. Я даже вполне могу предположить, что эта кукла ему близкая родственница.
— Все может быть.
— Возможно, его жена дала ей свой ключ? Но все равно… — Майор замолчал на полуслове и уставился на Удавнюка. — С другой стороны, зачем они дали ей ключ, если сами дома? А может, они уехали? Валерка тебе ничего не говорил насчет гастролей?
— Нет.
— Тогда тем более. — Шкуродеров напрягся, удрученно фыркнул, — как бы это не приманка. Я, между прочим, доложил шефу по поводу заказа на блондинку. А вдруг он — сука? И Валерка знал, что мы сегодня подрулим к нему. Тоже — рванина. Вдруг КГБбешники что-то вынюхали по проститутке, которую мы с тобой прошлый раз отволокли к этим головорезам. А?
— Что ты меня спрашиваешь? Откуда я знаю.
Шкуродеров резко обернулся, и на его губах появилась усмешка.
— А что, я не могу спросить тебя?
Сержант, невозмутимо покуривая, прижался задом к машине.
— Можешь. Спрашивай.
— А ты, случайно, не сотрудничаешь с ними?
— Слушай, фильтруй базар. За такое можно и по зубам получить.
— Это ты мне говоришь?
— Кому же еще?
Шкуродеров помолчал.
— Ладно, комплиментами обменялись, перейдём к делу. Давай рассмотрим ситуацию по порядку. Если нам с тобой подсунули приманку, а это, скорее всего, так, то нам надо в этом разобраться… побыстрее и попроще. Короче, необходимо проверить. Ты же понимаешь, что другого выхода нет. Нужна ясность, иначе либо нам придется срочно завязывать, либо рано или поздно влипнем. Значит так: имеем то, что имеем, и с этим нужно жить. Провернем операцию по эксклюзивному сценарию.
— Что ты решил?
— Да ничего. Что решать-то? Будем ломиться в дверь.
— Думаешь, откроет?
— Если она — приманка, должна открыть.
Удавнюк отстранился от машины и задумчиво зевнул.
— Не нравится мне всё это. Сначала надо бы на происшествии порисоваться.
Шкуродеров рассмеялся.
— Так я и знал.
— Чего ты заливаешься? Нам с тобой нужна безукоризненная репутация, чтоб в случае чего в характеристике написали: «Чистокровный ариец». Это я со школы милиции запомнил… Карьера — не самоцель, а способ достижения цели.
— Выбрось все из головы, чему тебя там учили, и запомни одно золотое правило: «Всегда действуй по обстоятельствам». Шефа, что ли, боишься? Да пусть только пикнет. У меня на этого гондона такое досье, если захочу… А ну, пошли!
х х х
Наташа сидела в кухне за столом и вилкой делила на части большую котлету, а другой рукой нетерпеливо прикасалась к горячему стакану с чаем. Она выглядела немного встревоженной, но так проголодалась, что думать ни о чем не хотела. Быстро управившись с котлетой, подула на чай и стала мелкими глотками пить. Выпив, открыла холодильник и стала изучать его содержимое. В этот момент в дверь позвонили. Наташа замерла.
«Это Дима, точно, как я и предполагала». Она подошла к двери, вцепилась в дверную ручку и, боясь обнаружить себя случайным шорохом, раздумывала, стоит ли смотреть в глазок. Позвонили снова. Наташа не сдержалась и взглянула, но за дверью оказался не Дима, а два милиционера. Те самые мытари. Наташа в замешательстве смотрела на них через глазок, не зная, как реагировать на этот визит. На всякий случай на цыпочках отошла от двери и прижалась к стенке. «Видать, пришли узнать, когда Валерка с Оксаной будут дома. Наверное, надо сказать им, ведь Валерка Диму просил об этом». И она открыла дверь.
Милиционеры, переступив порог, вежливо поприветствовали ее.
— Просим прощения за беспокойство, — произнес Шкуродеров, окинув прихожую быстрым пристальным взглядом. — Гражданка, будьте добры, назовите, пожалуйста, ваше имя.
— Наташа.
— Вы хозяйка этой квартиры?
— Нет.
— А кто хозяева?
— Валера и его жена Оксана.
— Они дома?
— Нет.
— А когда будут дома?
— В понедельник вечером. Они уехали, вчера ещё.
— Куда?
— В Тольятти.
— Что-нибудь говорили?
— Да, Валера просил Диму сказать вам, когда они вернутся.
— Какому Диме?
— Ну, я не знаю. Он друг их, живет в этом же доме.
— А, ясно, — сообразил Шкуродеров и пояснил Удавнюку: — Это с третьего этажа, он в десантных служил. Ты его не знаешь. — А у Наташи спросил: — Со шрамами на губах?
— Да.
— Ну, точно, Кучеров. Шухорной пацан.
— О чем они еще разговаривали?
— Разговаривали, но о чем не знаю. Мы с Оксаной были в кухне, а они сидели вот тут. Потом Валера с Оксаной собрались и сразу уехали на вокзал, у них билеты были на поезд.
— Ты говори толком, не путай. Может, слышала краем уха…
— Да нет, ничего не слышала. — «Что-то случилось, — подумала Наташа. — Да, сомнений нет, это очевидно». Ей стало как-то не по себе, как-то неуютно, она затаилась, присмирела, но убедила себя, что оснований для беспокойства нет. Однако спросила: — А случилось что-то, да?
Лицо Шкуродерова сделалось хмурым.
— Да, случилось. Они подозреваются в совершении преступления. А как вы оказались в их квартире? Вы им родственница? Или сообщница?
Наташа виновато потупилась.
— Нет, я квартирантка.
Милиционеры переглянулись.
— Откуда приехала?
— Из хутора Топилина, Семикаракорского района.
— Предъявите, пожалуйста, паспорт и прочие документы.
Наташа принесла из спальни студенческий билет.
— Вот.
Удавнюк развернул его, прочитал.
— Наташа Беседина. Правильно?
— Да.
— А как погоняло?
— Что?
— Кликуха как?
— Какая еще кликуха?
— Нам надо знать твою кличку, — вмешался Шкуродеров.
— Вы чего, серьезно, что ль?
— А ты думаешь, мы шутим?
— Да нет у меня никакой клички. Что вы на самом деле? Это коровам и собакам клички дают, а у меня имя есть. Вот тоже еще…
— Во, грузит! — подметил Удавнюк. — Ну ладно. А паспорт имеется?
Наташа посмотрела на него растерянно, постояла немного, поколебалась, размышляя, стоит ли показывать паспорт. «Вдруг он и его возьмет?» И ответила:
— Паспорта нет, я его оставила дома.
— Девушка, как же это вы в город без паспорта приехали? —посочувствовал огорченно Шкуродеров.
— Постой, не мешай. Гражданка, вам придется пройти с нами. Шкуродеров из-за спины Наташи одобрительно и многозначаще кивнул.
— Зачем, что вам надо от меня? — спросила оторопевшая девушка. На долю секунды у нее даже перехватило дыхание, но она мгновенно опомнилась, взяла себя в руки и придала лицу спокойное выражение.
— Для выяснения личности, — категорично заявил Удавнюк. Девушка суетливо посмотрела по сторонам.
— Постойте, по-моему, у меня и паспорт есть, я просто позабыла.
Она быстро шмыгнула в спальню. Шкуродеров шепнул Удавнюку:
— Какая у нее прелестная речь. Тихая, плавная.
Наташа вернулась, Удавнюк одобрительно кивнул, взял паспорт из ее рук, мельком просмотрел и тоже отправил в свой карман.
— Зачем вы взяли мой паспорт?
— Необходимо выяснить вашу сопричастность к расследуемому нами преступлению. — Она бросила на него опасливый взгляд. Лицо Удавнюка было непроницаемо. — Гражданка, вам известно, что хозяева этой квартиры совершили ряд тяжких уголовных преступлений?
— А мне какое дело до этого? И вообще, они, по-моему, порядочные люди.
— Это ваше мнение. А у нас другое. Отвечайте только на поставленный вопрос. Так известно вам или нет? — Наташа молчала. Удавнюк шагнул почти вплотную к ней, заглянул в лицо, злобно встряхнулся. — Повторить вам вопрос?
— Нет, не надо повторять. Я их всего один раз видела.
— На вопрос, на вопрос отвечайте.
— Мне ничего о них не известно.
— Вы настаиваете на этом?
— Настаиваю.
— Хорошо. Не хотите облегчить свою участь. А я бы посоветовал вам во всем признаться начистоту, рассказать все о ваших связях с этой преступной группой и все, что вам известно об их противоправной деятельности. Это в ваших интересах. Чистосердечное признание смягчает вину.
— Я ни о каких преступлениях ничего не знаю; пожалуйста, отдайте мои документы, — еле вымолвила она.
— В таком случае, гражданка, пройдемте с нами. В отделении все выясним.
— Никуда я не пойду.
— Как следует подумайте или мы будем вынуждены применить силу.
Наташа поникла. Она горько упрекала себя за безрассудство, когда открыла им дверь.
Шкуродеров сзади обнял ее за плечи, успокаивающе по- гладил.
— Чего ты так запаниковала?
— Я не хочу никуда ехать. Я на этой квартире только второй день живу, и ни о каких преступлениях ничего не знаю.
— Ну, вот и хорошо, расслабься. Ты же понимаешь, нам надо все официально оформить. Сейчас поедем в отделение, напишешь объяснение, и мы тебя отпустим. Ничего с тобой не случится.
— Правда? — не поверила она.
— Правда. Никто не собирается сажать тебя за решетку. Так лучше уж не отказывайся, соглашайся сразу.
Наташа перевела дух, посмотрела на Шкуродерова умоляюще и хотела было попросить его разрешить ей написать объяснение прямо здесь, но поперхнулась от хмурого взгляда Удавнюка, который сразу же показался ей противным и глупым.
— Я лично не уверен, что вся это история закончится хорошо, — покачав головой, категорично и громко произнес Удавнюк. Черные усы его зашевелились. — Знаешь, что меня больше всего беспокоит? То, что она не согласилась идти с нами сразу, не подчинилась требованиям правоохранительных органов. Я не понимаю, почему она не пошла. Боится? Значит, рыльце в пушку. Законопослушный человек не будет оказывать сопротивление органам правопорядка.
— Глупости не говори, — остановил его Шкуродеров. — О каком сопротивлении ты раскричался? Пугаешь девушку… Никто здесь не сопротивляется. — Он вновь обнял Наташу за плечи, сочувственно и вопросительно заглянул ей в лицо. — Всерьёз расстроились, что ли? Брось. Я же сказал: напишите объяснение, следователь побеседует с вами, и все.
— Мне не о чем с ним говорить, я не совершала никаких преступлений.
— Но вы живете в одной квартире с преступниками. Я ж не знаю, в каких вы с ними отношениях. Идемте, гражданка, — деликатно сказал Шкуродеров и стал легонько подталкивать ее к двери. — Идемте, Наташа, идемте.
Наташа машинально провела рукой по волосам, глубоко вздохнула и послушно шагнула к двери.
х х х
На улице майор Шкуродеров с Наташей шли впереди, а сержант Удавнюк чуть сзади.
— Прошу! — остановившись возле машины и распахнув перед девушкой правую заднюю дверцу, учтиво пригласил Шкуродеров.
Наташа замешкалась, ее ноги сделались ватными.
— Садитесь, садитесь.
Она беспомощно огляделась по сторонам, опасливо и потому как-то неловко просунулась в салон. Шкуродеров пригнулся и таким же вежливым тоном попросил ее:
— Подвиньтесь немного.
Наташа освободила место. Он залез в салон, расположился. Удавнюк в это время сел за руль, завел двигатель; машина плавно тронулась с места, выехала на другую улицу и помчалась, удаляясь от центра города. Они проехали под мостом, миновали бензоколонку, потом повернули направо.
Наташа сидела неподвижно и смотрела сквозь стекло. Расслабившись на сиденье, майор Шкуродеров неторопливо разминал сигарету и с самодовольной ухмылкой поглядывал на девушку такими глазами, что ей становилось не по себе. Очень долго он держал пальцами сигарету, выжидающе, словно забыл о ней, и все пристальней разглядывал Наташу. Наконец, щелкнув зажигалкой, с наслаждением затянулся, затем лениво открыл окно и стряхнул пепел. Волосы Наташи слегка затрепал теплый ветер. Тяжкое сознание собственной беспомощности и какое-то неприятное ощущение страха все усиливалось в ней, словно она не была уверена, что в милиции ее только допросят и отпустят домой. Она чувствовала себя разбитой, слабой, подавленной. Шкуродеров, как будто не замечая этого, затянулся еще с большим удовольствием, высунул руку с сигаретой в окно и вяло спросил:
— Значит, первокурсница?
— Да,— не повернув головы, ответила она.
— И как же ты оказалась у Валерки? Я просто теряюсь в догадках.
— Я же сказала: они пустили меня на квартиру.
— Это я понял. Меня интересует, как ты с ними
познакомилась.
— Меня с ними Дима познакомил. Почему вы меня в чем-то подозреваете?
— Ничего удивительного, у нас работа такая, подозревать всех в преступлениях, — поучительно пояснил он, затягиваясь сигаретой. — Мы призваны оберегать от преступников честного советского человека, ибо он рожден для счастья, как птица для полета. Ясно? А с Димой, значит, у вас близкие отношения?
— Почему близкие? Я с ним только позавчера познакомилась, в институте.
— Это он велел тебе так говорить?
— Никто ничего мне не велел. Я правду говорю. Просто мне жить было негде, я долго не могла найти квартиру, рассказала об этом Диме, вот он мне и помог.
— Та-ак. — Он был доволен ее ответом, удовлетворен. Выпустил струю дыма и задумался, с вожделением оглядывая Наташу с головы до ног. Ее пышные светлые волосы упали на лицо и закрыли один глаз. От навязчивого циничного взгляда она поежилась, пугливо провела ладонями по лицу, убирая волосы. В голубых выразительных глазах, отрешенно смотрящих вперед, была досада, а по четко очерченным губам скользнул тяжелый вздох негодования. Шкуродеров нетерпеливо затянулся еще раз, выбросил в окно окурок.
— И как же ты его отблагодарила?
— Кого?
— Диму.
Наташа бросила на Шкуродерова недоумённый взгляд.
— Никак.
— Но он, ясное дело, чего-то просил у тебя?
Наташа опять подняла на него глаза.
— Нет.
— Не верю, — вздохнув со значением и не сводя с нее насмешливого наблюдающего взгляда, произнес Шкуродеров. Затем поразмыслил, хитроумно улыбнулся. — Разве так бывает? Лучше признайся честно, мы с тобой не маленькие, понимаешь, о чем я говорю.
— Нет, не понимаю, — резко ответила Наташа.
— Скоро поймет, — повернув голову, бодро рассмеялся Удавнюк.
Наташа напряженно застыла.
— Ты чаще на дорогу смотри, не мешай нам с девушкой разговаривать, — командным голосом сказал ему Шкуродеров, легонько тронув Наташины волосы. Наташа отпрянула. Она испугалась и вместе с тем страшно возмутилась. Он остался сидеть неподвижно, только усмехнулся от ее реакции на прикосновение. Потом потянулся, соединил пальцы на затылке, чуть не задев своим локтем Наташину голову, и задержал взгляд на окне, словно любуясь видом на городские окраины. — Хороший сегодня денек… — сказал сам себе и пододвинулся к Наташе вплотную.
— Да что же это… Отодвиньтесь от меня.
— Так приятней. Значит, не понимаешь? Ну, ты меня удивляешь. Так ведь у тебя же есть женишок?
— А зачем вам знать?
— Что ты сейчас сказала?
— А то, что это вас не касается.
— Как же не касается? Посуди сама, если есть, значит, ты уже все соображаешь, все умеешь, а если нет, тогда другое дело.
— Почему вы так со мной разговариваете?
— Как? Мне кажется, я исключительно вежлив.
— Вам только так кажется.
Глубоко оскорбившись, Наташа отвернулась к окну, всем своим видом дав понять Шкуродерову, что ей противно слышать его пошлости. И потеряла дар речи. Ее такие голубые, такие необыкновенные глаза, казалось, замерли от мрачного отчаяния. Там, на улице, больше не было ни домов, ни потока машин, только пересеченная железнодорожным полотном поляна, на противоположной стороне которой росли редкие деревья и кустарники. Вдоль них шагала небольшая группа мужчин и женщин с ломами и лопатами в руках. Вдалеке ехал тяжелый грузовик, за ним неуклюже поматывалась оранжевая стрела ползущего следом автокрана. Перепугавшись до смерти, Наташа сначала ужасно растерялась, а через мгновенье вцепилась в ручку заблокированной дверцы и отчаянно закричала:
— Куда вы меня везете? Остановите машину! Сейчас же остановите!
Слезы брызнули из ее глаз.
Шкуродеров сразу изменился. С какой-то возбужденной яростью протянул к ней длинную руку с растопыренными пальцами, схватил ее за шею и подмял под себя.
— Ох, ты, как забрыкалась. Молодец! Молодец! А ну-ка еще громче! Вот так, вот так! Не нравится? Смотри ты, какая сильная зараза.
В безнадежной попытке вывернуться Наташа отчаянно извивалась под тяжелым мужским телом, но Шкуродеров не отпускал её. Схватив двумя руками за бока, вдавливал её в сиденье, прижимался лицом к ее лицу и ловил своим ртом ее губы, азартно приговаривая:
— Ну, ну, ну, молодец! Давай еще, давай!
— Даешь, молодежь? — обернувшись, пришел в восторг Удавнюк. — Вот ты садист, Андреич. Любишь, когда они визжат. Я с тебя балдею.
— Ты можешь побыстрей ехать? — бросил ему Шкуродеров, не отрываясь от своего занятия.
— Куда так торопишься? И так реально торчишь, — съязвил
Удавнюк и нажал на газ.
Наташа вырывалась, кричала из последних сил:
— Что вы делаете? Отпустите меня!
Шкуродеров стиснул ее груди, сжал голову и на ухо пропел:
«Я пришел к тебе в ночи, я сказал тебе, молчи». Потом просунул руку под платье.
— Ну что ж ты так разоралась? Я не собираюсь убивать тебя, если ты сама не захочешь этого.
Рабочие, шедшие по поляне, проследили, как милицейская машина свернула с дороги в сторону леса, пронеслась по склону мимо разбросанных куч мусора, мелькнула среди деревьев и скрылась в их темной зелени.
— Менты опять поехали на природу водку пьянствовать, — подметил молчаливый мужчина, шагающий впереди всех.
— А чего же им еще делать? — безразличным голосом вы- разила свое мнение одна из женщин.
х х х
Несколько минут, углубляясь в лес, машина петляла между деревьев по узкой просеке, оставила позади себя обширную поляну, затем спустилась в пологую ложбину, со всех сторон окруженную редким кустарником и бурьяном. На тенистой стороне ее лежал десяток закопченных кирпичей, валялись пустые бутылки, пачки из-под сигарет, клочки оберточной бумаги. Удавнюк резко повернул руль, заглушил двигатель и, выскочив из кабины, весело объявил:
— Приехали.
Шкуродеров тоже вылез, потянулся, вальяжно обошел вокруг машины, посмотрел на растрепанную Наташу через открытую дверцу, заставив ее съежиться.
— Тебе же сказали: «прибыли». Ну, прыгай смелей, не стесняйся! Иль помочь?
Наташа не двигалась. Шкуродеров без особых усилий потянул ее за руку.
— Осторожно, не упади.
Встав на землю, Наташа, едва дыша от испуга, огляделась по сторонам. У нее на глазах застыли слезы.
— Нравится? Сказочные места, — издевательски сказал Шкуродеров. Наташа все крутила головой, словно не могла сообразить, что произошло. Она как будто попала в медвежью яму: кругом лес и мертвая тишина. И в этой тишине особенно угрожающе снова прозвучал голос Шкуродерова: — Не вздумай сдернуть, ноги переломаю. Кирдык сделаю.
А Удавнюк, раскинув под кустом одеяло, служившее в таких местах им с майором скатертью, уже выкладывал на нее выпивку и закуску. Управившись с этим делом, он потер руки, откупорил бутылку водки, налил по полной майору и себе. Подсевший к нему Шкуродеров все разглядел, покачал головой.
— Мне-то можно, а тебе всю ночь рулить, пей поменьше. Они подняли стаканы и одновременно бросили взгляд на Наташу.
— Стоит. Послушная. Чего же мы о ней забыли? Нехорошо, даму надо угостить, — сказал Удавнюк и, поставив свой стакан, достал из сумки еще один и наполнил тоже. — Иди, хлебни для храбрости.
Наташа содрогнулась, услышав его предложение, ничего не ответила, лишь исступленно смотрела на него.
— Что, не будешь? Давай хоть чокнемся. Не желает. Ну, не обижайся.
Они сидели как охотники на привале: невозмутимые, довольные собой. Шкуродеров влил в себя почти весь стакан, отломил кусок колбасы, закусил. А Удавнюк степенно отпил лишь треть стакана, зажевал шоколадкой и стал разглядывать Наташу.
— Такая киска, я тебе доложу. Девушка в слезах. Знаешь, если бы она не так дорого стоила, я бы не отдал ее этим головорезам. Припрятал бы где-нибудь и трахал помаленьку.
Шкуродеров продолжал жевать и как будто не слушал его. Удавнюк бросил в рот еще квадратик шоколадки, закурил и забеспокоился.
— Слушай, Андреич, за эту надо просить побольше. Если они за ту, с грязными волосами, дали десять штук, то за эту, думаю, надо просить минимум двенадцать.
— Причем тут грязные волосы, их что, нельзя вымыть? Она тоже была неплохая; хоть и шлюха, но выглядела прилично.
— Нет, ты не прав, эта дороже стоит. Прикинь: беленькая, глазищи вон какие большие, голубые, как у Снегурочки. Натуральная блондинка. Такие на дороге не валяются. А подставки? Одни подставки чего стоят!
— Да успокойся ты, конечно поторгуемся.
— Я думаю надо начать с пятнадцати. Прикинь, штуку шефу и по семь нам с тобой. Отстегнут, клянусь тебе, отстегнут.
С опаской слушая их разговор, Наташа поняла, что ее хотят кому-то продать. Мысли в панике заметались. Она упала на колени, сложила в мольбе руки и залилась слезами.
— Дяденьки милиционеры, отпустите меня! Отпустите меня, пожалуйста! Я никому ничего не расскажу, только отпустите меня! А если вам нужны деньги, мой папа продаст все, что у нас есть, и все вам отдаст. Мы и дом продадим, и все-все. Прошу вас, отпустите меня!
— О, на коленях! Это же отличная поза, — скривил улыбку Шкуродеров. — Надо попробовать. — А Наташе сказал: — Какая ты наивная. Не ожидал. Да твой папа столько денег, сколько мы за тебя получим, и во сне не видал.
Наташа продолжала плакать и с болью просить:
— Дяденьки, отпустите меня, отпустите.
У Шкуродерова в глазах сверкнуло.
— Чего, прикольнемся? Пусть побегает.
— Не заныкалась бы.
— А мы предпримем превентивные меры. — Кривая улыбка снова тронула уголки губ Шкуродерова, и он шагнул к Наташе. Наташа встала на ноги, замерла в ожидании. Он, насмешливо улыбаясь, приподнял пальцем её подбородок. — Значит, так. Хочешь, чтоб мы отпустили тебя? Хорошо. Считай, что у тебя сегодня счастливый день. Ты можешь идти, но только при одном условии: сначала разденешься догола.
Наташа не сразу осознала смысла его слов. Звуки доходили до нее приглушенно, как из подземелья, и она никак не отреагировала.
— Ну, чего молчишь? Раздевайся.
Наташа вся похолодела. Слезы из ее глаз потекли нескончаемым потоком.
— Я не могу.
— Все понял: стыдишься. Растерялась, боишься. Но я не понимаю только одного: чего в этом страшного? Естественно, непривычно раздеваться перед мужиками, зато останешься живой. Ты должна радоваться, а не стыдиться. Если я правильно понял, то ты просила, чтоб мы тебя отпустили. Вот я с тобой заключаю сделку. — Наступила пауза. Шкуродеров уставил на девушку насмешливые глаза. Не говорил ни слова, но время от времени вытягивал руку, поворачивал ее к себе и пристально следил за ее лицом. — Вот так, иногда приходится выбирать, — наконец сказал он и открыл в ожидании рот.
Удавнюк, подперев левой рукой голову, лежал на боку и неторопливо курил. При этом тоже не сводил прищуренных глаз с Наташи, со сладостным предчувствием ждал ее действий.
— Хитрый, Андреич, уж ты в трудное положение поставил ее. — Открыл бутылку с пивом, отхлебнул из горлышка, еще больше сощурив глаза, громко произнес: — Чего стоишь? Иди! Он тебя отпускает.
— Да, иди, только, как договорились, голышом, — вернувшись к Удавнюку и усаживаясь рядом с ним, подтвердил Шкуродеров. Потрепал ладонью его волосы и, потешаясь, дополнил: — Народ жаждет стриптиза! Видишь, у него спина чешется, крылышки растут, дух поднимается.
— Давай, давай, не набивай цену, — взыгрался Удавнюк.
Наташа все стояла с опущенной головой и не двигалась. Она не верила, что эти изверги отпустят ее, лишь поглумятся над ней. Разденется она или не разденется, они все равно не отпустят. Но это был хоть какой-то шанс. «Быстро разденусь и пойду. Сначала медленно. Пока они будут потешаться, дойду до зарослей, потом брошусь в них и изо всех сил побегу. Буду бежать до тех пор, пока не упаду. По кустам на машине они не смогут проехать, а так, может быть, не догонят. Потом заберусь в самую чащобу, запрячусь и буду там сидеть. Когда наступит ночь, выберусь из леса, найду на свалке какую-нибудь тряпку, замотаюсь в нее и дойду до города. А там люди».
Она уже приложила ладони к платью, приготовившись снять его, уже сжала их. Но не смогла. Она очень хотела жить, и это был единственный шанс остаться живой, но что-то останавливало ее. «Зачем терпеть такое унижение? Нет, нет, не могу».
— Да-а… — протянул Удавнюк. — Не мычит, не телится. — Взмахнул рукой, чтоб обратить на себя внимание Наташи и недовольно сказал: — Э, алё! Слушай… тебе не кажется, что ты злоупотребляешь нашим терпением? Давай шевелись. Ты же смелая девушка, красивая и умная. Снимай шмотки потихонечку и чеши по полянке, а мы с удовольствием заценим тебя.
— Только волосы разбросай по плечам. Дикарки все косматые, — добавил Шкуродеров.
Не взглянув на них, Наташа неожиданно зашагала в направлении просеки.
— Кхм, — произнес Удавнюк удивленно. — Хотел посмотреть, откуда у нее стройные ноги растут, а она удалилась, как английская королева.
— Вопиющая наглость, — в тон ему произнес Шкуродеров, дожевывая колбасу. Они переглянулись, оба посмотрели Наташе вслед, но не сделали даже попытки остановить ее. Шкуродеров усмехнулся, опять потрепал волосы Удавнюка и по-молодецки крепко потянулся. — А ножки-то у нее действительно хороши. Эх, и нравятся мне такие девочки. А что, может быть, в самом деле, оставим ее себе? Припрячем и будем, как ты сказал, помаленьку. Кстати, ты же был на даче у Гарика, у него там очень подходящий погребок. А? Как ты на это смотришь?
— Категорически против. — Удавнюк уперся рукой о землю, сел, почесал за ухом. — Может, остановить? Не догоним.
— Не догоним, так разогреемся. Куда она от нас денется. Дальше уйдет, больше адреналина накопится. Спортивный азарт повышает тонус, укрепляет нервную систему. О здоровье, Удавнюк, думай, о здоровье, а не о деньгах. Здоровье дороже денег. Правильно?
— Правильно. Одно другому не мешает. Не, хватит. Давай по стопарику и погнали. Укрысится, шарь потом по кустам.
Видя, как Удавнюк суетится, Шкуродеров нарочно тянул время. Молча закурил, потом сказал:
— Ну, наливай.
Наташа шагала по мягкой траве, она уже отдалилась от ложбины метров на двадцать, но до зарослей еще далеко. Было страшно, страшно до оторопи, страшно настолько, что каждый шаг давался ей невероятным усилием над самой собой. Сердце отчаянно билось, как птица в сетке, стремившаяся выбраться на волю. «Минута. Нужна еще одна минута, и я дойду туда! — Она поняла, что милиционеры решили поиграть с ней в догонялки, позабавиться таким образом. — Пусть посидят еще всего одну минутку, только бы не поторопились. Господи, помоги мне!» Напряженно вслушиваясь, она уловила слабый, похожий на шепот, шорох листьев, почувствовала легкий ветерок, ласковое тепло солнца. Оно было еще высоко, но уже касалось верхушек деревьев. От этого, от ощущения внезапной свободы что-то случилось с ней, она вдруг забыла о предосторожности, о плане усыпить бдительность своих мучителей и сделала именно то, чего как раз не следовало делать — как безумная, бросилась бежать, тем самым обрекая себя на издевательство и гибель.
Расстояние до густых кустов шиповника и щетинистой поросли акации стремительно сокращалось. Наташа бежала и видела только эти заросли. «Сейчас, сейчас добегу, брошусь туда и быстро пролезу в самую чащу, а потом проберусь как можно дальше, и они меня не найдут!» Но в тот момент, когда до зарослей оставалось всего несколько шагов, она оглянулась и обмерла: рядом, чуть не сбив ее, резко затормозила машина. Шкуродеров ловко выпрыгнул из кабины и под отрывистый смех Удавнюка метнулся наперерез.
— Ма-ма! — в отчаянии закричала Наташа. Ее голос плачущим эхом прокатился по лесу.
Шкуродеров подбежал к кустам, опередив ее, остановился и, словно не решаясь на какое-то действие, расслабленно опустил свои длинные руки. Наташа на миг застыла на месте, затем бросилась мимо него, пригнулась, намереваясь нырнуть в кусты, но Шкуродеров успел схватить ее. Дернул, со всей силой прижал к себе.
— Куда ты рвешься? Постой… Нам не туда, нам сюда.
Вырываясь, тяжело дыша, Наташа рыдала навзрыд и призывала на помощь неизвестно кого.
— Помогите! Помогите!
— Ух, ты, как запыхалась. Тебе отдохнуть надо.
Он заломил бьющейся девушке руки, выкрутил их назад и затолкал ее в машину. Она увидела перед собой перекошенное лицо захлебывающегося от радости Удавнюка.
— Побегала? Зря ты полезла в кусты. Знаешь, там сидит серый волк, зубами щелк.
— Поехали! — скомандовал ему Шкуродеров.
На ложбине Шкуродеров вытащил Наташу из машины, с довольной ухмылкой на лице остановился перед ней и с издевкой сказал:
— Куда ты бежала? Я же сказал: голышом. А ты? Нехорошо поступила, ой как нехорошо. Проштрафилась ты, девочка, провинилась — вот что я тебе скажу. Почему ты не разделась? А? Смотри, как это делается, — вот, очень просто. — Он отпустил ее руку, сбросил с себя милицейскую форму, снял трусы, майку, даже носки. — А теперь на колени!
Наташа, обливаясь слезами, отрицательно мотнула головой. Она была обречена, последние остатки надежды покинули ее. У нее тряслись руки и ноги, мир вокруг ее перевернулся.
— Нет, ты встанешь на колени. На колени, я сказал! Сильная рука его схватила ее за волосы и потянула вниз, как тугую ветку, которую наклоняют с намерением оборвать высоко висящие плоды. Наташа извернулась, Шкуродеров не успел отдернуться, и она разъяренно вцепилась в его палец зубами. Он взвыл от боли, дернул руку. Но Наташа, сжав свои челюсти изо всех сил, вцепилась мертвой хваткой. Вдруг на ее голову обрушился резкий дробящий удар. Второй, третий. Ноги подкосились, в глазах потемнело, и она без сознания упала на землю.
— Твою мать! Смотри, что сделала эта дрянь, — закричал
Шкуродеров, подскочив к Удавнюку.
— Ты нуждаешься в неотложной медицинской помощи, —глядя, как из пальца брызжет кровь, рассудил тот.
— Морду разобью, тварь! Чего ты рассуждаешь? Аптечку давай!
Сам взял бутылку с водкой, полил из нее на палец.
А Удавнюк уже бежал тяжелой трусцой, нес аптечку, на ходу открывая ее. Обильно окропил кровоточащий палец йодом, перевязал.
— Ты ее не убил?
— Не знаю. Они живучи, как кошки. Надо было зубы выбить.
— Ни в коем случае, товарный вид испортишь. Шкуродеров кинул на него недружелюбный взгляд и, пробуя шевелить прокушенным пальцем, уже спокойнее произнес: — Вот дрянь. Пойду, получу моральное удовлетворение.
Он стянул с лежащей без сознания Наташи платье, все белье, бросил его к кустам и грузно навалился на нее. От удовольствия у него даже потекла изо рта слюна.
х х х
Два остервеневших садиста, подобно пещерным зверям, услаждающимся кровью жертвы, которую они разрывают на куски, несколько часов измывались над несчастной девушкой и наслаждались ее страданием. День угасал, становился прошедшим временем, вместе с ним угасала Наташина человеческая жизнь. Для нее больше не стало ни настоящего, ни будущего, остались только страх и мучительное существование.
Когда вечернее небо осветилось холодными огоньками звёзд, ее мучители начали собираться в дорогу. Прибрав аптечку и смахнув на траву остатки пиршества, Удавнюк устало вытряхнул одеяло, положил его на капот машины. Доведенная до исступления, граничащего с потерей рассудка, Наташа сидела с поникшей головой. Шкуродеров напел: «Кому-то было хорошо, а кому-то — плохо» и швырнул ей платье.
— Одевайся, коза драная. На сегодня хватит. Поедешь к басурманам. Они там голодные, давно тебя поджидают.
Он подождал, когда Наташа оденется, подвел ее к машине и затолкал в багажник. Затем двумя короткими шнурами связал ей руки и ноги, взял одеяло, лежавшее на капоте. Брошенное сверху, оно прикрыло Наташу всю полностью, она инстинктивно повернула голову на бок, и услышала, как глухо захлопнулся багажник. Словно обдумывая свои дальнейшие действия, Шкуродеров постоял немного, затем влез на заднее сиденье и пробормотал с холодным спокойствием:
— Я, пожалуй, посплю.
Прежде чем завести двигатель, Удавнюк протер глаза, закурил. Затем всмотрелся в неясные очертания деревьев, включил фары, и машина, как будто сама собой, поехала.
Наташа лежала в тесном багажнике как под прессом. Вдруг ее замутило, словно от долгого кружения, она стала проваливаться. Но вскоре очнулась от боли в руках и ногах. Лишь наполовину придя в себя, почувствовала, что ее ступни и руки словно перерезают, что ее тело находится в неудобном положении. Хотела пошевелиться, но ей никак не удавалось. С каждой минутой боль нарастала, становилась невыносимой, и она застонала, пытаясь тем самым унять боль. «Чего это она скулит?» — задумался Удавнюк. Подождал — стоны стали слабее, реже. — «Не задохнулась бы». Вылезать из кабины ему не хотелось, но перед выездом на трассу он все же затормозил. Открыл багажник, пригляделся.
— Чего ты тут томишься? Не задохнулась еще? — Наташа только простонала. — Ну, ничего, в горах отдышишься, там воздух свежий, полезный.
Увидев, что она накрыта с головой, откинул одеяло, на всякий случай ощупал, как связаны руки и ноги. Шнуры были затянуты с такой силой, что впились в кожу.
— Вот идиот! Пока доедем до места, начнется гангрена. Кто за калеку заплатит?
— А? Тебе что-то не нравится? — послушался пьяный голос
Шкуродерова.
— Я молчу, спи, — ответил Удавнюк, доставая из кармана нож.
Разрезал шнуры, багажник запер на ключ. «Так надежнее будет».
Кромешная темнота окутывала все бескрайнее равнинное пространство, лишь с двух сторон плыли навстречу друг другу светящиеся фары машин. Удавнюку сделалось жутко, он поежился, как от озноба, нырнул в кабину и, быстро набрав скорость, помчался по трассе.
Дорога предстояла дальняя.
х х х
Дима несколько раз порывался встретиться с Наташей, но всякий раз сдерживал себя. Не хотел, чтобы она обиделась на него за то, что он нарушает свое обещание не претендовать на ее расположение. А на этот раз решился заглянуть в аудиторию, в которой по расписанию проводились семинарские занятия в Наташиной группе. И удивился, что ее нет. Еще больше удивился, когда узнал от однокурсниц, что она не появляется на лекциях уже четвертый день. Он разыскал старосту группы, девушку с хорошей фигуркой и каштановой косой.
— Не знаю, в чем дело, — сказала она, перебирая пальцами по своей косе, перекинутой на грудь. — Может быть, заболела. Вообще странно… Мне ничего не говорила. — Девушка оставила косу в покое и очень серьёзно посмотрела на Диму. — Ну вот, больше я ничего не могу сказать.
У Димы была еще одна пара, но он не пошел на лекцию, а сразу же уехал, надеясь найти Наташу в квартире. Дверь ему никто не открыл. Не удалось найти Наташу и на следующий день, и после. Не представляя, что с ней могло случиться, все время до понедельника, когда должны были вернуться со своих гастролей Валерка с Оксаной, он провел в напряжённом ожидании. В понедельник даже не пошел на занятия. Спустившись со своего этажа, позвонил в Валеркину квартиру, и опять дверь никто не открыл. Тогда он вышел из подъезда и стал ждать. И не напрасно. Часа через два к дому подрулило такси, из него вышел Валерка. Один. Они поздоровались и выжидательно посмотрели друг на друга.
— Ты меня ждёшь? — после паузы спросил Валерка, поправив на плече ремень спортивной сумки.
— Да.
— Что случилось?
Вместо ответа Дима тоже спросил:
— Ты чего один приехал?
Валерка хитро улыбнулся.
— Одын, совсем одын.
— А где Оксана?
— Пойдем в квартиру, жрать хочу как волк.
Они сразу же пошли в кухню. Увидев оставленную на столе грязную посуду, Валерка недовольно вздохнул, но тут же его лицо опять приняло добродушное выражение. Он сел на стул, откинулся назад и вытянул ноги. — Присаживайся. Оксана не приехала, некогда ей. Мы с ней подцепили жирного карася, депутата горсовета, с бронированной дверью. Без ключей проникнуть в квартиру никак невозможно. Так что Оксана в данное время сидит с ним в ресторане. В доверие втирается. А я решил не маячить там без толку. Как добудет ключи, позвонит. — Он сказал это как бы между прочим. — Ну, ладно, говори. Что там у тебя?
— Что-то с Наташей произошло.
— В смысле…
— Пропала она.
Валерка снова кинул взгляд на стол.
— Я сразу понял, что-то не так. На другую квартиру ушла?
— Вряд ли. Ее и в институте нет.
— Даже так? — Он подумал немного и спросил: — Между вами никакого конфликта не было?
— Не было. Как вы с Оксаной уехали, я ее больше не видел.
Валерка расстроился, наверное, больше Димы. Он помолчал, встал и пошел осматривать комнаты. Через минуту хлопнул дверью спальни, вернулся.
— Слушай, дело серьезное. Ее сумка здесь. С ней, похоже, приключилась какая-то беда. — Постоял с хмурым лицом, не произнося ни слова. И Дима молчал. Они оба были в полной неопределенности. Внезапно Валерку пронзила догадка. — Понятно.
— Что тебе понятно.
— Понятно, откуда ветер дует. Ты не против, если я пошарю в ее вещах.
— Зачем?
— Мне надо узнать, паспорт в сумке или нет. Студенческий билет явно был всегда при ней, а паспорт не должна бы носить с собой.
— И что из этого? — недоуменно спросил Дима.
— Давай сначала проверим.
Они вместе зашли в спальню, просмотрели содержимое Наташиной сумки. Паспорта, естественно, не было.
— Мне кажется, я знаю, что случилось. Это дело мытаря. Точно его работа. Наташа, вероятно, поела, а потом неожиданно вышла из квартиры, потому что даже посуду не прибрала, как будто бы кто-то позвал ее. И больше не вернулась. Я уверен, что это мытарь. Просто так она никому не открыла бы дверь, а он в милицейской форме, ему могла. Кроме того, ни одному бандиту не придет в голову украсть паспорт. Это мог сделать только он, чтоб никаких следов не осталось. Узнал от нее, что она из хутора, и куда-то упрятал. Нет ее и нет, кому какое дело. Кто ее будет искать? В паспорте — фотография, фамилия, а так — кто она? Кого искать-то? А побаловаться с девочками он любит, это я знаю. Не хочу пугать тебя, но в прошлом году он в лесу изнасиловал и убил одну проститутку. Был даже суд. Дело замяли, конечно… Да. Слушай, езжай-ка ты, пожалуй, прямо сейчас на старый автовокзал, он там «наперсточников» пасет. Если не болтается вокруг вокзала, зайди в опорный пункт. Обычно он там бывает, это его хлебное место. Напирай на него буром, посмотришь, как будет реагировать.
Диму словно поразил столбняк.
— Чего, не поедешь? Хочешь, сгоняем вместе.
— Да нет, сам разберусь.
х х х
Затормозив возле автовокзала, Дима бегло огляделся вокруг. В стороне от остановки, как обычно, присев на корточки, какой-то жулик шустро передвигал наперстки, его кольцом окружали десятка два возбужденных людей. Дима прошелся вдоль выстроившихся в шеренгу пригородных автобусов, заглянул в дверь. Обошел вокзал с другой стороны, вернулся обратно. Вошел в здание вокзала. Повсюду, особенно возле кассовых окошек, толпился молчаливый народ с чемоданами и сумками в руках. Над одной из дверей у дальней стены глазами нашел написанное ровными буквами слово «милиция». Открыл ее. В комнате стояли грязный коричневый сейф, шкаф, стулья и два канцелярских стола желтого цвета. За одним из них с повернутой на бок, как у прислушивающейся курицы, головой, сидел милиционер. Он водил карандашом по листу бумаги: то ли писал, то ли что-то подчеркивал, а может быть, рисовал. Но это был не Шкуродеров. Дима спросил его:
— Сержант, мне надо увидеть Шкуродерова. Не подскажешь, где найти его?
— Иди отсюда, не мешай работать, — не меняя положения тела, рыкнул сержант.
Дима хлопнул дверью, направился к выходу. Навстречу ему, не спеша, словно прогуливаясь, шагал Шкуродеров. Увидев Диму, он заметно вздрогнул, с некоторым удивлением взглянул на него еще раз, повернулся и, ускорив шаг, повернул на улицу. Дима поспешил за ним. А когда тоже оказался на улице, крикнул:
— Майор, подожди, поговорить надо.
Шкуродеров остановился.
— В чем дело, гражданин?
— Иди сюда! Поговорим с тобой, — твердо произнес Дима.
Шкуродеров потемнел, сделал несколько решительных шагов навстречу.
— Это что за выходки?
— Где Наташа? — тоже потемнев, спросил Дима.
— С кем-то ты меня путаешь, малый…
— Не узнаешь меня? Говори быстро, где Наташа.
— Знаешь что? Я при исполнении! На нарах захотел по- потеть?
Дима сунул руку в карман.
— Да я тебе, падла, кишки выпущу.
— А, вспомнил. Тебя, кажется, Димой зовут? Не понимаю, что ты тут мне… Кто эта Наташа? Я не знаю, о ком ты говоришь.
— Знаешь, — едва сдерживая себя, прошипел Дима и пошевелил в кармане рукой.
— Что ты пугаешь?
— Я тебе сказал, кишки выпущу, мразь. Пикнуть не успеешь. Ну!
Взгляд Шкуродерова скользнул по свирепому лицу широкоплечего парня, — к руке, которую держал он в кармане.
— Что ты хочешь?
— Если сейчас же не скажешь, что ты сделал с Наташей, я перережу твою глотку прямо здесь, — с явной готовностью осуществить свое намерение произнес Дима
Пот выступил на лбу у Шкуродерова, дыхание сделалось тяжелым. Он кашлянул в кулак, пытаясь справиться с напряжением, и заговорил с таким трудом, словно кто-то невидимый сжал ему горло.
— Не нужно это. Ничего с ней не случилось. Я все расскажу, давай только отойдем.
Он подтвердил свои слова кивком головы и пошагал за автобусы. Дима, не спуская с него глаз, пошел следом.
— В первую очередь, меня интересует, откуда ты узнал? — с невеселой усмешкой спросил Шкуродеров, показывая, что готов к откровенному разговору.
— Не твое дело.
— Ладно. Я все уже понял. Только не надо мне угрожать, давай договоримся по-хорошему.
— По-хорошему? Это как?
Шкуродеров с сожалением вздохнул.
— Буду с тобой откровенным. Стыдно признаться, но я действительно хотел уговорить Наташу стать моей любовницей. Думал, осыплю ее деньгами, и она растает. Пойми меня, просто не устоял перед ее красотой. — Дима недоуменно смотрел на него. — Уж больно хороша кошечка, такие ножки, да и все остальное… — Он усмехнулся, причмокнул губами. — Диман, поверь мне, я каюсь и сожалею, что так вышло. Особенно мне перед Валеркой стыдно. Хотя прежде чем пойти на это, я у нее расспросил об ее отношениях и с тобой, и с Валеркой. По- считал, что она всего лишь квартирантка, — он с пониманием взглянул Диме в глаза, — оказалось, если я не ошибаюсь, не совсем так. Я приношу тебе извинения, извинюсь и перед ней, и перед Валеркой, возмещу Наташе моральный ущерб, только давай договоримся с тобой, пусть все будет шито-крыто! Сам понимаешь, я боюсь огласки, это же, считай преступление. И знаешь, что? Хочу попросить тебя помочь мне.
— Чего?
— Просто прошу тебя поговорить с Наташей, чтоб она никуда не жаловалась. Я отблагодарю тебя. Майор Шкуродеров не забывает услуг. Пойми, все мы живые люди, кто не ошибается.
— Где она?
— На даче у моего друга.
— Это правда?
— Не веришь?
— Поехали!
— Диман, давай через пару часиков. У меня прямо сейчас совещание в отделе. Просто физически не смогу. Давай, встретимся вот на этом месте ровно в два и смотаемся за ней.
— Ты ее что, запер?
— Да, запер. Но с ней все в порядке, клянусь.
Он проводил Диму до машины и, когда Дима сел за руль, задержал дверцу.
— Еще раз приношу свое извинение. С тобой мы почти не знакомы, а Валерку я очень хорошо знаю. Больше всего мне перед ним неудобно. Кстати, он еще не приехал?
От его дружеского тона лицо Димы окаменело.
— Слушай, если что-то случится с Наташей, имей в виду, больше не выкрутишься. Ты знаешь, кто мой отец… Звездочки слетят с плеч вместе с твоей безмозглой головой. Не только за Наташу ответишь, но и за то, как придушил в лесу проститутку, вспомнишь. Все вспомнишь. Это точно, можешь не сомневаться.
Он резко захлопнул дверцу, сел прямо, положил руки на руль и стал думать: «Что-то здесь не так. Всего нескольких моих слов хватило, чтобы заставить его сознаться. Но ладно, важно, что я узнал, где она. Теперь главное вызволить ее, а после с ним разберемся».
х х х
Шкуродеров помедлил, словно ожидая, что Дима откроет дверцу и что-то добавит к сказанному, затем бросил на «Мерседес» раздраженный взгляд и пошагал. Когда вошел в комнату милиции, Удавнюк все еще сидел за столом и все также водил карандашом по бумаге. Шкуродеров остановился за его спиной, стал смотреть в окно. «Черт возьми! Просто так не обойдется. Придётся повоевать. Все закономерно, любое серьезное дело всегда тянет за собой целую цепь последствий, — рассуждал он вслух. — Тем более у меня нет выбора, нет никаких вариантов». Приняв окончательное решение, стал обдумывать детали плана действий, пытаясь продумать все наперед, предусмотреть самые непредсказуемые ситуации. Но нервы надо было как-то успокоить. В глазах его прятался страх, а на обычно самодовольном лице застыло выражение отчаяния. Он достал из-за сейфа начатую бутылку водки, плеснул в стакан, опрокинул его в рот и вместе с выдохом произнес:
— У нас проблемы.
Удавнюк с удивлением взглянул на него.
— У нас с тобой никогда не было без проблем. Мы не ищем в жизни легких путей.
— У нас очень серьезные проблемы, — злобно повторил Шкуродеров. — Сейчас тут был Валеркин друг, Диман, он в курсе, что мы с тобой увели из квартиры эту куклу. Требует вернуть ее.
— Ну и что? Давай пригласим его в ресторан, отстегнем, сколько нужно, и красиво разойдемся. Чего он рыпается? Кто она ему?
— Не получится. Я знаю его, крутой пацан, опасный, так просто с ним не сговоришься. С ним никак не договоришься. Уяснил? — Он снова протянув за сейф руку, взял бутылку и отпил из нее — Вообще, откровенно говоря, я очень хотел бы с ним договориться. Честное слово! Ничего не пожалел бы! Но, повторяю еще раз, — это невозможно. Если он сказал, чтоб мы вернули Наташу, — все, другого не дано. Либо мы вернем Наташу, либо он нас с тобой самих наизнанку вывернет. И нечего пытаться. Бесполезно протягивать руку тому, кто ее никогда не пожмет. Ты знаешь таких начальников, которые не берут взятки?
— Нет.
— А я знаю. Двоих. Их мало, один человек на сто тысяч, но они есть. Лет пять или семь тому назад, ты тогда еще не работал, прокурор в нашем районе был. Сколько я горя от него натерпелся, рассказать невозможно. Истукан, баран, осел упрямый. Ему было все равно: друг ты, брат, сват — все по закону. Мог бы денег иметь видимо-невидимо. Самая такая хлебная должность. «Давай, — говорю ему, — закроем дело, пять штук обещают». — Ты представляешь, пять штук — это новенький «Жигуль». — Нет, слышать не хочет. Упирается, хоть отверткой ухо долби. Ну, и приходилось сажать человека безо всякой пользы. Сам ходил и зимой, и летом в затрепанном плаще, в мятой шляпе, по-моему, ни разу досыта не нажрался, но никогда рубля не взял.
— Во, козел.
— Вот и я говорю: скотина. Диман из этой категории, такой же истукан. С той лишь разницей, что не имеет с баблом никаких проблем. Отец у него в таможне работает, большая шишка. Представляешь? Отец — прожженный жулик, а он — сознательный гражданин, принципиальный товарищ. Не могу разобраться, чего у них с Валеркой общего?
— В таком случае давай наркотики ему подсунем?
— Ты соображаешь, чего сказал?
— А что?
— А то, что его к отделу близко нельзя подпускать. Стоит ему только вякнуть про эту куклу и понесется. Я ж сказал тебе, кто у него отец. Там такие связи. А Валеркин отец тем более — министром работает в Москве. Это — во-первых. А во-вторых: часики тикают. Мы ограничены временем и пространством.
— Что же нам делать?
Шкуродеров шагнул к столу, пригнулся, понизил голос. — Я
сказал ему, что мы заперли ее на даче у Гарика.
Удавнюк даже подпрыгнул на стуле.
— Зачем?
— Ты слушай меня. Надо действовать, у нас нет времени оглядываться по сторонам. Иначе или получим по ножу в печенку, или загремим на всю катушку. Я пообещал ему отдать эту сучку. В два часа он будет здесь, поеду с ним как бы за ней. Слушай меня внимательно: сейчас же дуй на дачу Гарика, но сначала заверни к нему на работу за ключами. Машину поставь так, чтобы не с одной стороны не было видно. И жди.
— А если он…
— Молчи, Удавнюк. Молчи… У меня не бывает никаких «если».
Он взял из рук Удавнюка карандаш, перевернул лист,
испещренный цифрами, набросал схему дачного участка, домика и стал давать четкие инструкции. Удавнюк напряженно вникал в то, что ему предстояло совершить.
Когда Шкуродеров закончил и опять потянулся рукой за сейф, он спросил:
— Слушай, ты так обрисовал Димона. Откуда ты его знаешь? Он тебе что, корефан.
— Нет, — ответил Шкуродеров. — Для этого я держу сексотов. Они по моему заданию о любом человеке, который меня интересует, все вынюхают. А Диманом я заинтересовался потому, что он Валеркин друг. Мне надо было знать, чем Валерка дышит, потому что у нас с ним дельце одно имеется.
х х х
С автовокзала Дима приехал домой, пообедать. На газовой плите разогрел борщ, но даже не притронулся к нему. Через каждую минуту поглядывая на часы, ходил туда-сюда по комнате, думал. В голову лезло всякое. Он вновь и вновь задавался вопросом: почему Шкуродеров так быстро сознался? Почему он целую неделю держит Наташу взаперти? Не такой уж он простой, чтоб надеяться, что она согласится стать любовницей. По меньшей мере, все это странно… А вдруг ее уже нет в живых?
Он внутренне ужаснулся и почувствовал пульсацию крови в висках от мысли, что этот ублюдок может сотворить с ней. Он упрекал себя за то, что уговорил ее жить на квартире у Валерки, что долго не решался встретиться с ней. Если бы он видел ее каждый день, возможно, предупредил, посоветовал бы ей быть осторожнее. Доведя себя до состояния отчаяния и продолжая размышлять, он по ступенькам спустился к другу, поговорить с ним. Часы показывали половину второго. Валерка открыл дверь раньше, чем он успел позвонить. Вне всякого сомнения, ждал его. Дима сосредоточился и выдохнул:
— Ты прав, Наташа у мытаря.
— Я не знаю, что тебе сказать, — вникнув в ситуацию, авторитетно заявил Валерка, когда Дима вкратце передал ему разговор со Шкуродеровым. — Если мытарь повел себя так странно, то ничего хорошего от этого не жди. По-моему, он задумал какую-то игру с тобой, уловку.
— Посмотрим, — сказал Дима, направившись к двери. Валерка остановил его.
— Подожди. Я тоже поеду.
На автовокзал они приехали немного раньше назначенного времени, но Шкуродеров уже ждал. Он стоял совершенно спокойно в тени, возле стойки с желтой табличкой, указывающей маршрут автобуса. Когда же увидел вместе с Димой Валерку, сменился в лице. Валерка скупо поздоровался с милиционером и, вознамерившись понять, что у него на уме, пристально посмотрел ему в лицо. Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Первым заговорил Шкуродеров:
— Вы вдвоем?
— Да, вдвоем, — резко ответил Валерка.
— Не ожидал, если честно.
— А где твоя машина?
— Сейчас подъедет. Да собственно она и не нужна, можем смотаться на вашей.
— Тогда садись.
Валерка открыл дверцу, они оба влезли на заднее сиденье. Дима повернул голову, вопросительно посмотрел на Шкуродерова.
— Куда ехать?
— Через Ворошиловский мост, на старые дачи, — глухо сказал он, потом поерзал по сиденью и начал было оправдываться:
— Все получилось как-то спонтанно…
— Прекрати, — это пустой разговор, — оборвал его Валерка. — Неужели ты думаешь, что я поверю тебе после всего?.. Ты поступил подло, а теперь несешь какую-то ахинею.
— Да, ты прав, — притворно согласился Шкуродеров.
— Я могу сказать только одно… Считай за счастье, если с ней все в порядке. Понимаешь, что ты сделал? В душу мне плюнул. Ведь мы не первый год знаем друг друга. Тебе что, шлюх мало? Вечером подъезжай к любому ресторану или гостинице и нагружай полную машину. Нет, ко мне приехал. Сегодня ты, как хозяин, вошел в мою квартиру и увез эту девочку, а завтра за моей женой придешь?
Шкуродеров молчал.
Дима промчался по городу, обгоняя поток машин безо всякой осторожности, доехал до дачного поселка, следуя указаниям Шкуродерова, свернул в узкий проезд и остановился. Пристроил свой «Мерседес» возле ограды так, как удобнее было развернуться, и только тогда словно очнулся. Шкуродеров вылез из машины, Дима подошел к нему ближе и внушительно сказал:
— Смотри без шуток!
Шкуродеров в ответ только ухмыльнулся и демонстративно показал пустые ладони.
Дима бросил взгляд на домик. «Там, за одним из окон, зарешеченным металлическими узорами, бьется перепуганная до смерти Наташа», — пронеслось в его мыслях. Сейчас он ее освободит, отвезет в город. От радости она будет обнимать его, целовать. И он будет счастлив, что спас ее, даже если она по- прежнему останется девушкой Эрудита.
И у него, и у Валерки читалась в глазах настороженность. Шкуродеров открыл калитку, жестом пригласил их войти. Друзья переглянулись, в последний раз отдали дань сомнениям и решительно шагнули вперед. Дверь в домик была незапертой. В нем оказалась всего одна комната с низким потолком. Дима бросил взгляд на покрытую бесцветным лаком лестницу с крутыми ступеньками, над которой зияла квадратная дыра. Его глаза увеличились.
— Так где же она?
Ожидая ответа, оба напряглись, притихли.
Шкуродеров нервно рассмеялся, внезапно вскочил на лестницу и пронзил их ненавистным взглядом. Он уже был хозяином положения. Придя в себя, Дима выхватил из кармана нож. Вдруг на улице послышались шаги. Они приближались. Дима повернул голову, прислушался. Дверь резко распахнулась, в проеме ее застыл на месте Удавнюк с пистолетом в руке.
Шкуродеров поднялся еще на одну ступеньку выше и с усмешкой произнес:
— Промашку вы дали, друзья, не надо было меня трогать. Судьба. От неё, говорят, не уйдёшь.
— Ты точно, мразь, не уйдешь! — закричал Дима, блеснув острым лезвием «лисички» и сделав шаг к лестнице, чтобы дотянуться до него. Крик его был полон не ужаса, а ярости.
Шкуродеров как-то по-особому взглянул на Удавнюка и кивнул. Тот резко выбросил вперед правую руку, раздался глухой хлопок.
Пуля попала Диме в голову. Он, словно споткнувшись, схватился за стенку и упал на пол. Тоненькая, едва видимая ниточка крови заструилась по его шее к воротничку джинсовой рубашки. Побледнев от потрясения, Валерка склонился над ним. Он видел мертвого Диму, чувствовал запах порохового дыма, но не мог поверить, что все это произошло на самом деле. Его сердце бешено барабанило, а время словно остановилось. Подняв голову, безумными глазами посмотрел на Удавнюка, только что стрелявшего в Диму, и в его лице тоже увидел страх.
— А тебя никто не звал. Но теперь надо заткнуть рот и тебе, — прозвучал голос Шкуродерова.
— Нет! — вскрикнул Валерка.
Рука Удавнюка замерла.
— Почему нет? — ухмыльнулся Шкуродеров. — Покуда ты жив, я буду чувствовать себя некомфортно.
— Не убивайте меня, я буду молчать.
Шкуродеров закачал головой, выражая полное безразличие к его словам.
— Не верю.
— Почему, Андреич?
— Потому, что мы отвезли в горы вашу Наташу и продали. Если бы она была здесь, целая и невредимая, тогда бы другое дело. Но теперь не получится. Мне тоже хочется жить. А висеть у кого-то на крючке я не привык. Так что, друг мой, твою просьбу удовлетворить не могу, — сухо и зловеще вынес свой приговор Шкуродеров, с откровенным сожалением взглянул на Валерку и кивнул Удавнюку. В следующее мгновение раздался второй выстрел, такой же глухой.
Шкуродеров спустился с лестницы, открыл дверь, нервно огляделся. Никого! Подошел к убитым Диме и Валерке, лежащим рядом друг с другом, осмотрел их.
— Метко, метко. В руке не дрогнул пистолет. Молодец! — похвалил он Удавнюка. Достал из Диминого кармана ключи, положил их в свой. — Прости, Господи, за грехи наши тяжкие! Ну, хватит дрожать, тащи сюда бензин.
Удавнюк вышел, а через минуту вернулся с тяжелой канистрой, поставил на пол и взялся пальцами за крышку.
— Подожди, — остановил его Шкуродеров, — не торопись. Сделаем так. Я сейчас отгоню «Мерседес» Джеку, поставлю ему в гараж, пусть сразу же начинает потрошить, и поеду в отдел, чтоб видели меня там. А у тебя теперь задача несложная. Подожди здесь с полчасика, но не больше. Потом весь бензин выливай на трупы, не забудь оставить на дорожку к выходу, поджигай и пулей мотай отсюда.
— Хорошо. Это все? — прерывисто вздохнул Удавнюк.
— Нет, не все. Сразу же, как окажешься в городе, позвони в пожарную. После этого дуй на опорный пункт, хватай первого попавшегося крестьянина — они обычно с паспортами в город приезжают — и оформляй протокол задержания. Главное, укажи в нем время задержания — «четырнадцать часов пятнадцать минут», данные паспорта и заставь расписаться. Потом отпустишь его, а сам пошляйся перед кассами, зайди в диспетчерскую. В общем, будь на виду. Вот теперь все. Ну, я погнал.
х х х
Он быстро сел в машину. Удавнюку очень хотелось уехать вместе с ним, но он только проводил гневным взглядом удаляющуюся черную иномарку. Потом ушел в глубь сада. Там лег на траву. Страх, который был у него перед убийством, странным образом исчез, лишь озноб все не прекращался. Дрожащими руками он достал из кармана «Нашу марку», чиркнул зажигалкой. «Эти двое тоже лежат, только вот я лежу живой: покуриваю, гляжу на деревья, а они — нет. У них глаза закрыты. Придет ночь, потом наступит новый день, но им теперь все равно: никаких проблем. Вот ведь какая жизнь. Они мне еще ничего не сделали, а я их уже убил».
Удавнюк никогда не испытывал угрызений совести, ему не свойственно было каяться, сочувствовать, жалеть. Но на этот раз вместе с дрожью он во всем теле ощущал гнетущую тяжесть. Однако она исчезла, как только он подумал, что на их месте могли бы оказаться они с Андреичем, ведь Диман конкретно угрожал. Прежде Удавнюку и в голову не приходило, что может попасть на нары, за спиной Андреича он чувствовал себя как за каменной стеной. А теперь почему-то призадумался: «Андреич, конечно, мурый, сам не стал стрелять. Если чего, все на меня спихнет… Вообще жить страшно. Нет, надо отвлечься, иначе не упокоюсь, — решил он. — Сейчас помечтаю об отпуске». Но стал думать о «Мерседесе». — «Интересно, сколько Андреич возьмет за него с Джека? Тысячи три-четыре? Тоже неплохие деньги. А, нет. Их надо будет отдать Гарику, возместить нанесенный ущерб. Ну ладно, хоть так, все не из своего кармана…»
Он прищурил глаза от яркого солнца, стал изучать расположение веток на дереве, под которым лежал. Потом устремил взгляд на небо, необыкновенно чистое и голубое, как Наташины глаза. Воздух был по-особенному прозрачен, пахло спелыми яблоками. «Денек-то какой! Скоро бабье лето! Самое время оттянуться за городом, на природе. Эх, что ни говори, хорошо быть свободным: всегда можно легко делать все, что хочешь».
Тем временем Шкуродеров отогнал «Мерседес» к Джеку Потрошителю на разборку, договорился с ним о цене. В отдел приехал на троллейбусе. Зашел в дежурную часть и теперь, присев на краешек стола, травил анекдоты. Подбирал самые смешные, запоминающиеся. Коллеги смеялись. Даже задержанный, пьяный мужчина лет сорока, которого втолкнул в дверь молодой лейтенант, начал смеяться и кашлять.
— Заткнись, паскуда, — отрезвил его ответственный дежурный, когда зазвонил телефон.
Мужчина сразу сник, виновато посмотрел на всех и, словно вспомнив, что ему сейчас не до смеха, уставился в пол.
— Пусть повеселится напоследок, — ритмично постучав ладонью по крышке стола, заступился за него Шкуродеров. И сам он выглядел очень веселым, только как-то странно блестели его глаза. — Иди ко мне, чего они тут тебя обижают!
Задержанный вдруг всхлипнул и разрыдался.
— На старых дачах обнаружены два обгоревших трупа, — положив трубку, проговорил ответственный дежурный.
Через пять минут на место происшествия выехала оперативная группа, возглавляемая майором Шкуродеровым. Окна машины были открыты, ветер свободно гулял по салону. Майор сидел на переднем сиденье, как будто ничего не замечая вокруг, смотрел куда-то вдаль, и улыбался своим мыслям: «Ловко все мы провернули, профессионально. Преступление века! Даже жаль, что нельзя никому рассказать! Да, я парень с головой. И Удавнюк четко сработал. Молодец! Серьезно относится к делу. Хороший стрелок. Но очень жадный: за деньги мать родную продаст. Не мешало бы и от него избавиться; нельзя доверять ему. Придется пораскинуть мозгами, как. — Шкуродеров сосредоточился, задумался, но ненадолго. — В сущности, пока не следует забивать голову разной мелочью, все будет зависеть от обстоятельств… Договорюсь со своими бедуинами, одного его отправлю к ним в горы — и с концами. В ущелье следов не найдешь… В общем, пока не до этого. Сейчас надо заняться преступлением: раскрыть в установленный срок, посадить кого-то. Дело предстоит канительное. Ничего, потихонечку все улажу. Основа основ — грамотно собрать улики, остальное — дело техники. Бомжей много. Выберу самого нелюдимого, покажу ему этот домик, вернее, то, что от него осталось, ознакомлю со своей версией: как и почему он совершил преступление. А выбить признание — раз плюнуть».