Сирен. туман-12. Земляничные поляны. Ольга Ланская

Ольга Юрьевна Ланская
Ляля открыла глаза. Солнце смотрело ей в лицо сквозь окно напротив. Оно было так сильно, что и окна-то не было видно вовсе, и Ляля, подумав, что вот, и я в гостях у самого Солнца, засмеялась.

– Очнулась! – сказал кто-то негромко рядом с ней.

Она повернула взгляд в сторону говорившего. Рыжий огромный человек в белом халате, по всей вероятности, доктор, с лицом, сплошь усыпанном конопушками, очень серьезно, чуть подавшись вперед, пристально всматривался в нее.

И она снова засмеялась:
– Два солнышка, – сказала чистым негромким ясным голосом.
 
И засмеялась.
 
– Вы чего-нибудь хотите? – спросил Доктор Солнышко.

– Да, – смущенно сказала Ляля. – А можно мне зеркальце?

– Зеркальце! – закричал кому-то вглубь помещения доктор. – Есть у кого-нибудь зеркальце?

Кто-то, Ляля не видела, кто именно, протянул Доктору маленькое круглое зеркальце в простой тонкой оправе, – такие обычно продаются вместе с дамскими сумочками.

– Вот. Только такое, – произнес женский голос с легким акцентом.

– Спасибо, сестра!

Доктор, не сводя глаз с лица Ляли, взял в огромную руку крохотное зеркальце и протянул его Ляле.

– Спасибо, – сказала они, пристально вглядываясь в свое отражение.

На нее смотрели ее глаза. И не было на ресницах легких, но так привычно необходимых, как она всегда думала, следов ухоженности. И это удивило ее. Ресницы показались неприлично белесыми, отчего глаза казались странно не вполне своими.

Она удивлялась, молча рассматривая "не свои глаза", а в это время кто-то сказал:
– Попросила зеркальце. Значит всё позади!

Ляля повернула голову и увидела людей, и все они как-то странно радостно, с каким-то непонятным ей облегчением, улыбались. И она, эта общая тихая радость, это странное для нее, Ляли, облегчение витало в палате, как вздох, как выдох, когда опасность – внезапная и, кажется, неотвратимая, миновала.

– Ну, вот, и слава Богу! – сказал Доктор Солнышко и тоже чуть заметно, одними уголками губ, улыбнулся. – Позвоните маме.

– Что? – спросила Ляля. – Что случилось, Доктор? Почему я…

И споткнулась, и замерла, потому что внезапно серой тенью накрыло и солнце, и всех их, навалилось, сдавило в мутный вихрь нечто неясное и страшное, готовое скрутить и раздавить всё – и этот неожиданный незнакомый солнечный день, и солнечного Доктора, и женщину, протянувшую ей свое зеркальце, но вдруг, мелькнув, сгорело в яром солнце, растопившем снова оконный переплет и шагнувшем к Ляле.
И она снова неожиданно для себя засмеялась.

– Ничего, – сказал Доктор. – Ничего не случилось. Просто ты немного приболела. Еще недельку и – домой!

И тут Ляля увидела сквозь окно, как неслышимый порыв ветра рванул на юной березке ее зеленый плат и отступил. И лишь едва качнулись ему вслед ветви старой могучей лиственницы.

– Лето? – сказала Ляля. – Лето… А я и не заметила, что уже лето.

– Как же не заметила? Ты же на него смотришь! – сказал Доктор и снова чуть улыбнулся доброй, едва уловимой улыбкой.
 
– Или оно на меня?

Ляля улыбалась.

– Я немного посплю. Можно, Доктор?

– Конечно-конечно, – спокойно ответил он. – Между прочим, меня зовут Дмитрий Степанович.

– Спасибо, Дмитрий Степанович, – произнесла Ляля одними губами, падая в провал необоримого сна.

Ей снились зеленые луга, и флоксы на лесных полянах, и зреющая земляника на коротких, у самой земли, усыпанной рыжими хвоинками, стеблях.
И нужно было прилечь, прижаться щекой к этой горячей, укрытой хвоей земле, чтобы сорвать губами земляничинку.

Она тоже была теплой от солнца. Теплой и сладкой.

Мама стремительно вошла в палату, и Доктор тихонько придержал ее, прижав палец к губам и рукой показав на Лялю.

Та спала, лежа на спине лицом к солнцу. И пальцы ее тонкой, почти прозрачной руки касались маленького круглого зеркальца.

Мать тревожно взглянула на Доктора, и он поманил всех из палаты, и уже в коридоре, широко улыбнувшись, сказал:

– Она проснулась и попросила зеркальце.

– Зеркальце? – переспросила мама.

– Да, – сказала медсестра-эвенка. – Она увидела солнце и летнюю тайгу. И не удивилась. Не испугалась. Тайга дает ей силы. Тайга бережет ее.

И, помолчав, вглядываясь в лица, – поняли они, или нет? – сказала:

– Через неделю я заберу ее к себе на дальнюю заимку. До первой брусники, до осени. Она будет жить с нами.

И добавила:

– Если Дмитрий Степанович не против.

– Хорошее решение, – задумчиво сказал Доктор. – Очень хорошее.

– Сёп, – сказала медсестра. – Я пошла. Много дел.

– Хорошо, – тихо откликнулась мама. – Сёп.

Мать отвела Доктора в сторону. Тревожно, измученно спросила едва слышно:

– Вы проводили осмотр?

Доктор понял, о чем она спрашивает, что больше всего тревожит мать.

– Конечно. Как положено. Полный осмотр. Признаться, я тоже поначалу подумал о самом страшном для девушки…

Вздрогнула мать, и серые с вкраплениями янтаринок глаза ее потемнели, словно сама измученная необъяснимым  материнская душа глянула из таких глубин, где нет чужим места…

– Нет-нет, – сказал Доктор. – С Лялей все в порядке. Не было. Насилия не было.

– Вы уверены? – тихо спросила мать.

– Абсолютно, – спокойно сказал Доктор. – Правда, при очень тщательном осмотре наш гинеколог отметила очень мелкий шрам. Он не может быть следом насилия. Бывает так…

Мать молчала.

– Всё в порядке с Лялей, понимаете?

Доктор наклонился к матери, легонько взял ее за плечи, заглянул в глубину застывших глаз.

– Вам надо забыть всё, что произошло в ту ночь, зимой. Забыть! Потому, что теперь с Лялей всё в порядке. Теперь только Вы и отец должны забыть ту ночь. Вычеркнуть. Не было ее в вашей жизни. Эвенки не болтливы, Вы знаете. Они не проболтаются. А нам с вами надо забыть. Только потому, чтобы ни взглядом, ни намеком не дать ей вспомнить, что произошло. Шкуру медвежью, тулуп – выкинуть!

– Уже, – тихо сказала мать.

– А заимка – очень хорошо! – задумчиво сказал Доктор-Солнце. – Эйни права: тайга вернет ей силы. Эвены разбираются в этом лучше нас с вами. А ваша девочка принята ими теперь, как дочь, они как бы отвоевали ее у злых сил, для них она и не Ляля, а Айвенка. По-русски что-то вроде "Иванка". От фамилии отчима, видимо. Не спрашивал, но так они ее зовут между собой. Но чаще - Хороньхгё Чэчикэ. И ждут, между прочим. Прекрасный реабилитационный период!

– Пожалуй, да, – тихо сказала мать.

В глазах её стояли слезы.

Часть 13.

ПРО "Ангара" – "Алдан" – "Тайга"...

Первое, что бросилось Саше в глаза – цветной плакат с огромным медведем в центре. Плакат гласил:
– Если вам скажут, что в Плесецке по дорогам бродят медведи, не верьте! В Плесецке нет дорог!

(Прод. след)

Санкт-Петербург
2018