Папа, ты нужен мне!

Наталья Руф
    Холодная вода обожгла разгоряченное тело, попала в нос, в рот, нечем дышать! Я захлебнулась и от страха перестала думать – дна под ногами не было! В слепящем ужасе беспорядочно гребла ногами и руками. В голове только одно: наверх, глотнуть воздуха. Сквозь зеленоватую толщу воды плыть вперед, к воздуху!
    И вот я на берегу. Руки - ноги дрожат от слабости и пережитого страха, мое тельце сотрясает кашель. Вода, которой я наглоталась, уже вылилась, но горло снова и снова сжимает спазм. Отпустило. Лежу, дрожа на горячем песке, согреваюсь под ласковым солнышком. Нет сил. Они остались там, в зеленоватой холодной воде таежной речушки.
    Зачем мы полезли в старое деревянное корыто – колоду? Валялось оно на берегу и пусть бы валялось. Но Танька сказала, что это корабль. Ей уже восемь лет, и она у нас атаман. Дохожая, как говорят в деревне. Мы втроем тащили эту громадину несколько метров до речки. Столкнули в воду и с трудом влезли через перекуливающийся край. Даже проплыли метра три, пока корыто не заполнилось холодной водой, быстро набирающейся через дырки. Круглая колода явно неприспособлена для плавания! А мы при этом оказались где-то над омутом. Вот и результат.
    Меня бил озноб, и вечно белая гладкая кожа была голубой и шершавой от пупырышков.  Анька с Танькой тоже наглотались и извивались рядом, откашливая воду. Солнышко гладило меня лучиками, и мурашки постепенно исчезали, разглаживаясь. Я согревалась.
    Долго нельзя лежать под палящим солнцем, кожа обгорит и будет больно. Я знаю уже это давно. Мама говорит, что мы рыжие особенные - очень тонкая кожа и поэтому нас любит солнышко, дарит нам веснушки и ещё очень любят кусать комары. Почему любит, но обжигает? Это мне не нравится, но делать нечего – я такая, как моя мамочка, которую очень люблю.
    Танька с Анькой, голенастые деревенские девчонки, загорелые до черноты, и у них нет моих проблем. Интересно, что в деревне всех зовут не Таня, а Танька, Аню - Анька. Мама меня называет Сашенька, но Танька говорит, что так, уменьшительно в деревне называют только дурочек. И я тоже согласилась на Сашку.
    Про наше приключение я маме не расскажу. Она только зря испугается, а ведь ничего не случилось. Да и не пустит меня ни с Танькой, ни с Анькой играть. А нам так весело летом носиться на речку, на пруд, в лес.
    Я, конечно, еще много времени провожу с папой. Он в колхозе главный агроном. Вместе с ним объезжаю поля, бываю на силосных ямах, на лугах, где пасутся коровы. Мне нравится трястись в кошевке и смотреть на бегущего впереди жеребца Верного.
    Папа умный, высокий, сильный и грамотный, как говорят в деревне. Меня он любит и говорит, что я у него «сын». Я родилась первая в семье, а папа ждал сына. Вот меня и назвали Сашей. Через четыре года родился Павлик, но он еще маленький.  Как он сам говорит, ему «тли». Пока с папой всегда я. Мы с ним играем в шахматы, читаем журналы, решаем головоломки и ловим рыбу.
    Девчонки согрелись и начали смеяться. На меня тоже напал смех. Мы хохотали до слез.  снова и снова переживая вместе наше приключение.
Насмеявшись вдоволь, подхватили одежку  и побежали домой наперегонки.
    Мой красивый сарафанчик, красный в белый горох нравится девочкам. Его сшила мне мама. Она мастерица на все руки. Мамина подруга, тетя Зина говорит, что мамочка меня одевает как куколку. А я рядом с мамой учусь шить для моей куклы Мальвины.
    Стремглав побежали по крутой горе, поднимающейся от речки. Вокруг на косогоре рядом с дорогой хороводятся небольшие веселенькие сосенки, а из глубины леса поднимаются стройные зеленые великаны. Под ними
даже трава не растет, и когда идешь в сумраке по пружинящей перине из желтых сосновых иголок, не верится, что рядом деревня и где-то живут люди.
Кажется,  что сейчас из-за дальнего ствола, который я не смогу обхватить, высунется лохматая лешачья морда.
    На вершине косогора вьется проселочная дорога. Ноги утопают по щиколотку в приятно горячем песке. Так и бредем по деревне до самого дома. Дом, который дали папе в колхозе, самый большой и самый высокий. Огромные лиственничные бревна, окна высоко над землей, красивая крутая крыша. Заплот из мелких бревен, окружающий большой двор напоминает мне древнюю крепость из сказок. Двор порос мелкой жесткой травкой, от которой щекотно ногам. По высокому крыльцу бегу быстро в дом: я хочу есть. Солнышко заливает комнаты до последнего уголка, в кухне вкусно пахнет маминым супом. 
    Быстро ем - и на улицу. Из-за угла выглядывает соседская девочка Зойка. Тихонько подходит ко мне и спрашивает:
    – У тебя что отец ушел?
    Я смотрю на ехидное лицо:
    – Да, папа пошел на работу.
    – Нет, он ушел к учителке Зинаиде Петровне. Бросил вас. Насовсем!
    Я смотрю на нее и не понимаю, о чем она? Тетя Зина и дядя Сережа работают вместе с мамой в школе, и все праздники мы отмечаем вместе. Их старший сын Петя всегда играет с нашим Павликом, а двухлетняя Машенька для меня как живая кукла -  я люблю с ней играть. Тетя Зина мне доверяет и иногда просит поняньчить.
Значит, родители у них? Я побежала на другой край деревни, где стоял их дом, но на дверях оказался замок. Зойка мне соврала, а я поверила. Я никак не могу привыкнуть, что многие врут. Врут просто так. Зачем? Не знаю. Мама требует, чтобы я всегда говорила правду, даже если мне не хочется.
 
    Вернувшись домой, села во дворе с книжкой сказок. В маленькой библиотеке уже не осталось сказок, которых бы я не знала. Давно читаю и не могу дождаться, когда наконец пойду в первый класс в сентябре. В шифоньере дожидается красивое коричневое форменное платье, аккуратно на полочке лежат кружевные воротнички и манжеты. Нарядный белый фартук с крылышками и строгий черный мы с мамой шили сами. Я приметывала кружево, а мама строчила на машинке.

    Стукнула кованая щеколда на воротах, я выглянула - пришли мама и дядя Сережа. Он мне только дома дядя Сережа, а в школе я буду называть Сергей Аркадьевич, потому что он завуч, мамин начальник. Но на вид никакой не начальник. Ростом ниже мамы, с толстеньким брюшком, как будто впереди под рубахой привязан туго надутый воздушный шарик. Он стоит рядом с мамой, вытирая лысину огромным носовым платком, растерянно говоря:
   – Ничего, Елена Степановна, мы с вами сделать не можем – против природы не попрешь. А Зинаиду я знаю: если она цель себе поставила, то обязательно добивается. И не отступает никогда. Так я к ней в лапы и попал. И Владимир Анатольевич тоже.
    Он опять вытер лысину и пот с лица:
    – Мы, мужики, только на словах сильны, а женщины сами нас выбирают. Да бог с ней, с Зинаидой, мне детей жалко. Я их так люблю. Они же у меня поздние, в первом браке жена все болела. Это уж я после ее смерти на Зинаиде женился. Да не по себе сук срубил. Разница у нас десять лет, а красавица – сами видите. Она-то за меня от безысходности пошла - в школе одни женщины работают, а  за тракториста замуж не желала. А теперь, видишь, как все повернулось.
    Вяло махнул пухлой рукой:
    – Ладно, подождать надо. Жизнь сама все по своим местам расставит. Пойду я. До свидания, Елена Степановна.
    Мама тихо попрощалась, потом вдруг горячо заговорила:
    – Сергей Аркадьевич! Но неужели так все и останется? Почему наглым всегда лучше живется? Они хватают все, что пожелают и не обращают внимания, ни на чувства других людей, ни на мораль! Это несправедливо!
    Бледные губы ее задрожали, и голос сорвался от волнения.
    – Голубушка, о чем вы говорите? Какая может быть справедливость в нашем обществе? Кто смел, тот и съел!
    Он помолчал немного:
    – Считаю надо подождать. Может, все само собой рассосется. Я от детей никогда не откажусь – вернется, я ее приму. А что вернется, наверняка знаю. Из двух отломанных половинок редко целое склеивается.
    Снова отер блестящую лысину:
    – А вы-то примете обратно его или будете детей сиротить?
    У мамы побелели губы:
    – Пусть возвращается сейчас, а потом не знаю! Может быть, и не прощу, предателя!
    Сергей Аркадьевич поморщился:
    – Не надо, не горячитесь. Время лечит. Живите как раньше, потерпите. Я Зинаиду знаю хорошо, характер у нее не сахар. Идите, отдохните. Постарайтесь успокоиться. У вас двое детей и они с вами. Это уже счастье. До свидания!
     Мама, закрыла ворота. Прислонилась к ним спиной и стояла, глядя в небо. Лицо у нее какое-то темное и старое, а ей всего двадцать восемь. Худенькая фигурка как будто надломилась. Она пошла медленно в дом, покачиваясь как пьяная, с трудом переставляя ноги.  Я догнала ее у крыльца.
    – Мамочка, где ты была?
    Она, не поворачивая головы, тихо выдохнула:
    – От нас ушел папа.
    И вдруг упала на крыльцо и заревела, как маленькая девочка:
    – Почему ты ушел? Любимый мой! Я не могу без тебя!
    Я никогда не видела, чтобы моя мама плакала.  Она всегда спокойная, веселая, улыбаясь, решала все проблемы и даже никогда не ругала нас.
Что нужно сделать, чтоб унять этот страшный плач? Не зная, просто стояла, заливаясь слезами. Мне было страшно!
    Перестала плакать, но стало еще хуже - она теперь сидела на крыльце, не глядя на меня, и покачивалась из стороны в сторону, прикрыв глаза. Я побежала к соседке бабе Марусе. Та, понимающе кивая, пошла со мной и увела маму с крыльца в горницу. Бережно уложила на диван, прикрыла покрывальцем. Мне сказала:
    – Не тревожь мамку. Успокоится, горе пройдет и все ушомкается.
    Пошла к воротам, повторяя:
    – Все, девонька, ушомкается.
    Я дернула ее за подол:
    – Баба Маруся, а что случилось?
    – А ты что, не знаешь? Вся деревня уж знает, а ты не знаешь! Папка твой бросил мамку, да и вас с браткой тоже. За красивой юбкой подался. Все они мужики такие, от юбки к юбке бегут, а дитенков - то пошто бросают? Вот еще двумя сиротами на миру больше стало, при живом отце. Горемычная ты моя!
    Она жалостливо погладила меня по волосам.
    – А мамке не мешай, ей с горем обвыкнуться надо, притерпеться. А как не горе – к 30 годам остаться брошенкой, да еще с двумя-то детьми. Кому она с ними нужна-то? А если кто и женится, всю жизнь будет ее довесками попрекать и детей забижать. Нет, никому не станет сладко. Ой, лишенько.
Она шла, бормоча, через дорогу, а я окаменела в воротах.
    Так вот о чем мама плачет! Папа бросил! Мой любимый папа бросил меня? Этого не может быть!Я догнала шаркающую бабу Марусю.
    – А куда папа ушел?
    – Знамо куда - к Зинке. Вчера ее в деревне все величали Зинаидой Петровной, учительница же, а седьня все Зинкой – разлучницей кличут. Твою-то мать в деревне шибко уважают и жалеют.
    И показала в сторону:
    – Папка твой с Зинкой,  на сосецкой улице в Грунькином доме живут. Грунька -то замуж выскочила за Федора Воробьева, а фатера пустая осталась. Вот колхоз агроному и дал, чтоб распутствовал. Тьфу ты!
    Она, шепча и качая головой, поплелась дальше, а я со всех ног полетела к Грунькиному дому. Да я сейчас просто папу возьму за руку и силой домой приведу. Он сам меня учил: если человек ошибается, ему нужно объяснить, и он все поймет, как правильно делать.

    Вот и Грунькин домишко. Во дворе в песочнице брат Павлик с сыном тети Зины Петей строят крепость, а маленькая Машенька, увидев меня, заулыбалась, попросившись на ручки. Я подхватила ее и зашла в дом. Там на кухне улыбающаяся тетя Зина помешивала в кастрюльке, а папа забивал гвоздь, ремонтируя старый   стол, и весело рассказывал ей анекдот. Увидев меня, обрадовался:
    – Сашенька, проходи, сейчас обедать будем.
    Набросил скатерть на стол:
    – Давай Машеньку и вымой руки. Ты же любишь вареники? Тетя Зина мастерица, нас сейчас вкусно накормит.
    Взяв Машеньку, обнял тетю Зину и поцеловал. Так как раньше целовал мою маму! Я смотрела хмуро на него и глухо сказала:
    – Папа пойдем домой. Там мама сильно плачет.
    Они с тетей Зиной переглянулись.
    – Саша, теперь мой дом здесь. Если ты захочешь, и твой дом будет. А к маме я больше не вернусь. Я люблю тетю Зину. Садись за стол.
    Тут я увидела себя со стороны: такая худенькая, маленькая девочка с жалкими рыженькими косичками и зареванным лицом стояла у порога и ничего не могла сделать с ними, большими, веселыми, сильными. Еще  и наглыми. Вдруг поняла: мой папа предатель! Он предал маму! Я у него так и спросила, глядя в любимые глаза:
    – Папа, ты предатель? Ты предал маму?
    Улыбка тети Зины, постепенно бледнея, стала сначала грустной, а потом исчезла. Зато глаза стали злые. Папа передал ей Машеньку.
    – Понимаешь, Саша, у взрослых людей свои взрослые проблемы, и ты их не можешь понять.
    Шагнув ко мне, хотел погладить меня по голове. Я отклонила голову от его руки:
    – А почему другие взрослые Зинаиду Петровну  называют Зинкой – разлучницей? Они тоже не понимают?
    Тетя Зина, резко повернувшись, ушла в другую комнату.
    – Саша! Как ты разговариваешь с взрослыми?
    – Папа, она предательница: предала дядю Сережу! И ты предатель, а я с предателями разговаривать не хочу!
    И тут, не выдержав, заревела в голос:
    – Папа, я тебя люблю, и мама любит. А тетя Зина чужая. Пойдем домой!
    Но, по угрюмому выражению лица поняла, что он не хочет со мной идти.
Я заплакала громче:
    – Папа, ты взрослый. Знаешь же, что нам плохо без тебя! Ты должен нас защищать.  Подумай и приходи домой. Мы будем ждать!

    Я выскочила на улицу и, заливаясь слезами, убежала на конюшню, упала на копну и плакала там до вечера. Жаловалась жеребцу Верному, он все понимал, дотрагиваясь мягкими губами до моей руки через дырку в заборе. Он любил меня, я его тоже и всегда угощала. Только сегодня хлебушка нет. И папы нет!
    Плакала и жалела себя – сироту. Но никак не могла поверить, что мой любимый папа предатель. Это тетя Зина виновата! Красавица называется. Это все из-за нее!
   Противно, но она, правда, красавица. Высокая, статная.  Волосы вьющиеся густые, глаза большие, ресницы длинные и изогнутые, как у моей куклы Мальвины. А лицо.. Где-то я видела похожее лицо. Вспомнила: фотография в папином альбоме. Красивая девушка, чуть склонив голову, лукаво улыбалась, глядя прямо мне в глаза. Я знаю по фотографиям всех родственников, а ее лицо мне незнакомо. На обратной стороне красивыми буквами было написано: «Любимому Володеньке от Нади. Мне сегодня девятнадцать, и я люблю тебя». Я спросила у папы:
    – Кто это?
    Он забрал у меня альбом, убрал на место:
    – Это моя бывшая подруга. Я когда-то сильно ошибся.
    В тот вечер он больше ни с кем не разговаривал, после ужина прилег на диван и уснул. Мама укрыла его и поцеловала.
    Вернулась я домой в сумерках. Папа не пришел. И Павлик тоже. Остался там.Он маленький, ничего не понимая, играет с Петей и ему хорошо. Неужели они с тетей Зиной еще и Павлика у нас заберут?

    С мамой сидела медсестра тетя Валя. Тетя Валя хозяйничала на нашей кухне, налила мне суп в тарелку и говорила, говорила, говорила. А мама, безразлично глядя перед собой, сидела, сгорбившись, и на вопросы тети Вали не отвечала. При этом ее лицо оставалось неподвижным, а на плечах как будто лежало что-то тяжелое.

    – А познакомились – то вы где? Вы же в разных институтах учились?

    – А он с той девкой, дружил что ли?

    – А ты-то промеж них что полезла? Или он сам за тобой стал ухаживать, чтоб ей доказать?

    – А на тебе - то он жениться хотел? Сам предложил?

    – И она к вам после свадьбы приезжала?

    –  А он обрадовался? Но ее отправил? Отправил, а в душе видно саднит все жизнь!

    – Да, красивые девки, они обычно гордые.
Нет, неправильно я сказала - не гордые, а капризные! Им бы лишь бы над человеком покуражится. Наверное,  любила она его,  раз даже к женатому приехала!
Близок локоток, да не укусишь!

    – А Саша у вас уже была?

    – Родиться только должна была?

    – А ты поди-то ревновала его?

    – Нет?
    Я с интересом смотрела на маму. Вот, оказывается, сколько у них с папой было от меня тайн! А теперь это все откуда-то из разных темных уголков и выползает. Было то, было другое.
    А если бы Надя не закапризничала, я у папы родилась бы красивая - красивая!
Но это была бы вовсе не я, а какая-то совершенно другая девочка. И у мамы с другим мужем родилась бы тоже не я! Как же хорошо, что Надя оказалась глупой, и так все получилось замечательно!  И я живу на свете! Еще бы папа вернулся, и мама бы ожила. А пока она меня не замечала.
    Тетя Валя мне сказала, чтоб я присматривала за мамой и не приставала к ней. Мама приняла лекарство и сейчас легла спать. Когда мама уснула, тетя Валя ушла домой, и я осталась одна в непривычно тихом доме. Павлика не было, и никто не бегал, не кричал, не стрелял, не падал, не плакал. Я так и уснула, привалившись к спинке дивана.

    Утром проснулась поздно, шея ныла от неудобного диванного валика. Мама тихо ходила по кухне, наверное, боялась меня разбудить. Она, молча, выполняла домашнюю работу, не напевая как обычно. Мама любила петь и пела везде и всегда: в огороде, в доме, в гостях, на сцене. Они очень хорошо пели вдвоем с папой. А сегодня она молчала.
    Бедная мама! Как же она переживает! – Я опять разозлилась на папу,       – зачем он так поступает с ней? Что она ему плохого сделала?
    Я вышла к ней, поцеловала ее и крепко- крепко обняла. Она мне печально улыбнулась, но губы мелко дрожали, а уголки губ опустились вниз.
    Всегда считала, что моя мама красавица и очень стройная. Она шила себе красивые платья, завивала волосы и причесывалась, носила туфельки на высоких каблуках. Мне всегда казалось, что в школе по коридору она шла, как принцесса. Но сегодня она была какая-то старая и некрасивая – растрепанные рыжие волосы выбились из-под повязанного платка, которого она обычно никогда не носила, фигура казалась костлявой в стареньком халатике. Из-за опухших глаз и прямых волос нос выглядел больше, чем всегда. 
    Моя бедная мама – брошенка? Слово-то какое гадкое. Но она ж не виновата, что не похожа на Надю с фотографии? А эта противная тетя Зина похожа. Маме лучше будет, если Павлик будет с ней дома, да и я по нему соскучилась, – я попросила ее:
     – Мамочка, сходи, забери Павлика, пожалуйста.
     – Нет, Саша я туда не пойду.
     – А если они оставят его себе?
     – Не волнуйся, не оставят.
     – Мама, он меня не послушает, ему там интересно с Петей играть.
     – Приведут сами.
     – Ты просто не любишь ни Павлика, ни меня!
     Мама остановилась.
     – Прости меня, мамочка!
    Я прижалась к ней, обняла, прикрыла глаза. Зачем я обидела маму?
    – Мама, я тебя люблю! Вчера сказала тете Зине, что ее в деревне зовут Зинка – разлучница.
    Она чуть заметно улыбнулась, погладила по голове и выдохнула:
    – Защитница ты моя. Пойдем дрова складывать. Их так много, дай бог нам с тобой до осени управиться.
    Мы молча работали, потом мама замурлыкала какую-то песенку, грустную правда, но ведь запела! Я повеселела тоже. Петь я не очень умею, но подпевала маме.
    К вечеру  небо заволокло тучами, враз потянуло пронизывающим ветерком, застучали редкие капли все быстрей и быстрей. Мы заскочили под навес, и первая молния пересекла небо. Какое-то время тишина, вдруг страшный треск, как будто пастух дядька Филипп, только огромный, щелкнул своим бичом через все небо. Я прижалась к маме.
    – А если наш Павлик остался на улице?
    – Не придумывай, там есть, кому за ним присмотреть. Да он и сам забежит в дом, не будет мокнуть.
    Вспоминала о папе, о Павлике. Вот они рядом на соседней улице! Сейчас наброшу пальтишко и добегу. Страшно хочу к папе. Не видела его сегодня весь день! Он может подумать, что я его не люблю. А если прибегу в грозу, он поймет, что люблю сильно – сильно.
    Быстро схватила пальтецо - и в сени. Мама за мной. Закрыла дверь перед моим носом, пока я надевала сапоги:
    – Ты куда, Саша? В такую грозу! Завтра сходишь и Павлика приведешь.
    Я вырывалась, дралась, кричала:
    – Хочу к папе! Хочу к папе! Я его люблю! И он меня любит. Он только тебя не любит! И из-за тебя бросил нас.
    Мама отошла от двери и смотрела на меня как неживая. А я прыгала перед ней и орала, орала во все горло, стараясь перекричать гром и барабанную дробь ливня по крыше:
    – А к тете Зине он ушел, так как она очень красивая и не такая худая, как ты! Бабы в деревне смеются, что агроном не может зерна столько вырастить, чтобы свою жену откормить! Я сама слышала. А еще тетя Зина похожа на ту девушку Надю с фотографии в папином альбоме! Они обе такие красавицы.
    Мама побледнела, отшатнулась от меня как от чужой, повернулась и, легонько запнувшись за порог, ухватилась за косяк. Еще раз повернувшись, беспомощно глянула на меня и вошла в дом, крепко закрыв за собой дверь.
Оставшись одна, рванулась на улицу, толкнув дверь. Быстрее к папе, к папочке! Он, наверное, меня ждал весь день, а я не пришла. Как я могла!
    Но во дворе с небес лилась сплошная стена дождя, рассекаемая в кромешной темноте страшным ослепительным разрядом молнии. Выскочив во двор, пробежала по мокрой траве, с трудом нашла и открыла кованую скобу запора на воротах! Сначала меня ослепила молния, ужаснувшись, я не узнала нашу улицу, она казалась чужой и страшной в призрачно - жутком освещении. А когда через несколько секунд в абсолютной черноте, прямо над моей головой раздался громовой раскат, словно придавивший меня к земле, я повернула назад к дому, к маме, Ноги разъезжались на размокшей дороге, я не удержалась и упала в глубокую лужу.
    Снова страх воды, как тогда на речке! Только там: белый день и чистая вода таежной речушки, отфильтрованная через мох и песок. А здесь я окунулась в полужидкую грязь на дороге и хлебнула мутную жижу в страшной темноте, под разрядами небесного электричества. Но мама вытащила меня из лужи, промокшую и нахлебавшуюся грязной воды. Какое счастье!
    Мы вернулись в теплый дом, трясясь и лязгая зубами от холода, переоделись во все сухое. Завернувшись в одеяла, уселись пить горячий чай с малиной. Мама сидела напротив меня и, нисколечко не ругаясь, смотрела на меня как всегда ласково и спокойно, как будто не было в нашей жизни этих последних страшных дней.
    – Доченька, я люблю тебя, вы с Павликом самые любимые для меня. - она помолчала: - Пусть папа живет, как хочет, главное, что с тобой ничего не случилось.
    Я перебежала к ней, подлезла под ее одеяло, обняла, прижалась крепко – крепко. Так мы и пошли с ней вдвоем спать.  Она уснула, а я долго прислушивалась к ее ровному дыханию.
 
    – У твоего папы зарплата больше, чем у дяди Сережи. Вот Зинка его и выбрала, - рассудила Танька, подставляя смуглое до черноты лицо солнышку.        Мы расположились у речки на горячем песочке, рядом с одинокой сосной, в тени которой лежала я. Анька подумала, наморщив носик от напряжения:
    – Про Сергея Аркадьевича тетка Фекла говорила, что он старый, лет на десять старше Зинки. А твой отец молодой. Ему всего тридцать четыре года.
    Танька, сомневаясь, покрутила головой:
    – Тридцать четыре - это тоже старый, да и тетя Зина старая, ей уже тридцать лет. А я думаю, все это неправильно – женился один раз и живи себе, что не хватает? Дети есть и радуйся
    Я объяснила:
    – У папы в институте любовь была - девушка Надя. Красивая, красивая! И она очень похожа на тетю Зину.
    Танька хмыкнула:
    – Но мама у тебя добрая, а  Зинка – злая! -  И посоветовала: - Лучше ты с мамой живи. Если ты с папой жить останешься, она тебя замордует, с Машкой будет заставлять нянчиться, убираться, посуду мыть, и все по дому.
    – Я тоже думаю, что с мамой лучше! Можно было бы немного с папой, немного с мамой пожить и посмотреть, где лучше. Мне хоть на две половинки разорвись. Нет, нельзя у папы жить: мама обижаться будет.
    Я глубоко вздохнула от огорчения:
    – Плохо, что папа такой симпатичный, и его тетя Зина выбрала.
    Танька настаивала:
    – Я же тебе говорю, Зинка его из-за зарплаты забрала. А еще – они с дядей Сережей жили в маленьком доме, а вы в большом. Как бы они вас еще и из дома бы не выгнали – его же отцу колхоз дал, а не маме.
    Мне стало страшно. А ведь правда: дом получил папа. Я представила, что мы переезжаем в одностопную избушку, как у Людки, где в одной комнате стоит пузатая печь, почти у входа – железная кровать, а в красном углу под иконой прибиты к стенам широкие лавки и колченогий стол, покрытый замусоленной клеенкой. У печки дощатой заборкой отгорожена крошечная кухня с самодельными полками, где наверху расставлено несколько тарелок и бокалов, а внизу чугуны с кормом для свиней. Спят все шесть ребятишек на полатях без простыней и пододеяльников, одетые, вповалку. Мы с Павликом тоже вместо своих кроваток будем спать на печке или на полатях? Нет уж! Как говорит баба Маруся, не дай Господи!  Спаси и сохрани. Не хочу!

    Наконец-то мы на рыбалке с папой. Он сам вчера прислал Павлика и Петю передать, что ждет меня утром у конторы – я не приходила к ним целую неделю.
    Сейчас я счастливая! Моя удочка такая ловкая, что я уже поймала трех карасей.
На озере тихо – тихо. Заря только разгорается.  День просыпается, а у нас в закопченном котелке на костре кипит уха из самой свежей рыбы, только что из воды, как мы с папой любим. Уха и действительно получилась отменная, и папа такой счастливый! Мы хлебаем деревянными ложками горячую, жирную юшку, разбираем и обсасываем кости. Молчим, но я вижу, что глаза у папы веселые – веселые, как раньше. Бедный папа! Что он наделал – ведь с тетей Зиной ему плохо. Я же вижу.
    А сегодня решила:
       – Папа мой! И, никакая Зинка – разлучница не должна нам мешать!
    С утра надела новый сарафанчик, заплела коски и пошла к папе. Сегодня воскресенье – он должен быть дома, в той избушке, которую он теперь называет домом. И мне она, он сам говорил, может быть домом.
     В сенях я встретилась с тетей Зиной, поздоровалась. Не вредничаю – пусть думает, что я ее уважаю:
     – Здравствуйте! Папа дома?
     Она, зыркнув на меня своими красивыми черными глазами,  проворчала:
     – Приходит как домой, - и прошла во двор.
     В комнате играли в догонялки мальчишки, Машенька смеялась и тоже бегала вокруг них - было шумно и весело. Но не папе. Он сидел очень грустный, его синие глаза уставились в одну точку. Увидев меня, он не обрадовался, а тихо произнес:
     – А это ты…
     Я обняла его:
     – Папа, ты не заболел? Что случилось?
     – Ничего не случилось.
     Но глаза были темные и печальные.
     – Родной мой папочка, кто тебя обидел?
     – Все пройдет, Сашенька. Все пройдет.
     Я, обернувшись к мальчишкам, приказала:
     – Ну-ка, марш на улицу!
    Они выбежали. Машенька захныкала, оставшись одна. Я ей дала куклу, а папе сказала:
     – Давай в шахматы играть!
     Он любит эту игру и часами может сидеть, разбирая какую-нибудь сложную партию. И меня, он тоже приучил, внимательно глядя на черно - белую доску, видеть возможные опасности для моего короля, продумывая вперед два – три хода.
    Я расставила фигуры, и через некоторое время папа ожил: игра отвлекла его от мрачных мыслей. Он уже почти смеялся, предчувствуя выигрыш, но в комнату вошла тетя Зина, да как заорет:
     – Что расселся?  Играешь, а в доме на четырех детей я все буду делать? - Она встала в дверях, подбоченясь, и в упор, глядя на нас:
     – И зачем девке - шахматы?
     – Развивать логическое мышление.
     – Чтоб варить и убирать, мозги не слишком нужны. Лучше этому ее выучите, а то, как мамаша, будет все в облаках витать.
     – Зина, что с тобой? Опять ты раздражаешься?
     – Ты вчера Пете обещал рыбалку, он ждет, а ты расселся. Вот я и завелась!
     – Сейчас пообедаем и пойдем. Иди, Саша, помоги тете Зине на стол собрать, а я с пацанами руки помою. Зина, я доволен, ко мне, наконец – то, дочь пришла!
     Я ополоснула руки и по приказу начала резать хлеб, как меня учила мама, тонко и аккуратно. Тетя Зина, усмехнувшись, отобрала у меня каравай, нарезала большими кривыми ломтями:
      – Большому куску рот радуется.
      Я промолчала. Скандалить больше не буду - хочу видеться с папой. Ласковый теленок двух маток сосет – перетерплю.
      Папа сел во главе стола, пацаны с двух сторон, а я осталась рядом с тетей Зиной. Проснулась Машенька, увидев меня, залопотала. Тетя Зина разрешила мне ее взять на колени. Мы с удовольствием поели вкусный борщ, пили компот со свежими мягкими булочками. Готовить тетя Зина умеет!
      – Куда мы на рыбалку поедем? - спросил Петя
      – На Луга, - ответил папа.
      Я обрадовалась, мы давно не ездили туда, а раньше почти каждую неделю и я сама на удочку ловила рыбу. Там на лугах гальяны хватали крючок с любым червяком. А ребенку, что, лишь бы рыбка, – неважно какая.
      После обеда тетя Зина разрешила мне помыть посуду, а сама, собирая припасы на рыбалку, спросила Машеньку:
      – Ты любишь, когда тебя комарики кусают?
      Та, скуксившись, отрицательно помотала головенкой. –
      – А с Сашей посидишь дома, поиграешь?
      Маша обрадовалась. Но я расстроилась:
      – Как же так: все поедут, а я останусь дома, с Машей? Я тоже хочу ехать на рыбалку. Я и там могу с ней поиграть.
      – Ну что тебе, девчонке, делать на рыбалке? Не капризничай, помоги нам с папой отдохнуть без Маши.
      – Папа, ты же всегда меня брал с собой на рыбалку.
      Папа сухо сказал:
      – Хорошо, поедешь.
      Но я видела, что он недоволен,  Я побежала домой – переодеться. На вопрос мамы: 
      – Куда ты несешься? 
      Ответила, что едем на рыбалку, на Луга. Она отвернулась. Я подумала:
      – Ей тоже хочется туда - нам всем было там хорошо.
      Почувствовала себя виноватой. Я еду, а она нет.
      Обняла ее:
      – Мамочка, не обижайся,  но мне так хочется поехать.
      – Езжай, - тусклым голосом сказала она. Помолчала и тихо добавила, – у всех есть нормальная жизнь, только у меня нет.
      – Давай, я тоже не поеду? Чтобы ты не обиделась. Они меня и брать не хотели, раз я не мальчик.
      – Поезжай. Я виновата - мне и отвечать. Причем здесь ты. А вообще-то запомни: мы живем в мире мужчин, им все можно, а мы должны жить, как получается.
 
      Так вот почему папа так хотел первого сына – сын лучше, чем дочь! Но мне-то теперь деваться некуда – я уже девочка, как-нибудь буду жить.
      Ехали по знакомой дороге через лес, который я очень любила: мы здесь собирали грибы. Выйдешь на полянку, а там в травке целая семейка, мал мала меньше. Они, только на первый взгляд, кажутся неживыми, а мне всегда казались гномиками в широкополых шляпах, которые старательно прячутся от людей. И правильно делают. Я, когда срезаю гриб, всегда прошу у него прощения.
    Надо уговорить маму сходить за грибами. Что ей сидеть дома, сейчас отпуск до первого сентября, а она безвылазно сидит дома и на огороде. К людям идти не хочет. Павлик живет у папы, и я каждый день убегаю. Она тоскует одна, без меня и без Павлика.  Наверное, папа любит Павлика больше, потому что он сын?  Меня даже ни разу не позвал переночевать, а Павлика к маме не приводит. Или мама тоже согласилась разделить детей? Кто их взрослых поймет? Папа маму бросил, а мама думает, что это она виновата. Я запуталась. А чем девочка хуже мальчика? А женщина хуже мужчины? Или я что-то не так поняла?
    Приехали на озеро! В нашей таежной стороне мало встретишь открытых пространств, а здесь огромные заливные луга. Весной здесь кругом водная гладь, как на море. Потом вода уходит, оставляя хороший урожай травы для коров и небольшие озерца, в которых много рыбы. Сейчас траву скосили, все как на ладони. Мы любим озеро Кругленькое. Берег топкий, идем к мосткам в сапогах, папа несет удочки. Я всегда помогаю ему их разматывать.
    Тетя Зина с Машенькой осталась у машины, мы с мальчишками топаем за папой. Он каждому дал удочку. Я уже насадила червяка и, закинув, помогла братику. У Пети все не получалось даже правильно размотать леску. Закинув удочку Павлика, я хотела помочь Пете. Но папа увидел, что песка окончательно запуталась, плюнул, взял мою удочку и передал Пете. Я возмутилась:
    – Это моя удочка.
 Папа, не глядя на меня, проворчал:
    – Саша, перестань!
    – Папа, но это Петя не мог справиться со своей удочкой, почему я должна отдавать? Я тоже хочу ловить рыбу.
    – Саша, во-первых, ты большая, а во-вторых, девочка. Отдай мальчику удочку.
    – Папа, это нечестно, я что хуже мальчиков?
    Папа твердо произнес:
    – Я сказал тебе - отдай ребенку.
    А этот ребенок стоял и нагло смотрел исподлобья на меня: ждал, что будет дальше. Я отпустила удочку. Когда папа отошел, Петя прошипел:
    – Правильно мама говорит, что ты - неслух,  и отец тебя разбаловал. С тобой всегда надо строго.
    Я показала ему кулак. Он взвизгнул:
    – Мама, а Саша грозит мне.
    – Ябеда, – рявкнула я, вдруг поняв, что зря сюда приехала.
    Он усмехнулся:
    – А ты  не лезь. Мы мужчины. Иди маме помогать.
    Я не хотела идти к его маме, пусть сама варит суп и сидит с Машей, а побрела по лугам и тихо плакала, чтоб никто не видел – все равно не пожалеют. Но не тут-то было, меня позвал папа и приказал посидеть с ревущей Машенькой, которую заедали комары. Молча, подошла. Папа пошел к мальчишкам, а тетя Зина, не глядя на меня, проворчала:
    – Что ж мы тебя зря сюда привезли? – Сунула мне Машу и занялась обедом.                Вот теперь я в няньках, а папа развлекает чужого мальчика. Я всегда любила играть с Машей, когда меня не заставляли. А сейчас не хочу!
    Уха из рыбы, которую папе дали рыбаки, у тети Зины оказалась не такой вкусной, как у мамы. Но мальчики ели с аппетитом.
    После обеда папа с мальчишками гоняли мяч. Хотя Маша спала, я играть с папой не хотела. Я просто сидела за столом, вымыв посуду и собрав тарелки в сумку. Пусть играют - им и без меня весело.
    Вернулись в деревню вечером. Я только собралась идти домой, как папа попросил:
    – Посиди  с Машей, отпусти нас в кино. Мальчиков мы возьмем с собой.
    Они ушли, а я играла с ребенком и говорила ей, что мы с ней вместе последний раз. Она уснула. Я тоже прилегла на диван.
    Они вернулись веселые, шумные. Мальчики проголодались и попросили поесть. На меня никто не обратил внимания, кушать не позвали и даже папа не сказал спасибо. Но я уже не обижалась – поняла, что я здесь чужая и меня только терпят. Подождала, когда Павлик покушает, чтобы забрать его с собой.  Но он, не слушая меня, вместе с Петей побежал спать. Папа пошел с ними. Я выходила из дома, когда тетя Зина, не глядя на меня, бросила:
    – А могла бы и пол помыть.   Вы здесь все толчетесь целыми днями.
    Когда я пришла домой, мама уже вся изнервничалась - она меня потеряла.
Не стала ей все рассказывать, чтобы она не расстраивалась.  Долго лежала и не могла уснуть.
 
    Утром, я первый раз поле ухода папы, проснулась в хорошем настроении. Позавтракала и занялась уборкой, вытерла пыль на мебели, вымыла хрустальные вазы, в которых застоялись цветы. Я уже взрослая.

    Солнце заливает нашу деревню. Жарко. Мы с мальчишками и папой играем в футбол на лужайке перед папиным домом. Я опять пришла сама – не могу без папы. Мы с Павликом против папы с Петей. Папа нам поддается, а Петя злится:
    – Это нечестно!
     Пока он возмущается, я отбираю у него мяч и забиваю гол! Петя разозлился окончательно:
    – А ты  не лезь. Мы мужчины и играем в мужскую игру. Иди отсюда! –       Он меня больно толкает, – убирайся отсюда! Мы живем здесь!  Иди домой и там играй.
    Даю сдачи, папа нас разнимает и уводит мальчиков мыть машину. Вижу, что он расстроен, потому что на крыльцо вышла тетя Зина и, поджав губы, смотрит на нас. Только я подошла к машине, взяв тряпку, папа повернулся ко мне и резко приказал:
    – Иди домой!
    Я удивилась:
    – Ты меня выгоняешь? Почему!
   Петя подбежал ближе и закричал:
    – Потому что ты девчонка! Девчонки не делают мужскую работу, а ты лезешь к нам! Уходи домой!
    Папа, не глядя на меня, сказал в сторону:
    – Иди домой.
    Я до слез обиделась и ушла.
    – Значит, если я не сын, то меня можно выгнать? А почему мальчики лучше? Павлик у них играет с Петей все время, ему можно быть с папой, а мне нельзя? Папа его больше любит?
    Мамы дома не оказалось, я долго ревела от обиды, пока не задремала. Проснулась от шороха на кухне – там хозяйничала мама. Она сразу поняла, что мне плохо. Обняла меня и прижала к себе:
    – Доченька, что случилось?
    – Мама, а женщиной быть хуже, чем мужчиной? Папы любят только сыновей?
    – Твой папа тебя любит.
    – Нет, не любит - он меня сегодня выгнал домой. Он сам все время грустный и меня любить перестал.
    Но каждое утро меня тянуло к папе. И я опять шла к ним. Мальчики копались в песочнице, Павлик на меня даже не посмотрел. Во дворе встретилась с тетей Зиной, но прошмыгнула мимо и не поздоровалась. Потом она остановилась и сказала мне в спину:
    – Забери, наконец, домой Павлика.
    Оглянулась на нее и, ничего не сказав, зашла в избу. Машенька спала, а папа лежал на диване в одежде, отвернувшись к спинке. Я шепотом спросила:
    – Папа, ты спишь?
    Он сел, весь какой-то помятый. И я поняла, что он пьяный. Не глядя мне в глаза, буркнул:
    – Расставляй шахматы.
    Сгорбившись, он смотрел куда-то в сторону и думал  плохо – я выигрывала фигуру за фигурой. Решив утешить, я спросила у него:
    – А хочешь, я у тебя ночевать останусь?
    Но в дверях уже стояла тетя Зина:
    – Хватит уже, забирай Павлика и уходите домой!
    – Вы настоящая мачеха, выгоняете, а папа - предатель слушает вас.
    Папины глаза потухли совсем, он встал с места, хотел что-то сказать, но махнув рукой, выскочил за дверь. Пока я, прибрав шахматы, вышла – его уже не было видно. Пришлось идти домой. Я и Павлика забрала. Как же я жалела папу! Она его обижает, а он терпит. Зачем?
    Зато мама обрадовалась, нас с братиком накормила, а сама смотрела, радостно улыбаясь.

    Весь день я была как шальная! К вечеру решила, если папа любит тетю Зину и ее детей, разрешает ей нас выгонять из своего дома, я тоже найду себе другого доброго папу.
    Это дядя Сережа, брошенный муж тети Зины. Он сейчас живет совсем один в своем доме, без жены и детей. Я собралась и пошла к нему в гости. А почему нет?  Мы теперь почти родня: его жена с моим папой живет.
    Дядя Сережа встретил меня хорошо, даже и не собирался выгонять! Усадил вечерять картошечкой с жареными грибами, напоил чаем с вареньем. И так мне у него было хорошо и уютно, что я и не заметила, как уснула прямо у стола на диванчике.
    Утром я проснулась, счастливая и довольная. Дядя Сережа, улыбаясь и шутя со мной, накормил меня вкусным омлетом и салатом из огурцов. А потом мы пошли к маме. Я думала, что она обрадуется – все-таки я ей мужа привела. Но мама поблагодарила не меня, а дядю Сережу, а меня поругала, запретив одной ходить куда-нибудь ночевать. Оказывается, она меня вечером не могла дождаться. Хорошо, что дядя Сережа пришел и сказал, что я уже уснула у него.
Я пыталась объяснить ей, что дядя Сережа нам не чужой, а родня! И может быть ей мужем. Тогда она расплакалась, и я за ней тоже,
    Мне так ее жалко! Но что я могу сделать? Взрослых не поймешь: что бы я не делала - все не так. А как нужно?

    Мама послала меня за хлебом в магазин и разрешила купить моих любимых конфет.  Конечно же, за мной увязался Павлик, он тоже конфеты любит. Магазин у нас в деревне небольшой, но соблазнов в нем много. Мы с Павликом разглядываем конфеты и решаем, что же выбрать. Он хочет конфеты Ласточка», а мне больше нравятся «Белочка» с ореховой начинкой. Вдруг слышу, как одна из женщин спрашивает другую:
    – Это агрономовы дети?
Та утвердительно кивнув, замечает:
    – Совсем маленькие еще! Но надо же: сын красивый в отца, а девочка страшненькая в мать.
    – Рыжая, как огонек! И ни бровей, ни ресниц, одни веснушки.
    Вот как думают обо мне люди! Рыжая и страшная. Не помню, как я купила хлеб и конфеты, как пришла домой. Мамы не было. Я уставилась на свое отражение в зеркале. Точно - вылитая страшила. Ни бровей, ни ресниц. За веснушками лица не видно. Выгоревшие рыжие волосы заплетены в две тонкие косички.
    Я представила лицо Таньки. Чистая смуглая кожа, ровные аккуратные бровки над красивыми карими глазами в обрамлении густых темных ресниц. Темные каштановые густые волосы до пояса. Хоть в косу заплетай, хоть хвост завязывай. Вот теперь понятно, почему ушел папа. Мы с мамой некрасивые, и он нас разлюбил и стесняется, наверное, с нами жить. Неужели папа знал, что мама некрасивая и женился на ней только назло красивой девушке Наде? А потом я родилась, тоже некрасивая, вот он и сбежал к красивой тете Зине. Мама, наверное, надеялась, что дети будут красивые - похожие на папу, а первой родилась я - рыжая. Вот папа Павлика дождался и забрал его с собой. Он сын и красивый.
    Я прилегла на диван, укрылась покрывалом и горевала. И тут до меня дошло:    
    - Когда вырасту, мои дети тоже родятся рыжие и некрасивые. Зачем их на свет пускать?  Они же тоже мучиться будут, как мама и как я! Нет, у меня детей никогда не будет! Не хочу, чтоб они рыжие и несчастные были! А чтобы рыжих на свете не было, уже сейчас нужно запретить рыжим иметь детей. Все рыжие, которые сейчас живут уже на свете, через сколько-то лет умрут и рыжие на всем свете исчезнут. Я лежала и жалела себя, маму и всех других несчастных, родившихся с неудачным цветом волос.
    Пришла мама и, подумав, что я уснула, не тревожила меня, а я боялась глянуть ей в лицо. Ведь я поняла, почему ушел папа. А расстраивать ее мне не хотелось.

    Вчера мы с папой, как раньше, когда он жил с нами, вместе объезжали поля. Я знала, что он поедет спозоранку, и ожидала его на конюшне, тихо выскользнув из дома. Он пришел хмурый - видно в конторе ругался с мужиками. Увидев меня, улыбнулся, обнял за плечи и повел к коновязи, где уже стоял, нетерпеливо перебирая ногами, жеребец Верный.
    Мы катимся по лесной дорожке навстречу восходу, а я счастливая, как раньше, прижимаюсь к папиному теплому боку. Объехали овсы, посмотрели траву на заливных лугах и остановились у озера, где паслось совхозное стадо
Пастух дядя Гриня угостил нас странной ухой: из карасей, заправив свиным салом. Я удивилась, но, проголодавшись, ела с удовольствием. Папа был веселый, смеялся, шутил. Потом играли в слова.  Он так много знает и такой умный!
    На обратном пути, подъезжая к деревне, он высадил меня за околицей:
    – Добеги сама, Сашенька, я еще на ток поеду.
    Но направил жеребца к своему новому дому. Мне было очень обидно! Он что стесняется меня? Или боится тёти Зины?

    Мы с девчонками играли во дворе, когда в ворота постучали. Мама вышла на улицу. Там перед воротами стоял папа. Не глядя на маму, он произнес:
    – Вот привел Павлика.
    Я радостно кинулась к нему:
    – Папочка, родной! Ты домой? Проходи. Мы тебя ждем.
    Но он пошел прочь, не оглядываясь. Я догнала его, остановила:
    – Папочка, миленький не уходи! Нам без тебя плохо!
    На улицу выглядывали  любопытные соседи. Папа глухо сказал мне:
    – Иди сейчас же домой.
    – Только вместе с тобой. Мама, почему ты его не зовешь? Ты же его любишь!
    Но мама, опустив голову, тихонько зашла в ворота вместе с Павликом. Я уцепилась за папину руку:
    – Никуда тебя не пущу! Ты будешь жить с нами, а не с противной Зинкой.
    – Саша, прекрати сейчас же. На нас люди смотрят.
    Я завопила на всю улицу:
    – Мне все равно, пусть смотрят! Ты нас бросил из-за того, что мы рыжие?
А твоя Зинка злая! А когда на нас шипит – совершенно некрасивая! Как же ты этого не видишь? Да мама рыжая, но она добрая и любит тебя!
    Но папа отцепил мои пальцы и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Я бежала за ним следом и орала:
    – Мы тебя всегда ждем, а ты, предатель бросил нас!
    В глазах потемнело, я запнулась и больно ударилась о землю.
    Очнулась дома в своей кровати от противного запаха. Я, будто выползая из-под толстого одеяла, услышала, как фельдшер тетя Валя, склонившись надо мной, приговаривала, шлепая меня по щекам:
    – Саша, ты слышишь меня, Саша!
    Рядом с ней плакала мама. Я их видела, как в тумане, но не могла даже пальчиком шевельнуть, не то, что говорить. Но потом ясно поняла, что папа опять ушел, и заревела, застонала. Я билась, сбрасывая одеяло, мама держала меня, а тетя Валя уколола где-то у плеча. И я опять провалилась в мягкое душное одеяло.
    В полутемную комнату вошла мама. Склонилась надо мной:
    – Сашенька. Хочешь суп? Ты лежишь четвертые сутки! И ничего не ешь!
Что ты хочешь? Скажи хоть словечко! Давай я открою окна, ты встанешь, мы поедим, и ты пойдешь гулять.
    – Нет, свет режет глаза, – я отвернулась.
    Мама присела ко мне на кровать и тихо гладила меня по плечу. Я лежала и думала, что жизнь все равно кончилась:
    – Папа не придет, семьи у нас нет и все плохо. Он стыдится нас, мы рыжие и некрасивые. А тетя Зина красивая. И к нам он не вернется. А значит, все кончилось! Как громко тикает будильник. Тикает и тикает. Только он живет по-настоящему, в нашем доме.
    И тут я услышала папин голос:
    – Где тут моя доченька?
    Я не верила своим ушам. Это папа пришел!?
    – Я здесь, папочка! Я здесь! – Спрыгнула с кровати и из полумрака выскочила в солнечную комнату прямо к папе. Он подхватил меня и как раньше закружил на руках.
    – Мой любимый папочка!
    Я прижалась к его колючей щеке и замерла. Какое же счастье, когда папа рядом! Если он не хочет жить в нашем доме, пусть живет, где хочет! Но пусть любит меня и моего братика. Нам это так нужно! Главное, знать, что мы нужны ему!
    Папа был со мной до вечера. Я нарядилась в красивое платье, приготовила ему и маме чай. Павлик забрался к папе на колени, пока не уснул. Перед уходом папа обнял меня крепко-крепко и, улыбнувшись, сказал:
    – Я тебя очень люблю, и всегда буду любить. Приходи ко мне обязательно. Я буду очень ждать.

    Утро начиналось с противного мелкого дождя, а на душе у меня праздник!          Папа меня любит, и я хочу быть рядом с ним.
    Но тетя Зина встретила меня неприветливо:
    – Опять эта пришла! Что ты сюда тащишься?
    – Я к папе. – пришлось остановиться у порога
    – Да уйдете вы когда-нибудь? Я хочу спокойно жить со своими детьми.
    Из комнаты вышел папа:
    – Зина! Как ты можешь кричать на ребенка?
    – Знал бы ты, как они мне надоели!
    – Это мои дети! Ради тебя я их бросил.  Я же терплю твоих детишек! Мало того, что людям стыдно в глаза смотреть, еще и на работе неприятности - начальство районное ворчит из-за развода.
    – А ты думаешь, мне хорошо? Иду по улице – никто не здоровается! Как мимо пустого места проходят. Сижу дома целыми днями. Да и дома покоя нет – твои дети все время здесь отираются.
    – Они любят меня и хотят быть рядом.
    – А мне они надоели хуже горькой редьки! Выбирай я или они!
    – Почему я должен заботиться только о твоих детях? А своих ребятишек должен забыть? Ты эгоистка!
    – Да, эгоистка! Жить так, как сейчас, не буду! Не хочу!
    – А ты думаешь, я хочу? Мне уже все осточертело!
    – Что проще! Давай разбежимся. Я вернусь к Сергею. Никуда не денется, примет! Еще и рад будет. А ты к своей рыжей карге иди. Ты ее осчастливишь.
    – Перестань всех оскорблять, Зина. Давно бы ушел, да перед людьми стыдно - насмешили народ.
    Тут я вставила:
    – Правда, насмешили! Сейчас вас в деревне все называют - Зинка – разлучница
    – Убери эту тварь отсюда! Терпеть ее не могу! Чтоб духа ее здесь не было!
    – Тогда и  меня не будет! Пойдем, Саша.
    Оказывается, эта Зинка еще и папу обижает! Я не вытерпела:
    – Какая вы злая! Кто вам виноват?  Вы нам все испортили! Мы жили хорошо с папой и мамой! И дяде Сереже все испортили! А ваши дети еще не понимают, какая вы противная!
    Тетя Зина замахнулась на меня полотенцем:
    – Пошла вон, поганка!
    Папа перехватил её руку и, притянув к себе, прошипел:
    –  Ты, правда, гадина! Не только на меня, но и на ребенка замахиваешься!
Все я ухожу – мое терпение лопнуло! Вещи потом заберу – лучше в конторе жить буду, лишь бы не с тобой! – Резко открыл дверь, - пойдем, Саша, отсюда!
    На улице папа с потемневшим лицом остановился у калитки:
    – Куда же мне, дочка, от стыда-то деваться? Иди домой, а я… Я подумаю, что мне делать дальше.
     Я взяла его за руку:
     – Папа, пойдем домой. Мама ждет тебя. И я очень хочу, чтобы ты жил с нами всегда! – Никогда не видела папу таким растерянным и нерешительным:
     – Саша,  мне перед мамой стыдно. Я ее очень сильно обидел.
    Схватила его за руку и потянула за собой:
    – Мама давно тебя простила. Она тебя очень сильно любит и ждет тебя. Пойдем, вот увидишь. 
    Мама увидела нас из окна и вышла на улицу. Я кинулась к ней:
    – Мамочка, папа пришел к нам! Навсегда! Его Зинка выгнала.
    Папа не поднимая глаз, как провинившийся школьник, тихо проговорил:
    – Ты меня примешь?  И прошу: забудь все, если сможешь.  Завтра вещи заберу.
Мама просветлела лицом, улыбнулась:
    – Володя, это твой дом, твои дети и они тебя очень любят и ждут. Пойдем, а то люди из окон на нас смотрят.
    Мы все вместе вошли в дом, мама усадила нас кушать ее фирменный борщ. Папа начал есть, потом спросил у мамы:
    – А водка у нас есть?
    Мои родители пили спиртное редко, но для гостей мама держала немного.
Она принесла хрустальный графинчик,  и папа налил по рюмочке себе и маме:
    – Пусть все будет хорошо!
Мама улыбнулась:
    – За нашу семью!
Папа взял её руку, поцеловал и, глядя на неё с нежностью, произнёс:
    – Господи, какой же я - дурак! Прости меня!
Лицо у мамы разрумянилось, глаза блестели:
    – Володя, все хорошо, я рада. Давай споем! – И она тихонечко запела –
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина.
    Папа ей подпевал и глаза у него вновь были голубые - голубые.

    На следующий день умный конь Верный привез к дому совершенно пьяного папу. Он кое-как с моей помощью почти вывалился из кошевки, и, опираясь на мое плечо, поплелся к воротам. Я расстроилась: неужели папе так плохо с нами, что он пить начнет? И будет противным пьяницей?  В нашей деревне их все презирают!
    Он, глядя на меня, криво усмехнулся:
    – Стыдно тебе, что отец пьяный? А мне на свет белый глядеть тошно - я маме до сих пор в глаза глядеть не могу.
    – Ничего папа, все ушомкается! Главное, мы все здоровы и вместе. Не пей, пожалуйста. А то мама расстроится.
    Первого сентября я с папой и мамой пошла в первый класс. В красивом кружевном фартуке и с белыми бантами в косах. Тетя Зина в нашей школе теперь не работает. Они с дядей Сережей из нашей деревни уехали.
    Папа больше не пьет водку! Он из города привез маме отрез красивой ткани цвета морской волны.  Она сшила себе новое платье. Теперь она у нас красавица - вся деревня любуется.
    А я поняла, что такое счастье – это когда папа и мама вместе и я рядом с ними!

                Январь 2010 года.