По решению партии и правительства, вместо объявленного
на 1980-й год коммунизма, в Москве прошли Олимпийские игры.
Фольклор
Приученные из года в год стоять на трудовой вахте в честь ... (несчётное множество стимулов), задолго до наступления нового, восьмидесятого, мы уже знали, каким он будет: год 110-й годовщины со дня рождения В.И.Ленина и 25-летия оборонительного союза стран–участниц Варшавского Договора, год XXII Олимпийских игр, честь проведения которых была оказана столице нашей Родины Москве. Готовили трудовые подарки – к юбилею, знаменательной дате, всемирному празднику спорта. И нам тоже был уготован новогодний подарок – неожиданный, как гроза в декабре: над заиндевевшей страной взошло жаркое слово –
АФГАН
Раздавленные случившимся, Новый год встречали тускло. Компания была пёстрая и являла банальный союз физиков и лириков. Пили мало, хотя было этого добра под завязку – даже предпраздничные очереди за беленькой не шли ни в какое сравнение по массовости с многочасовыми будничными, которые вырастут у винных магазинов через несколько лет.
До утра проговорили. О цикличности, не без влияния космоса, «кругового времени», числовых расчетах поэта Хлебникова и профессора Чижевского, о трагической цифре «12», с назойливым постоянством определяющей вторжение наших танков за рубеж после 1944-го – в 1956-м, 1968-м, 1980-м. Гадали, где можем оказаться в 92-м. И снова – о Праге 68-го, где горожане замазывали, сбивали названия улиц, путая наших танкистов, и советские парни усердно изничтожали надписи «pоzor!», а слово это(с ударением на первом слоге) мозолило глаза на каждом шагу и переводилось просто: «внимание!». И опять про Афганистан: не на месяц, не на год – на годы, и самое обидное – всё зря, как полувековое упрямство англичан, пока не махнули рукой, одумавшись, и мы тоже неверные, но упрямее, на чужих ошибках не учимся, предпочитаем собственных дров наломать, и что Афган влетит нам как Вьетнам Америке.
Странно, наверное, но отчего-то в голову не приходило доискиваться тогда, кто и как решил, – рулевого знали. Другое карябало: неужели т а м все – «за»? (Четыре месяца спустя в США уйдет в отставку госсекретарь Сайрус Вэнс, осудивший санкционированную президентом попытку военной силой вызволить американских заложников из Ирана, и мы об этом широко напишем, на своих правителей чужой поступок никак не перенося). Шептались, сходясь в углах и курилках, матерились, читая газеты, ждали голоса «против» (не из-за красной стены, понятно), а имя уже витало в ореоле мученичества, и наконец было названо вслух:
САХАРОВ
В двадцатых числах января пошли по Москве разговоры, будто опальный академик сказал нечто непотребное американским журналистам, и текст этот – возмутительный – уже несколько раз читали вражеские голоса, вполне успешно забиваемые отечественными глушилками (сахаровские те интервью журналистов Остина и Бирбауэра у нас до сих пор не опубликованы). Наконец «Комсомолка», «Правда» и «ЛГ» выразили «мнение народа» о «несостоявшемся цезаре», «клеветнике и фарисее» – подтвердили достоверность устной информации. Назначенный ссыльному город в публикациях не назывался, но это ни для кого не тайна – Горький (в пику фамилии, не иначе).
Одно удивляло – как удержались, не ударили рублём, сохранили за изгоем академическое звание, а значит – и деньги на кусок хлеба. И уже пошла бродить-гулять байка, доныне никем не подтверждённая и не отвергнутая, героем которой был уже другой академик – Петр Леонидович Капица, «при-Нобель» и острослов. Будто бы на заседании президиума АН такой разговор получился:
Александров:
– Сегодня у нас на повестке дня беспрецедентный случай: вывод академика Сахарова из состава академии.
Капица:
– Отчего же «беспрецедентный»? Был уже такой случай: Гитлер Эйнштейна вывел.
Александров, после паузы:
– Переходим к следующему вопросу...
В действительности, видимо, всё было прозаично: академики большинством проголосовали «против».
А в феврале по рукам разлетится самиздатский листочек – письмо в «Известия» другого острослова:
«Позвольте через вашу газету выразить моё глубокое отвращение ко всем учреждениям
и трудовым коллективам, а также отдельным товарищам, включая передовиков
производства, художников слова, мастеров сцены, Героев Социалистического Труда,
академиков, лауреатов и депутатов, которые уже приняли или еще примут участие
в травле лучшего человека нашей страны – Андрея Дмитриевича Сахарова».
За эту выходку языкастый автор Чонкина тоже поплатится вынужденным отъездом, но не в закрытый советский город, а в открытый для циничных Войновичей зарубежный.
Что на идеологическом фронте мы крупно подставились – и с Афганистаном, и с тем же Сахаровым, – стало ясно, как Божий день, и наши противники не преминули воспользоваться этими козырями, найдя самое уязвимое место, – зарубежные газеты запестрели заголовками:
БОЙКОТ
В семидесятых мы сами использовали это психологическое оружие – в целях, понятно, благородных. Так, наши футболисты отказались от чемпионата мира, не стали гонять мяч на чилийском стадионе, во время пиночетовского переворота ставшем тюрьмой для патриотов. И в Каннах, когда американцы привезли фильм про войну во Вьетнаме, делегация советских кинематографистов покинула престижный кинофестиваль.
В восьмидесятом выдержать атаку пришлось нам. «Сияй, гори огнём, Олимпиада!» – ПЕСНЯ БОЙКОТА, музыка железной леди Тэтчер, слова трубадура гегемонизма Бжезинского (популярная шутка того года). Потом отыграемся: в 1984-м уже Советский Союз станет инициатором бойкота XXIII Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. Боевая ничья — 1:1. Кто выиграл в итоге? Большая политика.
В том, что Игры в Москве состоятся, у нас вряд ли кто сомневался – были уверены: проведём, как бы фишка не легла (больше опасались торговых и экономических санкций, срыва поставок нам капстранами зерна и оборудования). Декларируя спорт как борьбу наций, систем, идеологий – прикидывали расстановку сил, фиксировали в печати каждое проявление к нам симпатий или хотя бы сочувствия. В тот год мы узнали, кто есть кто: в феврале «Правда» поведала, какой неожиданный фортель выкинул
«НАШ» НЕГР
Когда Мохаммед Али смотрел на йогов в Индии, его достал президент Картер и предложил немедленно вылететь в Африку с особой миссией – склонить африканские страны к бойкоту советских Игр. Подали спецсамолёт, и Али тотчас отправился по маршруту: Танзания – Кения – Нигерия – Сенегал.
Законопослушные дети 60-х, воспитанные на классических образах заботливо процеженной для нас мировой литературы, с младых ногтей мы твёрдо усвоили, что все французы (1812 год о расчет не принимался) – внуки парижских коммунаров, этакие неубитые Гавроши, а каждый негр непременно вырос в хижине дяди Тома, И с удивлением узнавали, повзрослев, что парижане понятия не имеют, где на кладбище Пер-Лашез находится Стена коммунаров, что все антисоветские центры и издания окопались во Франции, а расизм бывает не только белого цвета. И всё же темнокожий человек мгновенно выстраивал в памяти привычный ассоциативный ряд: блюзы и джаз, Лумумба и Анджела Дэвис, Мартин Лютер Кинг и, конечно, Поль Робсон: «Я другой такой страны не знаю..»
В конце 70-х Робсона не было в живых, а постоянным гостем СССР стал другой «советский американец» – белокожий супермен и лауреат премии Ленинского комсомола Дин Рид. И полуофициальной титул «наш негр» вполне достоин был носить боксёр Мохаммед Али – чемпион Олимпиады-60 – сгусток энергии и кусок воли, затмивший пловца Вайсмюллера – послевоенного киношного Тарзана.
За полтора года до своего ответственного вояжа в Африку Али приезжал в Москву. Провёл поединки с нашими чемпионами – по две трёхминутки с каждым — Заевым, Горстковым и Высоцким (победитель великодушно не определялся), и еще мог бы столько же, запрограммированный на полтора десятка раундов, но «к сожалениию, я был не в форме, чтобы всерьёз боксировать с советскими спортсменами». Оказался большим ценителем литературы социалистического реализма – назвал подаренную Леонидом Ильичом «Малую землю» самым дорогим подарком за всю его жизнь, а что по-русски не читает – не беда: «Я попрошу моего друга, посла Советского Союза в США Добрынина, перевести для меня эту книгу». Умело умыл на пресс-конференции дошлого корреспондента Эй-би-си: «Была ли дипломатией моя беседа с господином Брежневым? А как бы вы отнеслись к тому, если бы я свою любовь к жене и матери назвал дипломатией?» И главное, опроверг измышления буржуазных писак, будто наш генсек дышит на ладан: «Не бойтесь! Вы еще много лет будете его слушать. Он в хорошей спортивной форме»...
Мохаммеду Али Москва понравилась: «У нас в стране на улицах грабят, повсюду можно встретить проституток... Когда я в два-три часа ночи выбегал на тёмные московские улицы, чтобы потренироваться, я был в полной уверенности, что никто на меня не нападёт». Не знаю, оценил ли комплимент зять генсека Чурбанов, призванный обеспечить порядок в олимпийской столице, но эта фраза многих подкупила. И вспомнилась год спустя, когда судили безумца, зарубившего возле «Националя» трех престарелых туристов-шведов (тоже сюжетец для жёлтой прессы, годами пичкающей западного обывателя клюквой, что-де по Москве средь бела дня слоняются медведи и мужики с топорами).
Сумасшедший (таковым признал убийцу суд, заменив ему верную «вышку» пожизненным заключением в психушку) повредился умом на симпатии к Раскольникову – «тварь я дрожащая или право имею?» – и несколько лет, нося под полой топор, терпеливо караулил у ресторана «Националь» жертву познаменитее, чья гибель должна была ошарашить мир. 3-го декабря 1980 года такой же американский маньяк застрелил Джона Леннона у дверей его нью-йоркского дома, а наш выбирал – то ли члена Политбюро Косыгина, то ли шахматного короля Карпова. Но одного окружало кольцо мальчиков с профессиональной реакцией, другого – восторженные фанаты, травмировать которых новоявленный Раскольников не решился. И тут в гостинице поселился Али – кандидатура для топорной славы вполне годящаяся. Днём к нему тоже было не подступиться, однако москвичи быстро прознали: бегает для тренинга по ночной столице. Москва, понятно, не Нью-Йорк и не Чикаго, но что сказал бы Али, узнай, как за ним норовил угнаться безумный русский парень с топором? Слава Богу, не догнал – боксёр, как и наш генсек, пребывал в отличной спортивной форме.
Судьба Мохаммеда хранила, сказал бы поэт, и доверие президента он частично оправдал и отработал – национальные олимпийские комитеты Кении и Либерии своих спортсменов на Игры в Москву не прислали. Советская печать это никак не комментировала – «наш негр» перестал для нас существовать.
Здесь автору потребуется лирическое отступление – про
ИСКУССТВО ЧИТАТЬ ГАЗЕТЫ
Если верить отечественной печати, с начала 1980 года буржуазный мир находился на последнем дыхании. Никогда ещё перед Новым годом Париж не был так скудно украшен и скупо освещён – экономия энергии. Италия не находит выхода из лабиринта сложных проблем. В Лондоне из-за высокой платы за газ мёрзнут в своих домах малоимущие, живущие на пенсию старики. В США, вдобавок к ку-клукс-клану, пышным цветом расцвёл антисемитизм, оскверняются еврейские кладбища...
Во Франции вновь обсуждается вопрос отмены смертной казни (год спустя изобретение д-ра Гильотена будет вычеркнуто из перечня действующих средств наказания). В Италии умер автор «Чиполлино» Джанни Родари.
В Иране продолжают удерживать американских заложников, требуя в обмен на них выдать режиму Хомейни бывшего шаха – «долгоиграющий», на много месяцев, с интригами и кровью сюжет: антииранская истерия в Штатах, гибель американских самолётов в пустыне, наконец, смерть шаха при вполне туманных обстоятельствах.
Англоязычный мир зачитывается боевиками-бестселлерами Джона Солсбери «Московское золото» и «Москва 5000» Дэвида Гранта – о нашей Олимпиаде, понятно, из разряда документированных фантазий: «что было бы, если...», с описанием конкретных событий и реально существующими героями. На границе Вьетнама с Китаем новые пограничные конфликты с перестрелкой – отголоски «месячной войны» между ними в феврале 1979-го.
В Каннах Золотая пальмовая ветвь присуждена картине Акиро Куросавы «Кагемуша» (увидим её через пять лет) и ленте Боба Фосса «Кабаре» (спустя десятилетие тоже пройдёт по нашим экранам). Летом в Польше состоялся очередной съезд ПОРП, правдинский репортаж с которого назван «Великая сила солидарности» (уже в августе заголовок с таким словом будет невозможен – в Польше прокатится волна организованных Лехом Валенсой и его «Солидарностью» забастовок). Среди самых горячих точек планеты – Кампучия, Сальвадор, Чили, Чад, но чаще других упоминается Афганистан...
В СССР всё бурлит по намеченным планам – стройки, плавки, посевная... В феврале прошли выборы – как всегда, «в водовороте праздника», с массовыми гуляньями, при абсолютной явке на избирательные участки (в России проголосовали 99,98% электората, в остальных республиках – 99,99%!). По центральному избирательному округу Барнаула в Верховный Совет РСФСР единогласно избран М.С.Горбачев, кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК КПСС. В космосе побывали новые группы советских космонавтов и вместе с ними – лётчики Венгрии и Вьетнама.
Первого апреля – в традиционный День смеха и день введения новых цен – все газеты расскажут, как товарищу Л.И. Брежневу, спустя год после присуждения, вручалась литературная Ленинская премия за эпохальную трилогию, и благодарный писатель пообещает продолжить свой труд, если выкроит время (выкроит – в 1981-м «Новый мир» порадует читателя новым шедевром «Жизнь по заводскому гудку»). И пройдёт в торжественной обстановке юбилейный вечер, посвящённый 110-й годовщине со дня рождения В.И. Ленина. И проведёт товарищ Л.И. Брежнев в Варшаве совещание Политического консультативного комитета стран–участниц Варшавского Договора, вместе с товарищами Живковым, Хонеккером, Кадаром, Гереком, Гусаком, Чаушеску...
Господи, как это было давно! – 100 лет назад? 1000?..
Как же это было недавно – ещё вчера...
Читать тогдашние газеты интересно, лишь обладая богатой фантазией или, на худой конец, имея наработанную привычку. Если, к примеру, печать сообщала, что в Киншасе при организации мессы, на которой присутствовал папа римский Иоанн Павел II («из наших – из поляков, из славян»), в давке погибло 9 человек и 65 получили увечья, читатель сам обязан был понять, что глава католической церкви во время африканского вояжа что-то непочтительное сказал про Брежнева или Советскую Россию, и как вообще Ватикан может относиться к первому и последнему в мире атеистическому государству.
Уже год, как премьер-министром Великобритании избрана Маргарет Тэтчер, но имя её в газетах наших поискать: только «правительство консерваторов», «кабинет тори», «английская администрация»... – знать, порядком насолила Железная леди Генсеку и его Серому Кардиналу, до аллергии на одно лишь упоминание её фамилии.
С кем бы из политических лидеров ни встречался министр иностранных дел СССР Громыко – «в ходе беседы были затронуты вопросы советско-...ских отношений, а также актуальные проблемы международного положения», и сам домысливай тассо’вки: всё про то же – бойкот, Афганистан – постоянную тревогу и боль нашу.
Много давало разглядывание фотографий. Вот Брежнев в своём кремлёвском кабинете, возле настольных часов в колесе штурвала (подарок пролетариата «великому рулевому»), сложил на столешнице руки, не глядит на собеседника, мрачен (то ли разговор так удручил, то ли заранее мучается – через несколько часов лететь ему в Белград на похороны Тито). И собеседник – председатель Международного олимпийского комитета лорд Килланин – тоже смотрит в сторону, врыв локти в сукно стола и уперев подбородок в переплетённые пальцы. Текста под фотографией минимум, но сама эта композиция выдаёт немой вопрос:
ВСЕ ФЛАГИ В ГОСТИ БУДУТ К НАМ?
В середине апреля наша печать оповестила, что желание принятьучастие в Олимпиаде выразили национальные комитеты 106 стран. К 19 июля в Москву на Игры прибыли представители 81 государства...
Взращённые за глухим и крепким забором, где всё нормально, если, как в песне поётся, «не слышны в саду даже шорохи», мы каждый раз непроизвольно напрягались и смущались душой, когда в заборе приоткрывалась калитка. Подозревали: непременно пролезет в неё густопсовая нечисть с идеологическим душком, да ладно бы только с идеологическим – явно к Олимпийским играм приковано внимание не только всей прогрессивной общественности, но и различных авантюристических групп и террористических организаций.
Дыма без огня, конечно, не бывает – надолго застряли в памяти жуткие события Мюнхенских Игр 72-го, налёт террористов на Олимпийскую деревню, перестрелка, стоившая жизни почти всей сборной команде Израиля. И уже на Белой Олимпиаде–80 в Лейк-Плэсиде устроители поселили спортсменов в камерах новенькой, не обжитой ещё малолетними преступниками тюрьмы, с пуленепробиваемыми стёклами, электромагнитными замками и двумя рядами колючей проволоки, за что советская пресса не преминет попенять американским выдумщикам. Свою Бутырку мы, понятно, использовать не собирались, но тоже приняли
ПРЕВЕНТИВНЫЕ МЕРЫ
В комитете комсомола и завкоме часового завода (работал там литсотрудником в многотиражке) ворошили бумажный стог, разбирая билеты на Олимпиаду. Недоумевали: билетов куча – тысячи полторы – не в блоке, а «лапшой», двух мест рядом не найдёшь и с соседом не поменяешься – разные секторы, ярусы, ложи. А вечером, после тренировки в душном, прокалённом июньским солнцем спортзале, пропахшем потом и свежеразломанными сосновыми досками, уже сняв кимоно и расслабляя онемевшие мышцы, получали из рук учителя билеты на стадион. Тут места оказались распределены не абы как, а с умом – через два на третье, так что вся наша группа, полсотни крепких парней, оказывалась рассаженной «квадратно-гнездовым» способом. И билеты были кем-то оплачены, нам оставалось лишь их отработать: допускался «жёсткий контакт» в области го-дан, чё-дан и дзё-дан (ниже пояса, в грудь и голову), и твоей «пустой руке» полагалось сделать отработанное до автоматизма движение – в ответ на любой неформальный выкрик, плакат, лозунг... Поняв, ч т о от тебя требуется, ты последний раз поклонишься сэнсэю и под холодными взглядами бывших товарищей, партнёров по спаррингу, вместе с ещё двумя такими же рохлями навсегда покинешь родной зал под «армейской» крышей...
Всего за полтора месяца до этого вечера – в День космонавтики – открылся первый союзный чемпионат по каратэ, в праздничной ауре, с Владимиром Высоцким на гостевой трибуне, возвышенно и волнующе: вышли из подполья, обрели статус, и уже поговаривали о включении каратэ в ряд олимпийских видов спорта, но очень скоро всякие разговоры о том прекратятся, хлынет откатная волна – с газетного окрика «Скажите им: ямэ!», после которого окажутся на зоне вчерашние кумиры – по другим обвинениям и всё-таки з а э т о, а там и недалеко до ноября81-го – до статьи УК РСФСР 219-1, приравнявшей каратэ к холодному оружию, когда начнут сажать уже з а д е л о. Но это другая история. А Олимпиада пройдёт без эксцессов, лишь с одним неприятным моментом: голубой неформал прищёлкнет себя наручниками к чугунной ограде возле храма Василия Блаженного, выкрикивая призывы дать свободу советским гомосексуалистам, но с ним разберутся без каратэ.
С доморощенной «диссидой» к лету 80-го было покончено – в целом и основном. В начале июля в «Известиях» письмом четырёх академиков добили Сахарова. В «Мелодии» на Калининском еще продаётся пластинка – Василий Аксёнов читает свой рассказ, но самого автора после разгрома альманаха «Метрополь» в Москве уже нет, как нет и Владимира Войновича, и Льва Копелева, широко заклеймённого за его «исповедь отщепенца», и других возмутителей общественного спокойствия, долгие годы ходивших в невыездных, а теперь поспешно снабжённых визами. Те, с кем не успели поквитаться до Олимпиады, пересидят её за решёткой, и ужетчерез две недели после отзвона всемирного праздника спорта, в том же августе правозащитница Великанова получит свои законные 4 плюс 5 за интерес к запрещённой литературе.
Оставался ещё один – пикантный – контингент... Нет, проституток у нас не было, как не было самого отжившего понятия, наличествовала лишь так называемая «группа риска» – легкомысленные молодые люди, ищущие контакта с иностранцами (помнили ведь о цветных «детях фестиваля», дружно родившихся в начале 1958-го). В профилактической работе с населением годилось всё, даже
БРОДЯЧИЕ СЮЖЕТЫ
Замечал ли ты, читатель, сколь сильна у нас фольклорная традиция? То и дело слышишь какую-нибудь житейскую историйку, абсолютно достоверную, и вдобавок каждый, кто ее передаёт, перво-наперво убедит, будто она, историйка, приключилась с ним самим либо его знакомыми, даже имена готов назвать. В начале девяностого – наверняка слышали – ходила из уст в уста байка про болгарскую незрячую прорицательницу Вангу, как наобещала она посетившим её советским туристам военный переворот в апреле месяце под руководством генерала с грозовой фамилией (наши газеты даже опровержение печатали). А в восьмидесятом рассказывали такой случай.
Зафрахтовал на весь день нашего таксиста один иностранец, чуть ли не полста рублей в час посулил. И с утра до вечера катался по разным адресам – развозил какие-то красивые свёртки, набитые им в багажник и на заднее сиденье. Но шофёр наш, ясное дело, оказался из тех пацанов, кто в детстве растил щенков для погранзаставы, чтобы они, как пёс Ингус славного сталинского дозорца Карацупы, шпионов ловили. И вот он, заподозрив неладное, прозорливо сдал подозрительного иностранца в милицию. Расструментили там свёртки, а в них – джинсы американские. И оказались те штанцы дерюжные, как экспертиза установила, насквозь заражены самым натуральным сифилисом.
Олимпийским летом слышал я эту байку многократно: и от знакомых – чуть ли не на их глазах задержание происходило, и от таксиста – тот водитель, бдительный, из одного таксомоторного парка с ним был. Слышал её и в заводском сборочном цехе – в обеденный перерыв лектор просвещал молоденьких часовщиц. И реакцию на ту байку помню – внимали учёному дяденьке лектору чутко, а потом одна девчушка и скажи: «А вот у нас на прошлой неделе другой пропагандист был, так он уверял, что сифилис на свету не живёт». – «Не совсем так, – не растерялся лектор. – Живёт, хоть и недолго. Вы заметили, какая на джинсах ткань плотная, и швы какие, и цвет... Там что угодно жить может!..» Ему даже похлопали за находчивость.
Конечно, первое приходящее в голову: такую цветастую рассаду скорее всего выращивают горе-ботаники из оранжереи, что между «Детским миром» и Политехническим. И потому оставалось только хмыкнуть недоверчиво, когда приятель с телецентра рассказал, будто в Америке выявили новую болезнь: передаётся исключительно через слизистую и анальное отверстие, внешних признаков нет – вирус на иммунитет действует, с ним живёшь до первой болезни, пусть и самой пустячной (грипп, например), и от неё умираешь – организм с заразой не борется...
Шел 80-й год, и стюард авиакомпании «Эйр-Канада» Гаэтан Дюга, завезший неизвестную науке болезнь в США, ещё резвится, как и четыре десятка его половых партнёров, и целый год должен пройти, пока лос-анджелесский врач М. Готлиб – специалист по саркоме Капоши (рак гомосексуалистов), сформулирует название загадочной болезни: синдром приобретённого клеточного иммунодефицита. И ещё три года мытбудем замалчивать этот самый AIDS, а когда признаем – выдвинем сегаловскую версию, что зародился-де СПИД «в пробирках Пентагона», и будем стоять на своём, пока посол США в СССР заявит нам протест...
Целых семь лет проскрипят, пока зарегистрируем первого отечественного спидоносца и введём в российский Уголовный кодекс статью об административной ответственности за проституцию, расписавшись в её наличии, и тогда же, в августе 87-го, – союзный указ Верховного Совета о мерах профилактики заражения аспидовым вирусом...
Но во время вспоминаемых нами событий нет в СССР еще ни проституции, ни «чумы XX века», и Москва ещё не потеряла надежду превратиться в город будущего –
ОБРАЗЦОВЫЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ
Москвичам, живущим сегодня в городе, который теперь даже не включен ЮНЕСКО в Международный перечень городов – памятников культуры и искусства, осталось лишь довольствоваться воспоминаниями, как летом восьмидесятого удалось пожить месяц в столице образцовой и коммунистической (каковыми тогда же были, видимо, и другие «олимпийские» города – Ленинград, Киев, Таллин — еще с одной «эн»). Что ж, хотя бы вспомним:
– образцовый коммунистический – город вымерших улиц, полупустого транспорта, магазинов без давки и очередей. И лежало в магазинах всё, что и представить было невозможно, даже грецкие орехи – молва утверждала, будто насчёт их лично Леонид Ильич распорядился, вычитав в референтской справке, что один кэгэ орехов равен по калорийности двум кэгэ мяса (а ведь и мясо было, в том году догнали Америку по его производству на душу населения, однако рапортовать не стали – вовремя спохватились: в США считали вес мяса без костей);
– образцовый коммунистический – это город милиционеров, свезённых в столицу со всей страны и расставленных по улицам в обязательной прямой видимости друг друга – каждый должен был видеть два околыша справа и слева (не за это ли новшество принц Чурбанов отмечен Госпремией?), и вежливых гаишников, заблаговременно перекрывших кольцевую автодорогу и боровшихся за «город без лишних машин»;
– образцовый коммунистический – город завершённого строительства: все недостроенные дома были спешно подведены под крышу, и подъёмные краны убраны. Скорость работ поражала: в понедельник возле Уголка дедушки Дурова ещё торчит нестарая кирпичная пятиэтажка, в среду о ней и фундамент не напоминает, а в пятницу на этом месте – высоченная трава оранжерейной густоты. Но это легко объяснимо – дом мешал шестирядной трассе под красивым названием Северный луч, пробиваемой от Самотёки до Останкино, мимо нового спортивного комплекса изстадиона и бассейна, однако отчего-то иссяк «луч» на середине, упершись в кафе-стекляшку и довоенную школу, и с тех пор именуется Олимпийским проспектом, что узаконено неброской мемориальной доской;
– образцовый коммунистический – это город-музей под открытым небом: раздрызганные церкви и часовни были скоропостижно оштукатурены, покрашены, а некоторым, счастливо оказавшимся возле олимпийских трасс, и кресты на маковки и звонницы вернули, но и заборами обнесли – чтобы пресечь любопытное желание в испохабленное нутро заглянуть;
– образцовый коммунистический – город высокой культуры быта: за месяц до открытия Игр жэковские активисты вместе с милицией и пенсионерами-добровольцами обошли дома (что на олимпийских маршрутах, опять же) и навели порядок по фасадам: посрезали на балконах бельевые верёвки, разломали выступающие над перилами шкафы, и застеклённые лоджии разобрать повелели...
Красота, а не город! Идёшь себе по улицам – один-два прохожих навстречу, заходишь в магазины – один-два человека в очереди, спускаешься в метро – пять-шесть пассажиров в вагоне, и тебе из динамика нежный иностранный голос бормочет: «Next stop «Aeroport»... Так и хотелось ответить: «Аll right!..»
С диссидентами всё ясно, но вот куда в одночасье исчезли цыганки с вокзалов и базаров? – пёстроюбочное племя с их чумазыми цыганятами, монистами, палаточными городками и неизменным гвалтом: «Маладой, дай пагадаю!»... «Девачки, каму карандаши «Живапись»? «Живапись» каму?» – на какие божидары вывезены, за какие 101-е километры и когда? как? Впрочем, вопрос сугубо риторический: и не такие людские массы переселяли в скотовагонах с одного конца страны на другой, многолетний опыт был.
Разумеется, обо всём позаботились правительство и отцы города – Л.И. Брежнев и главком московский В. В. Гришин лично оценили фронт работ («Проверяется со всей строгостью» – зацепился в памяти газетный заголовок), освятили своим наездом Олимпийскую деревню (новый микрорайон на 110 га, не тюрьма лейк-плэсидовская!), даровали звания Героев Соцтруда строителям, и Леонид Ильич без подарка не остался, получил дулёвского фаянсового мишку в строительной каске – символ Московской Олимпиады, по-простецки, с иронией на предмет «пятой графы» (самая популярная в 80-м еврейская фамилия), именуемый
МИШКА–ТАЛИСМАН
В восьмидесятом появилось несколько неглупых занимательных игр.
Индивидуальная – шестицветный кубик-рубик, гениальное изобретение венгерского архитектора-дизайнера Эрнё Рубика (сделанное им в 74-м, и в Олимпийский год развлекавшее весь мир) – вертлявая головоломка, успокаивающая руки, но способная довести до сумасшествия, и тогда она разбиралась-складывалась при посредстве молотка и отвёртки.
Семейная – содранная с английской «Скрэббл» и произвольно переведённая как «Эрудит»: фишки-буквы с цифровым значением, которыми на многоклеточном поле выкладывались слова по принципу кроссворда.
Групповая – отечественной выдумки, по преимуществу студенческая, из рода «капустников», но захватившая полуинтеллигентские дома, – в награждение Леонида Ильича, с зачтением по газетам поздравительных и ответных речей, с поцелуями и навешиванием значков и брелоков (а в сюжете вручения Золотого оружия – и с лобызанием швабры), бесконечная и по тому времени безумно смешная (только толстокожий не хохотал, дочитав «Малую землю» до фразы «Все смешалось в Цемесской бухте»).
Любимой игрушкой 80-го года стал и сувенирный медвежонок работы книжного художника Виктора Чижикова («Озолотился!» – шипели завистники, но дорогое государство и тут осталось верно себе: ни бешеные потиражные, ни наценка за олимпийскую символику на автора не распространялись).
Обречённый символизировать, Мишка-талисман чуть ли не с самого рождения вынужден был бежать – спасать Олимпийский огонь от тянущихся к нему корявых и грязных рук иностранного происхождения, а в мультсериале «Баба Яга против!» – от Яги, Кощея и маленького Змея Горыныча, в которых приученный к иносказанию советский кинозритель тотчас находил сходство с Тэтчер, Картером и Шмидтом. И – доверчивый, лохматый, ушастый – добежал-таки до своего финиша, когда, увлекаемый связкой воздушных шаров, истаял над Лужниками в августовском чёрном небе под слезоточивую песню:
До свиданья, наш ласковый Миша,
Возвращайся в свой сказочный лес...
Тут самое время и место (опасаясь, как бы читатель не заподозрил автора в том, что он в силу дурного воспитания, образования или характера склонен видеть в нашей жизни одно лишь плохое, почему и занялся сбором сплетен, низкопробных баек и анекдотов) рассказать, как в древней Олимпии, в священной роще Альтис актриса Мария Мосхолиу посредством линзы зажгла от солнечных лучей предназначенный Москве Олимпийский огонь, и тринадцать юных греков отнесли факел в город Пирос, откуда он начал свой путь к советской столице, и поведать о всемирном празднике спорта, золотых наградах, олимпийских рекордах...
Но, к сожалению, сам автор не много видел, поскольку в доме, где умер человек, не смотрят телевизор, а люди, носящие траур, не «болеют» и не галдят на стадионах, и Московская Олимпиада для меня, как и для многих других, кончилась хмурым душным днём
25 ИЮЛЯ
...Плыл в людском море, которое власти тщетно пытались вогнать в приличествующие спортивно-политическому моменту берега, был на панихиде в театре, однако писать об этом...
Весть о потере разлетелась по стране с непостижимой скоростью – слишком много Высоцкий значил в нашей жизни, и даже те, кто отказывал Актёру в праве называться Поэтом, осознали, сразу или позже, его величину. Впрочем, видел и таких, кто всерьёз свирепел: всю жизнь нам пакостил, даже смертью своей подгадил – испортил праздник.
С ухода Высоцкого началась для нашей верхушки чёрная полоса. В тот же год, в октябре, белорусский партлидер Машеров своей гибелью в автокатастрофе омрачит годовщину новой, брежневской Конституции, и факт, что генсек на похороны в Минск не поедет, естественно даст повод для разговоров: причастен...
В том же восьмидесятом, накануне дня рождения Ильича-2 умрёт Косыгин, что отнюдь не помешает Брежневу повесить себе очередной орден, покрасоваться в газетах игрой в бирюльки по соседству с некрологом. А в январе 82-го, в студенческий праздник Татьянин день, уйдёт в мир иной Серый Кардинал Суслов, но – замкнётся круг – 25 января станет не днём памяти «крупного теоретика партии» – днём рождения «шансонье всея Руси».
...Вечером третьего августа возвращался в громыхающей электричке из загорода в Москву и, сквозь треск электромагнитных помех слушая по высунутому в окно транзистору заключительный репортаж из Лужников, содрогнулся от хохота вагон, взорванный знаменательной – вполне по Фрейду – озеровской оговоркой:
– ...Миллионы телезрителей всего мира, десятки тысяч людей на трибунах Центрального стадиона имени Ленина с нетерпением ждут закрытия Олимпийских игр...
ФИНИШ
Существует поверье: как Новый год встретишь – так его и проживёшь, так же и проводишь. В декабре 80-го у сослуживца погиб в Афганистане свояк – тихий крупнотелый инженер-мелиоратор, в сорок пять лет впервые выбравшийся «в загранку». Погиб негероически, буднично: поехал с приятелем на базар, оба пропали – потом их нашли с отрезанными головами. Об этом газеты наши не писали, как молчали и о других смертях под азиатским небом, счёт коих шёл уже на сотни.
Тогда же печать обрушила на читателей сообщение о трагедии, разыгравшейся в бакинской семье инженера Берберова: «домашний» лев Кинг-второй вдруг забыл, что он прирученный, – скальпировал жену инженера, убил четырнадцатилетнего сынишку, знакомого миллионам читателей и телезрителей по многочисленным умильно-восторженным публикациям и ТВ-программам. Несколько лет мы с упоением наблюдали за диковинным экспериментом: царь зверей в домашней человеческой среде! в малогабаритной квартире! сидит на унитазе! позволяет таскать себя за хвост!.. Великий эксперимент закончился в полном соответствии с чуть перефразированной пословицей: как льва ни корми, он всё равно в саванну смотрит... Не грех вспомнить об этом сегодня, когда заканчиваются там и сям другие многолетние «эксперименты»...
А вообще – что был тот 1980-й год? Просто кусочек нашей жизни, отметка в календаре, завязанный Космосом узелок на Времени...
Начиналось новое десятилетие, назревали невиданные перемены, и мир становился другим, но мы этого тогда еще не знали.
Журнал "Огонёк" № 52 – 1990 г.
ФОТО: Олимпийский Мишка-талисман (открытка 1980 года) / Рисунок Виктора Чижикова
Архив © Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/
-----