Икарус уже плавно двинулся с места, выруливая от платформы, когда на площади автовокзала появился нелепо размахивающий рукой и бегущий наперерез автобусу парень с чем-то тяжелым под мышкой.
Свободное место было только рядом со мной, и я, вольготно расположившись у окна, с досадой подумала, что, видимо, с комфортом мне ехать не придется.
К тому же сидевший впереди красавец, чем-то похожий на Адриано Челентано, уже несколько раз оглядывался с явным намерением пересесть ко мне. Я сразу обратила на него внимание, еще когда не была объявлена посадка: весь в «фирме», стильные солнцезащитные очки, черный «дипломат». Прохаживаясь среди толпившихся пассажиров, он с явным интересом поглядывал в мою сторону.
О, я была уверена в своей неотразимости! Достойный прикид сшила сама: обтягивающие брюки из ткани «под джинсу» с собственноручно набитыми молотком заклепками были предметом зависти всех моих подружек. На ногах – купленные на барахолке босоножки, на голове – пышный «Гаврош». Я уже предчувствовала интересное знакомство, а тут...
– Уф! Чуть не опоздал! – передо мной стоял запыхавшийся парень в обнимку с допотопным портфелем с оторванной ручкой. – Здесь шестнадцатое?
Я сделала попытку освободить его законное место.
– Что вы, что вы! Сидите, пожалуйста, у окошка ведь лучше! – он по-свойски подмигнул. Его раскрасневшееся лицо, сплошь усыпанное веснушками, прямо-таки сияло радостным возбуждением – успел!
Пока он суетился, пытаясь пристроить свой багаж на полку, я мельком успела разглядеть своего попутчика. Обыкновенный, ничем не примечательный парень, наверное, чуть постарше меня, вспотевший, взъерошенный, с мокрыми кругами подмышек на рубашке с закатанными рукавами. Про такого моя подружка Светка сказала бы: Колхоз Красный Лапоть.
Раздутый портфель никак не хотел втискиваться на полку, поэтому парень обреченно шмякнул его в проход и наконец, шумно выдохнув, уселся рядом со мной.
– Тоже до Новосибирска? Тогда нам стоит познакомиться, меня Володей зовут, – с этими словами он протянул мне свою руку, наверняка ожидая, что я с огромной радостью пожму ее.
Вообще весь его ликующий вид источал наивную убежденность в том, что все вокруг должны быть просто счастливы от его внезапного появления. Я фыркнула – комплексами этот Володя явно не страдал. Еще чего – знакомиться! На такой случай у меня уже было приготовлено имя, которым я всегда представлялась назойливым парням.
– Катя, – буркнула я и достала сборник Вероники Тушновой, проигнорировав протянутую руку.
– Катя-Катя-Катерина, нарисована картина? – переспросил он, весело рассмеявшись. Его ничуть не смутила моя нелюбезность, наоборот, он с энтузиазмом продолжил «тему», бесхитростно перейдя на «ты»: – А я – Вовка, рыжая морковка! Можешь меня так и называть.
– Что читаем? – он бесцеремонно заглянул в мою книгу. – О-о! Стихи! Стихи я тоже люблю, – и он заунывно продекламировал: – Люблю грозу в начале мая... Да?
Это его «читаем» и особенно это вопрошающее «да?» просто вывели меня из себя. Я с тоской отвернулась к окну: да... вот уж повезло так повезло... На все четыре часа...
Я училась в Новосибирске и часто ездила в свой родной город к родителям и друзьям-приятелям, поэтому очень хорошо знала подобных типчиков, любящих потрепаться в дороге.
Этот Володя, видимо, наконец-то понял мою нерасположенность к разговорам и заткнулся. Но хватило его ненадолго: – Катюш, а как ты к мотоциклам относишься?
Оторвавшись от проплывающих за окном пейзажей, я удивленно взглянула на него и усмехнулась: – Да никак!
Однако мою усмешку он почему-то не уловил и стал оживленно объяснять мне преимущества Явы перед Ижом. И даже порывался показать мне какую-то штуковину из своего портфеля, из-за которой, собственно, он чуть было не опоздал на автобус, так как совершенно случайно наткнулся на эту дефицитную запчасть. А ездил он в мой город, потому что...
Ну, не дебил ли? Я внимательно посмотрела на него, постаравшись вложить в свой взгляд все, что я о нем думала. Похоже, что не только лицо, а и все его тело было веснушчатым: на оголенных по локоть руках сквозь загар тоже проглядывали коричневые пятнышки. Хотя откровенно рыжим его назвать было нельзя – выгоревшие волосы были неопределенного белесого цвета, такие же были брови и ресницы, окаймляющие неожиданно синие глубоко посаженные глаза.
Поначалу я еще делала вид, что слушаю его болтовню, вежливо улыбаясь, но потом поняла, что он ни за что не остановится, и демонстративно уткнулась в книгу. А так как он попутно еще и расспрашивал меня, то я вынуждена была цедить сквозь зубы: – Да, учусь... Да, в универе... Нет, не на экономическом... Да, в общежитии...
А потом мой неугомонный попутчик вдохновенно стал «рассказывать биографию», как выражался один мой приятель, когда кто-нибудь начинал долго и нудно пересказывать только ему интересные сведения из собственной жизни.
Так я узнала, что он работает на каком-то заводе, что тоже учится, но на вечернем, что до работы добирается электричкой, что он самый младший в семье и что есть еще братья и сестры. Дальше шел обстоятельный рассказ о его многочисленных родственниках.
Уже не зная, как выразить этому балаболу свое полное равнодушие, я вытащила из косметички зеркало и начала беззастенчиво подкрашивать губы, рассматривать свои реснищи, накрашенные по новой технологии (слой пудры, слой туши) и проделывать различные манипуляции с челкой, добиваясь нужной мне пышности.
Он и здесь не преминул высказаться: – Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи, – и противно захихикал, взглядом призывая и меня присоединиться к его веселью.
Господи, как он меня достал! А ведь мы только-только выехали на трассу. В конце концов я просто откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и открыла их, только когда Икарус, пыхтя и постанывая, замедлил ход и остановился возле какой-то деревушки.
В салон вползла бабка с котомкой за плечами и осталась стоять возле первых рядов. Пожилая женщина с ребенком на руках громко обратилась к моему Челентано: – Молодой человек, вы бы уступили бабушке место!
На что тот ответил: – Это почему же? Я заплатил за билет и имею полное право... А если шофер хочет подкалымить, то при чем здесь я?
Тут мой сосед вскочил, кинулся к старухе и, покачиваясь при движении набирающего скорость автобуса, привел ее на свое место. Пассажиры одобрительно оглядывались на них и с явным осуждением взирали на высокомерного парня.
Но вскоре всеобщее одобрение на лицах людей сменилось некоторой растерянностью и недоумением – по всему салону распространился ужасный запах, исходивший от новой пассажирки.
Бабка была довольно древней, в темном шерстяном платке и не по-летнему одетая в видавшую виды теплую вязаную кофту. Ее морщинистое лицо с тусклыми глазами ничего не выражало кроме тупого безразличия ко всему происходящему. Свою котомку она положила на колени и скрюченными пальцами время от времени что-то в ней ощупывала.
Ее нельзя было назвать бомжихой – в то время таких слов еще не было, просто это была очень неухоженная старуха, насквозь пропитанная миазмами давно не стиранной одежды. Трудно описать какая это была вонь: смесь мочи, протухшего молока и навоза.
Я отчаянно боролась с приступами тошноты и удушья. Отвернувшись к окну и прижимая к лицу надушенный носовой платок, я все высматривала впереди населенные пункты. Но автобус, не сбавляя скорость, решительно проезжал мимо спасительных поселков.
Ну и сколько это может продолжаться? Я метала испепеляющие взоры на стоявшего в проходе Володьку. Судя по его насупленному виду, он все же кое-что понимал и, может быть, даже проклинал себя за свое благородство. Но мне-то от этого легче не было!
Ну куда и зачем ехала эта старуха? Сидела бы уже в своей избушке с тараканами... Зачем шоферу вообще вздумалось подбирать ее на дороге? И почему именно мне пришлось за все отдуваться в полном смысле этого слова?
Мне казалось, что и моя одежда, и мои волосы уже по полной вобрали в себя бабкины ароматы, а воображение уже рисовало, как всякие разные насекомые медленно ползут в мою сторону. Я практически влипла в стекло и уже боялась даже оглядываться, с ужасом чувствуя, что долго, вот так, продержаться не смогу.
Кто-то прошелся по салону и открыл верхние люки... Я знала, что скоро будет двадцатиминутная остановка с заходом в райцентр... Курить! Срочно курить...
С великим облегчением выбравшись из автобуса, я отошла подальше от вышедших пассажиров и, не обращая уже никакого внимания на провожающие меня взгляды, достала красно-белую пачку.
Вообще-то я не курила так, как, например, моя Светка, но сигареты всегда таскала с собой, в основном бравируя известной заграничной фирмой. Такие просто так в киоске не купишь, и неважно, что сигареты кишиневские, зато – Мальборо! Это Светкин парень их откуда-то привозил, подфарцовывая всякой мелочью. У меня и зажигалка была от него, и не какая-нибудь, а «пьезо» – такие тоже на прилавках не лежали.
Володька молча и, как мне показалось, виновато подошел ко мне, достал свою Приму и торопливо стал чиркать спичками об истертый коробок. В этот момент я даже была благодарна ему: все-таки стоять вот так, одной, и курить у всех на виду было не очень-то уютно. Я снисходительно протянула ему свою зажигалку. Он неумело повертел ее в руках, соображая, как ею пользоваться.
– Она вышла, – сказал он тихо, наконец-то прикурив и глядя куда-то в сторону. Мне говорить не хотелось и я мстительно молчала, наказывая его этим своим молчанием. А пусть! Пусть чувствует себя виноватым!
Был Володька, наверное, на полголовы ниже меня. Я-то в школе на физкультуре в девчачьей шеренге второй стояла, сразу после дылды Ирки Никитиной, а тут еще и «платформы». Володька почему-то очень внимательно разглядывал эти мои моднющие босоножки, а я про себя хмыкала: – Тоже небось, как мой отец, с копытами сравнивает?
***
Этого придурка опять не было, и когда дверь автобуса стала закрываться, я вынуждена была крикнуть шоферу, что еще не все подошли.
Стоянки часто сокращали – пассажиры разомнутся, сделают свои дела, и в путь. Тем более, что это был последний рейс, к конечному пункту назначения автобус приезжал ночью, и всем хотелось побыстрее доехать.
Все нетерпеливо ждали куда-то исчезнувшего пассажира. Наконец из-за домов показался мчавшийся на всех парусах Володька. Господи, только не это... Улыбающийся во весь рот, он тащил по салону автобуса кучу беляшей в промасленной бумажке!
– Катюша, я и на твой пай взял! Нужно подкрепиться, ехать еще долго.
Я с ненавистью смотрела то на протянутые беляши, то на своего попутчика. Я просто потеряла дар речи, потому что терпеть не могла ни беляши, ни пирожки из разного рода сомнительных забегаловок с их непременными сюрпризами в виде гнилого лука и прогорклого масла.
Я и на улице никогда не покупала подобную еду, мне это всегда было противно: немытые руки, жирные пальцы, а главное – странные начинки, о составе которых я даже боялась думать.
– Сейчас же убери эту гадость, – прошипела я, уже ощущая тошнотворные спазмы желудка. Решительно опустив спинку кресла в полулежащее положение, я повернулась набок, спиной к этому рыжему недоумку, достала из сумки кофточку и укрылась ею с головой. Мне уже было все равно, только бы поскорее кончилось это мое «веселое» путешествие...
Наверное, я все же уснула...
Удар был такой силы, что я вылетела в проход...
Ужасные суматошные крики... Ужасная боль в ноге... Все ужасно... Я ползаю среди каких-то сумок, вещей, людей, пытаясь встать, но у меня ничего не получается... Звон разбитого стекла... И вопль, дикий вопль...
Чьи-то руки вытаскивают меня из этого кошмара, и я понимаю, что этот душераздирающий крик вырывается из моего рта. Я судорожно хватаю своего спасителя за одежду, пальцами ощущая режущие осколки...
Володька притащил меня к какому-то сооружению, кажется, это была остановка, и усадил прямо на дороге, прислонив к металлическому ограждению. Задрал мою штанину, осмотрел содранную до мяса кожу на ноге и неожиданно подмигнул: – Порядок! Жить будешь!
Я совсем близко увидела его волосы и была просто поражена: они были ярко-рыжими! Только потом до меня дошло, что это была кровь...
Мена била нервная дрожь, я ничего не понимала, и только увидев в вечерних сумерках наш Икарус, неестественно заваленный в кювет, мне стало по-настоящему страшно.
И тут же я разглядела несущегося к автобусу Володьку. Дурак, он же может взорваться... Я такое видела в кино...
Возле моего прибежища суетились люди, все кричали, кто-то плакал, мне сунули в руки девочку лет пяти, которая почему-то молча вцепилась в меня...
Я напряженно следила за мелькающим светлым пятном Володькиной рубашки: вот он уже влез в окно... вот снова появился, кого-то вытаскивая, кто-то метался возле перевернутого автобуса, принимая из его рук тяжелую ношу...
Пожарная, скорая, гаишники... От мигалок и сирен меня трясло еще больше...
Кто-то присел рядом. Я оглянулась: Челентано сокрушенно крутил в руках свои сломанные фирменные очки: – Вот ж...па!
Подбежал Володька, кинул какие-то вещи, мои босоножки и снова исчез. Только сейчас я заметила, что была босиком.
Девочку, так и не проронившую ни звука, у меня забрали, и я схватила Володькин портфель, прижав его к себе, как самую драгоценную вещь на свете. Так и сидела в обнимку с пахнущим беляшами портфелем – наверное, они там и лежали, эти беляши – и пристально выискивала в толпе знакомую рубашку...
Прибывший Пазик не мог вместить всех пассажиров. Гаишник в мегафон извещал, что другой транспорт уже на подходе и что буквально через полчаса он будет на месте аварии. Я уже сидела, зажатая людьми, чемоданами и баулами в автобусе, когда поняла, что Володька вместе с другими остается ждать.
Меня вдруг пронзила простая мысль, что я больше не увижу этот синий смеющийся взгляд и это конопатое лицо, ставшее в один миг таким родным. Я отчетливо осознала, что уезжаю сейчас от чего-то очень важного и значительного в своей жизни, и это «что-то» уже больше никогда...
– Вовка! – крикнула я и рванулась к выходу, – Вовка! Найди меня, пожалуйста!
Я пыталась протиснуться к выходу и орала как сумасшедшая в раскрытую дверь: – Вовка! Меня Олей зовут! Слышишь? Я Оля Мещерякова!
***
Автобус бодро бежит по хорошо знакомой мне дороге. В окне мелькают березовые рощицы с уже распустившейся зеленью крон и грачи важно вышагивают по черным вспаханным полям. Совсем скоро будет то самое место, и мне велено, когда будем подъезжать, толкнуть в бок сидящего рядом мужа.
Я с улыбкой смотрю на него – спит мое рыжее чудо, как ребенок, посапывает, приоткрыв рот. Совсем седой ежик волос... А веснушки все так же упрямо проглядывают на успевшем загореть лице.
Мы едем к нашему внуку, родившемуся совсем недавно. Он еще не знает нас и, как старшая Марьянка, не побежит с веселым возгласом в наши объятия. Зато мы очень хорошо знаем его: и по Скайпу видели, и его фотографиями заполнены наши телефоны...
Родители назвали малыша красивым именем – Владимир, и я очень надеюсь, что у них с дедом одинаковым будет не только имя.