Он будет думать, что у тебя просто истерика, что через какое-то время ты насобачишься, перебухтишь все свои бухтелки и снова засияешь для него солнышом. Он будет так думать потому, что ты сейчас такая забавная, - в правой руке утюг с отпаривателем, а в левой машинка для удаления катышков, и ты как заведённая, работаешь сразу двумя руками, - гладишь бельё, нажимая кнопки на утюге и жужжишь этой чёртовой машинкой. Он сидит напротив на диване, что-то говорит тебе примирительное. Усмиряющее... Но ты давно научилась освобождаться из его смирительных рубашек... От всех смирительных рубашек, приготовленных для тебя... В его глазах что-то вроде насмешки, что-то вроде надежды на игру. На твою игру. Но ты не играешь. На все его попытки достучаться до тебя, отвечаешь не словами. Ты стреляешь в него ядом, копившимся в тебе с самого начала этой обоюдной лжи. Он не рискнёт подойти к тебе сзади и обнять. Он чувствует, что не имеет права на это, что эти объятия будут воровством.
А ты... нет, ты гладишь не бельё, ты будто разглаживаешь свою скомканную жизнь, будто удаляешь с неё мелкие катышки воспоминаний. И хочется рвануть эти простыни и наволочки и разорвать в клочья. Или сжечь. Но тряпки не виноваты в том, что...
... что нет такого лекарства, травки заговорённой или волшебного слова, чтобы воскресить то мгновение, в которое вы могли бы успеть войти... но не успели.