Академик Антокольский - создатель памятников Петра

Койфман Валерий
АНТОКОЛЬСКИЙ  МАРК (МОРДЕХАЙ) МАТВЕЕВИЧ (1843 - 1902).

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ВАЛЕРИЯ КОЙФМАНА

На Университетской набережной Васильевского острова, сплошь застроенной архитектурными шедеврами, выделяется массивное, отовсюду заметное здание Академии художеств. Оно возведено в 1764 - 1788 годах, как «Академия трех знатнейших художеств», закрытое учреждение с отделениями живописи, скульптуры и архитектуры.
Каменный спуск от академии к Неве сторожат египетские сфинксы, которым около
3,5 тыс. лет, вдохновившие не одно поколение художников и поэтов. Они воспеты, в том числе и на иврите, – поэтом Давидом Шимоновичем, называвшего в «Стихах о Петербурге» каменных сфинксов «своими братьями»:
«Над дворцами застыли рои
Легких тучек - лазурных, как лед.
Вот изгнанники - братья мои
                Сфинксы дремлют у северных вод»
                (Перевод С. Маршака)
АХ России, основана в Санкт-Петербурге в 1757 в царствование Елизаветы Петровны (с 1764 – Императорская Академия Художеств (ИАХ)) - высшее учебное художественное учреждение.
Академия Художеств была также отделением правительства в ранге Министерства, которое регулировало художественную жизнь в стране, издавая законы и награждая художников.
АХ посылала талантливых художников за границу для знакомства с искусством античности и Возрождения в Италии и Франции.
Многие художники рассматривали образование в академии как незаменимое для развития художественных способностей.
Более чем через 100 лет после основания РАХ эти сфинксы-изгнанники стали свидетелями дотоле невиданного процесса появления в стенах АХ еврейских студентов, сначала архитекторов, а потом скульпторов и художников.

В Академии художеств евреи-студенты появились позднее, чем в других учебных заведениях. Появление в русском искусстве евреев было с радостью встречено Влалимиром  Васильевичем Стасовым, выдающимся русским критиком.

Стасов отмечал: «Нет искусства без национальности… Еврейское племя так талантливо, так многоспособно, что только вы снимаете с этих людей путы, и они тотчас же несутся с неудержимой, порывистой силой и вносят свежие, горячие элементы в массу европейского гения, знания и творчества…
Не будь евреев на свете, будь они вычеркнуты из всемирной истории, не только древней, но и новейшей – всеобщий уровень понизился бы, Бог знает на сколько процентов, и весь мир носил бы совершенно другую физиономию».

Стасов призывал художников-евреев создавать искусство национальное, обратиться к изображению жизни своего народа.
Стасовское нравственное предписание о служении искусства народу для художника-еврея обретало совершенно определенную направленность - «служение» своему собственному народу. Такая точка зрения на задачи «национального искусства» с конца XIX века доминирует в еврейском художественном сознании в той или иной форме вплоть до наших дней.
Следование этим задачам, обращение к «еврейской теме», самоидентификация в качестве «еврейского» художника - означало выбор вполне определенной позиции, требовавшей в конкретных условиях России рубежа веков известного национального и гражданского мужества. Эта позиция тогда не находила полной поддержки и у еврейской интеллигентской элиты, что отмечали и сами художники.

Одним из первых студентов-евреев Императорской Академии Художеств (ИАХ), первым скульптором-евреем, который, благодаря    своему таланту, приобрел известность в России и завоевал поистине мировую славу, был АНТОКОЛЬСКИЙ  МАРК (МОРДЕХАЙ) МАТВЕЕВИЧ (1843 - 1902)..
Как известно советская власть не акцентировала внимание на том, что этот великий русский скульптор  - еврей, но, как говорится, «шила в мешке не утаишь».

Родился Марк Антокольский 21 октября (2 ноября) 1843 года в Вильне. Фамилия происходит от названия пригорода Антоколь (Antakalnis, ныне один из районов города).
Его родители были людьми необразованными, небогатыми и очень религиозными. Марк был младшим, седьмым ребенком в семье. Отец содержал питейное заведение и чайную.
При устройстве чайной маляр раскрасил синими листьями печь, где был вделан котел. Маляр ушел, а Моте (так звали Антокольского дома), когда отца не было дома, нарисовал на печи водовоза с лошадью и водовозкой. Поразительно живо и хорошо было нарисовано, особенно – как из бочки, сверху, из дыры, заткнутой тряпками, выплескивается вода и разлетается брызгами. Когда пришел отец и увидел эту картину, он затопал ногами, закричал, что Моте все испортил и стал его бить...

Ребенком Марк учился в хедере. Часто в полутёмном чулане корчмы черноглазый, кудрявый Мотеле лепит из глины, вырезает из дерева и камня маленькие фигурки.
Отец запрещал ему этим заниматься и строго наказывал.
По настоянию матери, сочувствующей увлечению сына, его отдают учеником к резчику по дереву. Марк не ограничивался изготовлением деталей для мебели, а продолжал вырезать свои фигурки.

Марк редко вспоминал о тяжёлом детстве и даже никогда не отмечал свой день рождения. Впоследствии он писал: «Я был нелюбимый ребенок. Мне доставалось от всех. Кто хотел - бил меня». Только мать его защищала и любила.

Свою мать Антокольский очень любил: "Она умница и добрая, даром, что нигде не училась, не умеет писать, но думает и рассуждает необыкновенно хорошо. Эта женщина вышла замуж, когда ей было 15 лет, вела жизнь каторжную, имея семерых детей, жила для других. Как такую женщину не любить и не уважать?".

Однажды, в мастерскую пришли жена купца-еврея Апатова с дочкой. Им очень понравились работы молодого подмастерья, а дочке - сам красавец-юноша. Возникла любовь, но богатый купец и слышать не хотел о такой партии для дочери. Девушка долго ждала своего любимого, и через много лет они стали мужем и женой. 
Как только Марк приобрел известность, он потребовал, чтобы отец закрыл свое заведение. Позже Марк пристроил отца управляющим в доме, который он получил в приданое. Умер отец при ремонте дома от несчастного случая: он упал с лесов и разбился.
Увидев однажды репродукцию Ван Дейка "Христос и Богоматерь", Марк повторил ее, вырезав фигуры из дерева. Его работа стала известна в городе. О талантливом подмастерье узнала жена виленского генерал-губернатора – Анастасия Александровна Назимова, известная покровительница искусств. Ей удалось добиться согласия родителей Антокольского на переезд сына в Петербург.

По ее ходатайству юноша показал свои работы из дерева и кости профессору Петербургской АХ Н.С. Пименову. Они понравились, и с 1862 года Антокольскому, почти не говорящему по-русски выпускнику талмудического хедера, было дозволено посещать вольнослушателем скульптурный класс.
При этом его обязали заниматься рисунком, так как художественная подготовка провинциала была крайне слабой. Профессор Пименов постоянно интересовался судьбой вольнослушателя, отмечая его быстрые успехи в лепке, и вскоре в Академии заговорили о способностях и трудолюбии еврейского паренька.
"-Я был рад, счастлив, что нахожусь в Академии художеств. Что мне было ещё желать? Мои заветные мечты осуществились и в гораздо большей мере, нежели я ожидал".
Вскоре он создаёт свою первую работу - "Еврей портной". Горельеф был исполнен непосредственно с натуры в Вильно во время летних каникул. "Не помню, каким образом эта идея зародилась у меня; да и знает ли вообще художник, как зарождаются у него идеи? Для меня эта работа была первым лучом света в летний день. Я работал и упивался работой. День, бывало, пройдёт, а я не замечаю. Добрая мать моя приходила напоминать мне о еде".
Осенью 1864 года Антокольский представляет эту композицию на выставку. Маленький горельеф, вырезанный из дерева, сразу же обратил на себя внимание. Он был за неё награждён Малой серебряной медалью. Стасов писал: "Перед вашими глазами окно, из которого до пояса высунулся еврей портной в ермолке, вдевающий нитку в иголку. Это маленький, очень выпуклый рельеф - целая картина. Лицо старика, его углубившиеся в дело глаза, его только что не говорящие губы, его руки, совсем живые, - всё это до такой степени полно жизни и правды, что долго не оторвёшь глаз".   
   
На следующий год новая композиция "Скупой, считающий деньги". За неё он получает Большую серебряную медаль и ежемесячную царскую стипендию. Это также небольшой горельеф.
В окне скупой, внимательно пересчитывающий деньги. Он настолько увлечён своим занятием, что не видит ничего вокруг. Горельеф выполнен филигранно. Искусно вырезана рама окна из дерева и фигура скупого из слоновой кости.   
    
Начинается его дружба с РЕПИНЫМ, который вспоминал об их первом знакомстве: "На другой день в классе появился некий, как мне показалось, иностранец.
Брюнет, с вьющимися волосами и бородкой, с проницательными чёрными быстрыми глазами. Мне очень хотелось посмотреть поближе его работу, но я боялся помешать. Он подошёл и заговорил. Сначала я едва понимал его ломаный язык и едва мог сдержать улыбку от коверканных им слов.       
Однако он говорил так внушительно, и смысл его слов был так умён и серьёзен, что я с уважением стал вникать. Моё уважение к нему возросло ещё более, когда я посмотрел вблизи его работу... . Интересно поговорить с этим умным евреем.       
 -Как вы смотрите на религиозное отношение евреев к пластическим искусствам?- спросил я однажды его.       
 - Я, надеюсь, что моё еврейство нисколько не помешает мне заниматься моим искусством, даже служить я могу им для блага моего народа! Он принял гордую осанку и с большой решимостью во взгляде продолжал: "Я еврей и останусь им навсегда!".
 
Марку исполнилось 23 года. Наступил период осмысления своего места в искусстве.
В это время он создает «Спор о Талмуде». Товарищи-художники приветствовали эту работу, как задуманную оригинально и своеобразно исполненную. В. Стасов писал: «Антокольакий пробовал здесь и тематически и со стороны чисто художественной нечто совершенно новое и небывалое». Это новое, «небывалое» навлекло на Антокольского гнев профессоров Академии; за эту работу, поставленную на экзамене, он стал терпеть притеснения в Академии; он должен был искать приюта в другой академии.

В 1868 г. он уехал в Берлин; но там он вскоре еще более разочаровался в режиме Прусской академии и потому возвратился в Петербург.

Здесь он упорно работает над горельефом "Нападение инквизиции на евреев в Испании во время тайного празднования ими Пасхи".
Сюжет «Инквизиции» взят из еврейской истории средних веков в Испании. Ужасные гонения обрушились на евреев. Многие евреи вынуждены были креститься (марраны), но тайно продолжали исполнять еврейские обычаи. За ними пристально следили. Где-то в подвале, собрались евреи, чтобы праздновать Песах. Но к ним врываются инквизиторы с вооружёнными воинами. Опрокинут стол, люди в ужасе. Только один старик, убеждённый в своей правоте, стоит в центре.
Тургенев отмечал: «Это произведение, в котором  г. Антокольский попытался представить не одни фигуры, но и обстановку вокруг их, возбудило протест со стороны художников и любителей, которые находили, что в нем он переступил границы ваяния».
Профессора отнеслись к горельефу враждебно, усмотрев в этом произведении подрыв традиций. Однако, в 1871 году «Инквизиция» была выставлена в академии и имела успех: ее заказала из терракоты великая княгиня Мария Николаевна.
К горельефу Марк создает — этюд-голову главного героя горельефа под названием "Натан Мудрый". Взгляд, нахмуренные брови, резко наклонена голова, плотно сжатые губы, выдают натуру страстную, одухотворённую, фанатичную. Этот человек не знает колебаний, он не согнётся под пытками инквизиции.
Стасов, называл горельеф "великолепным, гениальным", он писал: "Из всего созданного Антокольским не было у него никогда задачи более великой, сильной и обширной - здесь шла речь об угнетении, о несчастной участи целого затоптанного и мучимого племени".
Среди тех, кто оказывал Антокольскому тогда особую поддержку кроме Стасова, следует назвать супругу композитора А. Н. Серова, Валентину Семеновну (урожденную Бергман), мать художника Валентина Серова (так же, как и ее муж,  она - еврейского происхождения).
Работой  «Инквизиция» у Aнтокольского собственно заканчивается период исполнения еврейских сюжетов. "Чтобы воспроизводить евреев так, как я их знаю, необходимо жить среди них, там, где эта жизнь кругом тебя клокочет и кипит, а делать за глаза — это то же самое, что художнику работать без натуры..."
 Потом в разные годы А. задумывал еврейские типы и сцены: "Моисей", "Самсон", "Дебора", "Шейлок", "Спиноза", "Иеремия" (кроме "Спинозы" ему не удалось исполнить эти сюжеты, и в конце жизни он вновь вернулся к "Инквизиции").
Во время учёбы в Академии Марк не только в совершенстве овладел русским языком (дома говорили на идиш), но и увлёкся российской историей, литературой, музыкой. Благодаря Стасову он познакомится со многими деятелями русской культуры и прежде всего с выдающимися музыкантами: Балакиревым, Бородиным, Мусоргским и другими.       
В начале 1870 года Антокольский предложил для конкурсной работы на золотую медаль тему: Иоанн Грозный. Скульптор специально ездил в Москву и работал в Оружейной Палате Московского Кремля. Особенно тщательно срисовывал детали подлинного Царского Трона Иоанна Васильевича. В гардеробной Большого театра ему даже выдали во временное пользование "костюм Царя".
Грозный изображен скульптором, сидящим на троне, богато украшенном резными рельефами. Но на царе не пышный наряд, а простая ряса; на голове не корона, а монашеский клобук. Выпущенный из рук посох вонзен в пол; не скипетр или меч, а четки с крестом держит Грозный. На коленях у него синодик - книга, на полях которой записывал царь для поминания имена казненных врагов.
В позе, в резких чертах осунувшегося лица видны и крутое упорство, и гнев, и затаенное раскаяние.
Для того, чтобы понять содержание скульптуры, лучше всего прислушаться к словам самого Антокольского: "Я давно задумал создать "Ивана Грозного". Образ его сразу врезался в мое воображение. [...] В нем дух могучий, сила больного человека, сила, перед которой вся русская земля трепетала. Он был грозный, от одного движения его пальца падали тысячи голов. [...] День он проводил, смотря на пытки и казни, а по ночам, когда все кругом спало, у него пробуждалась совесть, сознание и воображение; они терзали его, и эти терзания были страшнее пытки. [...] Тени убитых им подступают; они наполняют весь покой - ему страшно, душно, он хватается за псалтырь, падает ниц, бьет себя в грудь, кается и падает в изнеможении. [...] Он старается найти себе оправдание. [...] Он мучил и сам страдал. Таков "Иван Грозный". Полностью работа была завершена 9 февраля 1871 года. Вице-президент Академии художеств князь Г. Г. Гагарин посетил мастерскую. Статуя ему понравилась.
Профессора отказались прийти смотреть ее, так как Антокольский нарушил классические законы искусства, отказавшись от патетики и пафоса, которые господствовали в изображениях коронованных особ. По словам Стасова, это был «первый живой человек и первое живое чувство, высказанное в глине».
В тоже время Великая княгиня Мария Николаевна (в то время президент Академии Художеств (АХ)) пришла в восторг от статуи, она сообщила об этом императору Александру II, который решил посетить мастерскую Антокольского. Всю ночь, накануне его визита, в Академии происходили спешные приготовления. Царь и его приближенные зашли в маленькую мастерскую Антокольского, больше никто не мог там поместиться. Но вот государь выходит и, обращаясь к Антокольскому, говорит: "Поздравляю, статую приобретаю из бронзы" (за 8000 рублей!).
Одобрение царя вызвало страшный переполох в академии. Старики-академики были очень напуганы и тут же единогласно присуждают молодому скульптору звание академика.
Сделано это было в обход всех установленных правил: обычно это звание присваивалось после четырех серебряных и двух золотых медалей, а также после шестилетнего заграничного пенсионерства. Из докладной записки императору: «Сегодня совет Академии был в мастерской г. Антокольского. Его статуя Иван Грозный заслужила единогласное одобрение, так что члены Совета просили доложить Вашему Величеству их желание единогласно дать г. Антокольскому звание академика».
Так Антокольский получил звание, о котором даже и мечтать не мог в ту пору. После этого успеха он вспоминал: "Я заснул бедным, встал богатым. Вчера был неизвестным, сегодня стал модным".

В марте 1871 г. статуя была выставлена на всеобщее обозрение в зале Академии художеств; в следующем году - на 1 Передвижной выставке в Москве.
В 1872 г. по Высочайшему заказу статуя была отлита в бронзе для Музея Императора Александра III; в 1875 г. для Третьяковской галереи был создан мраморный вариант. После Международной выставки в Лондоне в 1872 году гипсовый слепок с нее был заказан для Кенсингтонского музея (Кенсингтонский дворец - музей и одновременно жилище младших членов королевской семьи).

 И сразу же за этим признанием в 1872 году Антокольский (женившись, напомню, на красавице-еврейке, дочери виленского купца Апатова) уезжает в Италию в Рим и, как оказалось, навсегда. Антокольский взял с собой своего юного ученика Илью Гинцбурга, вывезенного им в 1871 г. из Вильны.
Поводом для отъезда послужило резко ухудшение здоровья, но и то, что Россия, едва пригрев, приблизив и возвысив, уже начала отторгать этого гения. Ему не забывали того, что он еврей. Удивительно, что, несмотря на это, все его мысли, вся его жизнь в России.
Национальные герои России привлекают его внимание.
 В Италии Марк увлечённо работает над скульптурой Петра I: "Мне хотелось в нём выразить могучую силу русского самодержавия. У него было всё необыкновенно: рост, сила, ум. Как администратор, как полководец - он тоже был из ряду вон. И страсти и жестокость его были необыкновенны...".
В 1872 году Антокольский прислал  в Петербург статую Петра I в мраморе, впоследствии, она была приобретена императором Александром II, она была поставлена в Петергофе перед Монплезиром.
Позднее на основе этого произведения скульптором были созданы памятники Петру I в Кроншдтате, Таганроге,  Архангельске, и так далее; один попал даже на 500-рублевую купюру..
В 1875 году  Антокольский завершает сложную станковую композицию «Христос перед судом народа». Экспонировавшаяся на Парижской Всемирной выставке 1878 года скульптура «Христос перед народом» (1876) стала подлинным триумфом Марка. Он был удостоен Большой золотой медали и ордена Почетного легиона. Новая трактовка образа подразумевала восприятие Христа не столько каноническим богочеловеком, сколько нравственно-этическим символом.
В 1876 г. Антокольский уехал в Париж, который так понравился ему, что он решил поселиться там. Вернувшись через год в Рим, Антокольский закончил из мрамора «Сократа» и другие работы.
О работе  «Смерть Сократа» (1877) Антокольский  писал Репину «Более всего я бы хотел теперь сделать статую Сократа в минуту смерти, когда он уже выпил свой яд. Я думаю, что по трагичности положения эта фигура будет производить сильное впечатление. Перед глазами лежит жертва за идею».
 Образ греческого философа трактован скульптором как жертва за идею в этой статуе. Отречься от своих убеждений или уйти из жизни, приняв яд, Сократ выбрал второй путь. Запечатлев физическое угасание жизни, Антокольский пытался показать красоту нравственного подвига.
Работая над созданием идеальных героев, художник всегда помнил, что в жизни положительное сосуществует с отрицательным, добро со злом, красота с безобразным. Антокольский решается на создание образа Мефистофеля. В статуе «Мефистофель» (1883) критика увидела символический трагический образ самого девятнадцатого века, утратившего веру в добро.
Марка ведёт желание показать столкновение возвышенных и низменных начал. Скульптор остро почувствовал потребность изобразить характер, соединяющий в себе черты, противоположные прекрасным устремлениям его прежних героев. Непрестанная работа шла в течение всего 1883 года. Мефистофель одиноко сидит на острой скале. «Это, - писал скульптор, - тип, нервный, раздражённый, больной… который с озлоблением готов всё уничтожить, над всем надругаться, всё осквернить, всё, что есть мало-мальски честного, хорошего…». 
Известно, что ее автор хотел назвать  работу - «XIX век», тем самым выражая свой протест против всемирного зла.
В Париже А. близко сошелся с русскими художниками Боголюбовым, Харламовым, Похитоновым, Дмитриевым и Леманом, часто видался с Тургеневым, с Полиной Виардо.
Антокольский много работал в жанре реалистического портрета, на выставке они были тоже (В. В. Стасов, 1873; С. П. Боткин, 1874; И. С. Тургенев, 1880 и др.). Лучшее произведение его в этом жанре - портрет И. С. Тургенева, выполненный им незадолго до смерти писателя. Печальное, задумчивое, измученное болезнью лицо Тургенева прекрасно своей одухотворенностью. Тонкая моделировка лица, мягкая, кажущаяся чуть небрежной лепка одежды - все объединено пластически и способствует цельности образа.
Антокольский не оставлял мысли вернуться в Россию с выставкой своих скульптур, и в январе 1880 года отправил в Петербург два вагона со своими работами.
Выставка получилась необычайно обширная. Он был удостоен звания профессора скульптуры.
Но время в России было неблагоприятное. В газетах появились грязные отзывы, намекающие на происхождение скульптура. Антокольский был разочарован и огорчён приёмом.
Вскоре после этого, был убит царь Александр Второй. В России прокатилась волна погромов.
Русская реакционная печать, которая стала тогда приобретать особенную силу, выступила с площадной руганью по адресу скульптора-еврея, осмелившегося изображать героев русской истории, христианского Мессию, святых православного пантеона.
В работе «Спиноза» (1881). Антокольский достигает глубокого психологизма. Сознание своей правоты и вместе с тем скорбная покорность судьбе читаются в выражении задумчиво-одухотворенного лица, в чуть тронувшей губы улыбке. Моделировка фигуры, благородство тонко обработанного мрамора усиливают поэтическое звучание образа.
 Позже он возвратился в Париж и погрузился в работу. Возвращаясь к русской истории, он создает знаменитую скульптуру «Нестор-летописец» (1890). Облик мудрого старца, первого историка своего народа, исполнен простоты и благородства, отрешенности от мирской суеты.
Он много творил в это время, и каждый год делал по большой статуе. Все эти работы Марк показывал парижской публике в своей мастерской.

Находясь вдали от Родины, Антокольский тяжело переживает происходящее в России. Он пишет Стасову: "Тяжело дышится, задыхаюсь и стыдно за русских. Нас обвиняют и бьют и опять винят. Всё потому, что жиды эксплуататоры и всё, что угодно. Но будьте уверены, чем бы жид не занимался, хоть астрономией, искусством и наукой вообще, везде он будет нетерпим, потому что везде покажет своё превосходство. Наш злейший враг - наши способности".
Прошло совсем немного времени после последней и неудачной выставки в Петербурге, но художник уже всё забыл и простил все обиды, и в 1893 году вновь выставка работ М.М.Антокольского в Петербурге.
Никогда в залах Академии не было выставляемо такого количества статуй русского скульптора; никогда скульптура так глубоко не затрагивала истории России.
Но торжествующая черносотенная печать вновь встретила выставку Антокольского площадной руганью. Время было тогда такое, что никто не осмеливался возражать, и один только В. В. Стасов заступился за художника.
Нападки, однако, угнетающим образом подействовали на больного скульптора, и, уезжая из Петербурга в Париж, он напечатал в «Петербургских новостях» письмо «После выставки», которое заканчивается словами: «Многие годы уже люди известного лагеря издеваются над моими работами, глумятся надо мною, над моим племенем, клевещут и обвиняют меня при всяком удобном и неудобном случае в разных небылицах: я «нахал», «трус», «пролаза», «гордец», «рекламист», получаю награды благодаря жидовским банкирам и т. д., и т. д. И при этом не замечают, что, обвиняя меня, обвиняют шесть академий разных стран, членом которых я имею честь состоять, и жюри двух международных выставок, почтивших меня наградами».
В Париже скульптор продолжал получать различные престижные заказы: статуя имп. Александра II, «Ангел» (надгробие кн. Юсуповой) — 1896 г.; статуя имп. Александра III (для Музея имп. Александра III), памятник имп. Екатерины II для города Вильны и множество других.
Все новые работы свои Антокольский выставил в 1900 г. на Парижской всемирной выставке и получил высшую награду, и командорский крест Почетного легиона. Но тяжким горем и крушением многих надежд стала для него смерть единственного сына. От этого потрясения он уже не смог оправиться.
 Антокольского всегда волновала горькая судьба евреев–художников. Он мечтал сгруппировать еврейских художников где-нибудь в Европе с тем, чтобы они могли образовать свою школу, со своим особым обликом, настроением и стилем.
В конце 90-х годов он часто болел; он нигде не бывал, но поддерживал отношения с русскими друзьями. Незадолго до смерти Антокольский задумал исполнить цикл вещей под названием «Всемирная трагедия». Из всего этого остался эскиз «Нападение инквизиции на евреев», которую Марк начал в большом размере - это та самая «Инквизиция», над которой Антокольский работал еще 40 лет назад в начале своей деятельности; таким образом, работа эта была первым и последним словом его деятельности.
Антокольский много писал. Кроме своей автобиографии, он писал художественные статьи в «С.-Петербургских ведомостях», «Новостях», «Неделе» и т. д.. Незадолго до своей смерти он написал роман «Бен-Изак» - хроника из еврейской жизни (рукопись хранится в Имп. Публичной библиотеке). Кроме того, Марк вел обширную переписку с друзьями; в письмах этих разбросаны глубокие, интересные суждения об искусстве вообще и о работах автора в частности. Письма эти, собранные В. В. Стасовым, изданы Вольфом в 1905 г. («М. М. Антокольский, его жизнь, творения, письма и статьи» под редакцией В. В. Стасова).
В 1902 году обострилась болезнь легких, и вскоре Антокольский скончался около Франкфурта–на–Майне (в Бад-Хомбурге). В мастерской осталось много работ неоконченных и много эскизов, из которых особенно интересны: «Самсон», «Диоген в темнице», «Микеланджело» и др.
По настоянию друзей его похоронили в Петербурге на еврейском Преображенском кладбище. При выносе тела скульптора из большой петербургской синагоги 6 июля 1902 года Илья Ефимович Репин был в первых рядах. Так это и запечатлено на дошедших до нас фотографиях.
Марк был человеком верующим и до конца своих дней соблюдал традиции иудаизма.
Надгробие на могиле Антокольского, украшенное огромным магендавидом и менорой, сделал ученик Антокольского, известный скульптор-еврей, Элиас (Илья) Гинцбург (1859-1939). Его из черты оседлости в Петербург вывез когда-то именно Марк Антокольский.
Общество поощрения художеств 22 декабря 1902 года собралось, чтобы почтить память скульптора. Была исполнена специально написанная по этому случаю кантата в память Антокольского (речитатив и хор), музыка для которой, с аккомпанементом фортепиано и валторны, была сочинена А. К. Глазуновым и А. К. Лядовым. Текст для этой кантаты был сочинен С. Маршаком.
Стихи были написаны 15 летним гимназистом С.Маршаком по просьбе опекавшего его Стасова.       Отрывок из текста Кантаты:
"Рече Господь: " Я одарю его высокою душою,
И под его творящею рукою
Холодный мрамор оживет!"
И вот явился он. К своей желанной цели
Чрез край неведомый повел он свой народ,
И мощно раздалось над смолкнувшей землею
Его "вперед", бесстрашное "вперед".
Но не исчезнет он из памяти народной.
О нет! И будет он как радуга сиять,
И яркою звездою путеводной
Наш мрачный путь он будет освещать».