Я заплутал в окутанных паром трущобах. Окосевший от акклиматизации, дезориентированный, вывалился на площадь из очередного склизко-тёмного проулка. Я шёл неровной походкой вместе с потоком людей. А тот завихрялся, подчиняясь неизвестным мне законам.
Толпу прорезали пацанята на ховерах, петляющие, хохочущие, делающие воздушные сальто. За ними на челноке с сигнализацией спешила погоня. Стражи порядка?
Яркая вывеска ресторана морепродуктов с объёмным крабом ожила. Существо потянулось клешнями к своей голове, сняло верхнюю часть костюма и обнажило вполне человеческую голову.
«Ростовая кукла» – тупо отметил я про себя. Краб продолжил разоблачение – снял розовые рукава, выключил аэроходули. А затем двинулся в сторону неоновой вывески. Искрящиеся буквы недвусмысленно намекали: сегодня там наливают три виски-цоджа по цене одного.
Я нашёл это выгодной инвестицией и проследовал за лжеморепродуктом. Ценой неимоверных усилий пробрался к барной стойке сквозь кашу разномастной публики. Попутно краем глаза оценил интерьер помещения.
Бар был выполнен в эко-стиле, популярном на Земле в начале двадцатого столетия. С потолка свисали огромные окорока и толстенные колёса сыра, источавшие характерный аромат копчёностей. Посетители располагались на табуретах, стилизованных под берёзовые пни, вокруг массивных столов из сруба. Окна выходили на шумную площадь. Они напомнили мне круглые отверстия в норе. Из стен торчали корни и пучки сухоцветов.
Пока я ждал свой заказ у стойки, меня сложило пополам от рези в желудке, и я наклонился будто бы завязать шнурок. Шнурков у меня не оказалось. Зато я смог полюбоваться мякотью Чломмы цвета сырого мяса сквозь прозрачный пол.
– Виски-цодж и два в подарок, – весело подмигнул мне усатый бармен. Его лицо двоилось и расплывалось.
Мои слова прелестной медсестричке о категорическом воздержании от гелей были не ложью. Скорее – творческой импровизацией. В конце концов, все мои будущие клиенты глотали эти гели литрами, если не цистернами. Я решил одним махом избавиться от симптомов кошмарной акклиматизации и заиметь представление о том, с чем мне придётся работать. И да, я осознавал: эти детские аргументы – лишь уловки моего сознания. Главной причиной было неудержимое любопытство...
Я опрокинул первый коктейль и довольно скоро отправил ему навстречу ещё один. Тем временем в толпе началось странное шевеление. Я вдруг осознал, что посетители не вели себя подобно типичным гостям питейного заведения. Они не кучковались в микросоциальные группы и не пытались снять стресс от обилия информации шутками. Проще говоря, были категорически серьёзны.
Сновали от одного столика к другому, раздавали листовки, поглядывали на часы. «Собрание! – догадался я. – Попал на сходку какого-то клуба по интересам. Что ж, всё по плану, включение в общественный процесс началось, эхей!»
Этот мысленный «эхей» словно триггер указал мне на близкий приход.
Между тем градус суеты поднялся. Несколько крепких ребят повскакивали со своих мест и принялись двигать столы, освобождая пространство в центре зала. Когда сцена была сформирована, в полу открылся люк, и оттуда выбрался маленький детский хор. Зазвучал мажорный гимн Октановой Агломерации.
Внутри меня зрело беспокойство, похожее на влюблённость. Оно началось с лёгкого сладостного предвкушения, томительно тянущего на поиски приключений. Эта фаза прошла за пару минут, не успел я ей насладиться. Затем последовал возрастающий интерес к деталям. Узор на деревянной поверхности барной стойки. Мои до странного мягкие руки. Улыбчивые лица в толпе. Обоняние принялось распознавать десятки переплетающихся ароматов, изображение стало зернистым.
Меня до жжения под сердцем захватило происходящее на сцене. Два бугая под громкие овации внесли в центр зала стул. На нём, словно на троне, восседало миниатюрное существо с длиннющим водопадом волос. Их фиалковый отлив говорил о мутации, что проявлялась у коренных танандцев не раньше пятого поколения. Она была одета в традиционный планетарный комбинезон густо-алого цвета. Тот идеально облегал её фигурку.
Мужики бережно опустили эту нимфу на пол, и она вскочила ногами на свой царственный табурет. Воздела руки к потолку со свисающими окороками. Зал моментально умолк, словно невидимый звукорежиссёр крутанул переключатель громкости.
На вид ей можно было дать в районе двадцати земных лет. Настоящий её возраст и статус на Тананде, я бы смог определить, только прочтя талмуд «О кастах и статусах». Тот же сиротливо пылился в загрузках моего коммутатора.
Девчонка обвела взглядом харизматичного лидера благоговейно притихших людей.
– Вам не надо объяснять, кто я, – произнесла она вкрадчивым и неожиданно глубоким, полным вибрации голосом. Я увидел, как от её груди в зал потянулись ярко-белые эфирные руки.
– Я та, кто наблюдает за Цанти. Она служила Первоматери Чломме много лет. Haum anadava!
– Haum anadava! – эхом отозвался зал.
– Я росла на глазах Великой Первоматери! Я часть её, вскормленная её соками! Как и вы, братья и сёстры!
– Omnidavass... – пробежал шепоток по рядам.
Её разрез глаз немного напоминал корейский, и про себя я окрестил её азиаточкой. Она окинула людей проникновенным взором, полным безусловной любви. Неожиданно сменила интонацию.
– Друзья, я родилась и выросла на Тананде, как мой отец и мой праотец. Все мы дети Чломмы. Она кормит и охраняет нас от бурного хаоса вселенной. Чломма нужна нам и нужна нашим детям! Без неё мы не выживем на этой планете.
– Да! Верно говорит! – послышались голоса из толпы.
– Но и мы нужны ей! – она возвела тон до нетронутых доселе высот. Я поразился его властности. Девчонка спрыгнула со своего трона и пошла в толпу, заглядывая в глаза каждому. Перед ней почтительно расступались. Я видел, как её окутывает розовато-рыжее облако, и эта аура насыщает зал, словно радиация.
– Мы нужны Первоматери сейчас, как никогда! Изоляты калечат и уродуют её с новой силой! Они засыпают её раны хлорной известью, и она не может их зарастить! Знаете ли вы, какую боль она испытывает? Чломма просит нас о помощи, можем ли мы не замечать её страданий?
Лицо девчонки источало почти демоническое свечение. Она модулировала голосом от нижайших обертонов и шёпота до трагических всхлипов. Завела публику так, что возбуждение стало почти осязаемым. Её закатного цвета присутствие затопило помещение.
Моя рубаха приклеилась к спине. Сердце отстукивало бит в стиле техно. Я ощущал невероятной мощи духовный подъём. Да какой там! Я был готов строить баррикады, рушить устои и плясать качучу под дудку этой невероятной азиаточки.
Вдруг я заметил серое пятно равнодушия в зале, утопающем в рыжине воодушевления. Двое мужиков посмеивались, кривлялись. Явно не обращали внимания на мистическую проповедницу. Та как раз слегка увлеклась:
– Будь прокляты изоляты! Я бы накрыла своим телом раны Чломмы, спаси это Первоматерь от гибели!
– Уж лучше меня накрой своим телом, больше пользы выйдет! – гоготнул один из типов.
Девчонка оборвала себя на полуслове и резко обернулась на голос.
– Ты, Ральф, как я погляжу, хочешь, чтобы Организм покинул планету?
– Никак нет, госпожа, – пробасил мужик, мигом растерявший свой запал.
– Значит, ты идёшь вместе с нами разгребать хлорные завалы. Или предпочтёшь отправиться к изолятам? Третьего не дано.
– А толку, Цанти? – вяло продолжил спорить туповатый Ральф. – У меня руки по локоть от хлорки разьело, а они всё не угомонятся!
Нимфа одним махом взмыла на табурет.
– Я знаю, вы устали! – мягко произнесла она, вновь обращаясь к подостывшей публике. – Мы боремся с изолятами слишком давно. Они – болезнь Тананды. И долг нас, целителей, поддерживать и укреплять Чломму, насколько хватит сил. Если Первоматерь покинет свой народ, нам грозит кое-что пострашнее, чем руки, изъеденные хлорамином. Есть вещи намного ужаснее смерти. Но даже они не сравнятся с нашей участью, потеряй мы Чломму.
От меня уже можно было зажигать фитили. Я готов был умолять эту девочку дать мне лопату, чтобы разгрести для неё хлорный завал! Хотя до сих пор не понимал, как это спасёт нас от неминуемой гибели.
– Только вместе мы дадим отпор людям пустошей. Только вместе спасём Чломму и выживем! Мне нужен каждый из вас, каждый! Без вас, братья и сёстры, я бессильна в этой войне!
Она выдержала драматичную паузу и задорно крикнула:
– Всем гелей за счёт Кшатры! Смерть изолятам!
– Да! – подхватил зал, словно только и ждал этой реплики. – Пусть гниют в котловане!
Поднялась кутерьма, по рукам пошли чаши с цоджем и флегмой, все заголосили. Я был частью целого, клеткой организма, меня похлопывали по спине и раз за разом предлагали хлебнуть ещё. В гомоне я уже едва разбирал, как девчонка дожимала свою паству лозунгами:
– Во имя Первоматери! Спасём Тананду!
Сначала тихо, а потом громче и быстрее в толпе начали скандировать нараспев непонятные мне слова: «Ха-ум-ана-дава! Ха-ум-ана-дава!» Постепенно в ритм включился весь зал, и через минуту я уже в полном трансе повторял вместе с другими эту мантру. В общей суматохе вдруг образовался порядок. Народ дружно стал топать в лад, выстроился в шеренгу и зашагал к выходу.
Это уже не были завсегдатаи гелевого бара. Это был отряд спасителей планеты. У выхода каждый принимал из рук проповедницы серый мешок. Когда до меня дошла очередь, я на секунду задержал свои раскалённые ладони на её и получил в ответ кивок. Он был тем, что я безуспешно искал всю жизнь – одобрением, принятием, знаком. В тот момент я не знал даже своего имени, зато знал её.
«Цанти!» – вспыхнуло в моём сознании. А ещё я знал, что жив благодаря Чломме. Я питался её соками с рождения, как и вереница моих предков. Мечтал пожертвовать собой, лишь бы залечить её раны.
Первый раз в жизни я ощущал истинную уверенность в своей правоте. Чего ради я существовал раньше? Почему барахтался в сомнениях? Теперь я прозрел! В яркой ослепительной уверенности я взял свёрток. Вышел наружу. Скандируя вместе с шеренгой «Ха-ум-ана-дава», направился вдоль по улице.
Неведомым мне образом Цанти с телохранителями оказалась во главе колонны. Она зафиксировала свою геопозицию меткой, которая теперь висела красной кляксой над её головой. Люди шли за ней как войско за командиром. Топ-топ, ха-ум, топ-топ, ана-дава.
Нас окутал тёплый туман. Буквально за вторым поворотом мой взгляд воткнулся в отрубленное искалеченное щупальце Чломмы. Оно было подобно гигантскому умирающему червю. Дёргалось в конвульсиях, присыпанное белыми комьями хлорной извести. По его стволу расползалась краснеющая язва.
Очевидно, до набега изолятов росток нырял во внутренний двор. Теперь его отсечённый конец ползал по брусчатке. Натыкался на ховеры и челноки у тротуара, заляпывал их оранжевой жижей. Размером обрубок был в три человеческих роста и с лёгкостью придавил бы меня, попади я под него.
Все остановились, развернули свои мешки. Я последовал примеру. Внутри оказались строительные рукавицы, бутыль с флегмой и… лопата! Это открытие неимоверно меня потрясло.
«Я формирую свою реальность! Пять минут назад я готов был полцарства отдать за лопату, и вот она здесь! Это же чудо божье!» – звучало в моей голове без капли иронии. – «Теперь я действительно смогу помочь!»
И я принялся помогать. Махать лопатой, разгребая вонючий хлорный снег, ссыпать комья в мешок. Я любовно очищал язвы на массивном отростке, уходящем под фундамент высотного дома. Умащивал раны флегмой, и те затягивались прямо у меня на глазах. Кажется, в такие моменты у меня текли слёзы. Из окон глазели, подбадривали, что-то кричали. Играла музыка.
К нам присоединились люди – много людей. Они вышли из соседних домов и сгребали белый порошок в мешки кто чем горазд. Работали весело, припеваючи. С шутками, фляжками с гелями, ходившими по рукам, забавными присказками, которые я понимал на уровне интонации.
Ни до, ни после, я не ощущал такого единения с другими, как в часы моего первого в жизни прихода с цоджа. Никто не спрашивал меня, кто я и откуда тут взялся, почему работаю за пятерых и даже указываю другим, куда складывать набитые тюки. Все приняли меня безоговорочно, сразу же. Как будто я жил так всегда. А может, так оно и было? А земная сюжетная арка просто привиделась мне в дурном сне?
На пике этого переживания тело моё запульсировало в экстазе единства с миром, с Танандой и с Чломмой. Чистый концентрированный кайф.
Изображение стало быстро ускользать вверх, как бывает на вертикальной карусели в Луна-парке. Я присел, а затем и прилёг под фортификацией из туго набитых вонючей известью мешков. Понять, открыты мои глаза или закрыты, было решительно невозможно. Что так, что эдак я видел только уходящий вглубь вселенной бесконечный фрактальный калейдоскоп. По телу одна за другой бежали волны уже тошнотворного удовольствия.
Ментальный оргазм перешёл в хорошо знакомый мне физический. Это слегка меня отрезвило. Я разлепил мокрые от слёз глаза и увидел небо. А в нём несколько озадаченных и хихикающих лиц. Мой экстатический припадок, как видно, вышел за рамки допустимого. Невольно я привлёк к себе уйму внимания.
– Смотри-ка, живой!
– Крепкий дядька! Я уж думал, всё. Путёвка в котлован…
– Вам помочь? Вы в порядке?
Вокруг меня уже толпилось с десяток человек, кто-то поддерживал мне голову, кто-то поил водой из бутыли. Вдруг в сутолке фигур я распознал знакомый бело-лиловый водопад волос. Она мягко, но решительно подвинула зевак:
– Пропустите! Дайте взглянуть, что с ним.
Присела у моей головы. Мне под затылок легка её прохладная рука, вторая накрыла лоб.
– Пульс в норме. Для человека, выпившего бидон цоджа, конечно. А вот температура шкалит. Ты как? – негромко спросила она.
Из этого положения я мог рассмотреть каждую веснушку на её перевёрнутом лице. Оно светилось странной потусторонней свежестью.
– Кажется, я… дома.
– Ну, конечно, ты дома, где же ещё тебе быть! – ухмыльнулась она. – Я тоже очень рада. Только в другой раз постарайся выражать свой восторг более спокойно, без этих жутких конвульсий, ага?
К нам подскочил запыхавшийся рыжий парень в комбинезоне креатора:
– Цанти, мы здесь закончили!
Кажется, такую форму я видел на добытчиках в капсулах во время симуляции. Он присел рядом:
– Милая, тебе нужна помощь?
Даже из горизонтальной позиции я заметил, как он с трудом сдерживает раздражение.
Она нежно улыбнулась:
– Не стоит. Очередной турист переборщил с гелем, только и всего. Я скоро буду, только отведу его в медцентр. Забери, пожалуйста, у людей инвентарь и отпусти по домам, встретимся на базе.
– Классика, – пожал он плечами, – давай, только не задерживайся.
Он отошёл и принялся собирать лопаты, раздавая какие-то указания. В голове шумело. Я безуспешно силился привстать.
– Не дёргайся, я хилер. То есть, по-вашему, земному, целитель, – успокоила меня она, – будешь подниматься, делай это медленно и аккуратно.
– А у меня докторская степень, – не к месту осенило меня. – Но всячески благодарен. Так где, говоришь, у вас медпункт?
Меня рентгеном облучил её оценивающий взгляд. Голос доносился рывками, словно запись не успевала подгружаться из всемирного облака данных.
– А я и не говорю. Стоит мне сообщить тебе адрес, ты на реактивной скорости полетишь туда. Сшибая прохожих и оргазмируя. Нашим-то без разницы, только поулыбаются. А вот сам получишь выговор от Цогмы за непотребное поведение.
– Откуда ты знаешь, что я из Цогмы? – только и вымолвил я, чувствуя себя категорическим идиотом.
– Слежу за тобой! – она пощекотала нежной рукой мой затылок. От этих манипуляций я чуть было не улетел в астрал повторно.
– Очень лестно...
– Шучу. На тебе цогмовская экипировка. На комбезе логотип Лиги. Мой муж ходит с таким же.
Последняя фраза быстро вернула меня к реальности. Я с трудом заставил себя оторваться от потеплевших рук девочки-хилера и встал.
– Ты из правящей Лиги, я из Кшатры, чем не шикарный повод для дружбы? Минуя остальные жаркие детали, – подмигнула она.
– Не усматриваю логики. Ладно, объяснишь мне её по дороге в санчасть, – вздохнул я и поморщился от фантомных мурашек в затылке.– Только прошу, не флиртуй со мной, это невыносимо.
Она искренне рассмеялась и пообещала воздержаться, хотя усилия придётся затратить прямо-таки титанические. Моментально посерьёзнела:
– Ты помнишь своё имя? Спрашиваю не ради праздного заигрывания. Лишь проверяю, нет ли провалов в памяти. От злоупотребления цоджем такое случается, знаешь ли.
– На Земле меня звали доктор Жартовский. Поразительно, но я даже помню, что ты – Цанти.
– Значит, жить будешь! – она хлопнула в ладоши. – Тогда в путь, мы должны успеть до темноты. Раз флирт был предан анафеме, должна уведомить, что после заката у меня иные планы.
Мы медленно двинулись в проулок, подсвеченный изумрудным неоном. Я шёл как в полусне. Осознанность возвращалась толчками.
Начало смеркаться, зажглись оранжевые фонари. Такую древность я видел только в ретро-кинотеатрах.
– В Кадансе эпохи расходятся кругами от центра к окраинам, – объяснила она, заметив моё удивление. – Старый центр стилизовали под двадцатый век, бизнес – кварталы – под двадцать первый. Лишь на окраинах начинается двадцать третий – с аэротранспортом и гиперкомплексами на десятки тысяч квартир. А здесь даже летающие ховеры запрещены. Для аутентичности.
– Кому нужны ховеры, когда есть трамваи. Лязг и грохот – невысокая плата за аутентичность...
– Это часть концепции. Структура города отражает идею о том, что настоящее – результат прошлого, – поведала мне Цанти, грациозно ступая по голубоватой брусчатке, заросшей мхом.
– На Земле мне говорили, вы здесь не любите размышлять о таких материях, как прошлое и будущее, – прокомментировал я.
– А мы и не размышляем! – весело откликнулась она. – Осознал раз и каждую секунду живёшь в новом сейчас. Не тратя время на размышления.
Городской пейзаж менялся с поразительной скоростью. Я заворожённо разглядывал массивные коричневые и багровые щупы, на которых теснились слепленные рядком дома. Зелёные ставни и оранжевые крыши, пёстрые лавочки и радужные вывески. Питьевые фонтаны, окружённые тополями.
Мы вышли на Стеклянную аллею. Под ногами стелилась заключённая в аквариум оранжевая гелевая река. Цоджевая артерия Организма. Прохожие кивали Цанти, иные подходили поздороваться. С доброжелательным любопытством поглядывали на меня.
Прогулочную зону обрамляли испускающие пар трубы. Отверстия для дыхания Организма, догадался я. Наверно, часть его ртов оказалась глубоко под городом. Широченные дышла, каждое по толщине с тысячелетний бук, смотрели в небо и были обвязаны цветастыми ленточками, гирляндами, изрисованы граффити. Некоторые – расписаны в духе языческих тотемов. Я жадно вдохнул полной грудью и покачнулся:
– А пахнет-то как изумительно!
Цанти хихикнула.
– Ещё бы, пар проходит три степени очистки и ароматизации. Подышал бы ты им в пустошах! В природе-то Организм не полощет свои рты мятным освежителем.
Мы вышли из старого центра, обогнули крошечный жилой квартал. Тот примостился под холмом из гигантской кожной складки Чломмы. С обратной стороны обнаружилась остановка челноков. Стеклянный бокс, видимо, установили здесь настолько давно, что он уже врос в ороговевшую снаружи мякоть.
Вскоре подлетела большая гусеница из прозрачных капсул. Цанти обрадовала меня новостью: сотрудники Цогмы и люди Кшатры могут пользоваться городским транспортом бесплатно.
Мы взмыли вверх. Я вытянулся в массажном кресле, тут же принявшем форму моего тела. В окнах видеороликом замелькали кадры пейзажа. Сад мультяшно-малиновых деревьев. Полыхающее радужными огнями колесо обозрения. Мозаичная площадь с изображением восьмёрки на боку – символа Октановой агломерации.
Ещё выше. С этого ракурса форма города напоминала не то амфитеатр, не то воронку. Вместо слива в её центре торчала голова Организма. Малоэтажный центр плавно вырастал в целые джунгли небоскрёбов по ободу окраин города. Границу окружал полупрозрачный защитный купол. Матовым стеклом кордон размывал детали мятно-серых пустошей вдали.
Как только подлетели к магистрали, скорость смазала картинку за окном в цветную полосу. Поток шаттлов повторял своей траекторией причудливый рост тонкого щупа. Я ещё долго заворожённо смотрел на акварельные переливы. Запоздало вспомнил, что еду не один:
– Да, о Кшатре! Слышал, это философская школа. Как она связана с моей конторой?
Цанти оторвалась от своего коммутатора и гордо улыбнулась:
– Очень просто. Лига управляет ресурсами, а мы управляем сознанием ни в чём не повинных граждан!
– Напоминает секту, – опрометчиво выдал я.
– Я знаю всеобщий земной язык. Понятие секты в нём имеет негативную окраску. А у нас свободе от оценочных суждений учат в младшей школе.
Глаза мои округлились в почти нешуточном ужасе:
– И тому, что реальность есть лишь игра восприятия, тоже учат?
– Всё суть иллюзия! Но мы, по крайней мере, видим и чувствуем свою богиню. В отличие от вас, землян!
Она достала из кармана огромный круглый леденец на палочке и положила его за щёку. Я едва удержался, чтобы не начать фантазировать на эту тему. И почти её не слушал. То ли на Тананде легкомысленно относились к обещаниям, то ли мне попался такой необязательный экземпляр. Но с каждой минутой я убеждался: эта танандочка в моём вкусе.
– ...Кшатра – это учение о единстве с Организмом. Его последователи создали сеть храмов Чломмы. Во главе каждого стоит биант или бианта, – долетел до меня обрывок её рассказа. – Тебе, наверное, объяснили, кто такие бианты?
Я сделал вид, будто моя осведомлённость в области духовных санов стремится к абсолюту. Важно кивнул.
Цанти это немало рассмешило.
– И как тебя взяли в Цогму? Ты же совершенно не умеешь лгать! Ладно, слушай! – она милостиво вытащила изо рта леденец и стала рисовать им в воздухе. – В городах Тананды очень простое кастовое деление. Доноры – люди с избытком энергии, их излучение Чломмы стимулирует, и они успокаиваются благодаря флегме. Акцепторы – люди с недостатком энергии. Их Чломма угнетает, и они выравнивают состояние цоджем. Ну и бианты – те, кто всю жизнь балансирует между двумя полюсами. У нас, биант, особо сильная связь с Чломмой. Мы общаемся с ней на более глубоком уровне, чем остальные...
Я всегда питал необъяснимую симпатию к маниакально-депрессивным клиентам. Но теперь радовался, что Цанти не одна из них. Заниматься с ней консультированием мне хотелось меньше всего. Воображение моё рисовало массу других увлекательных видов деятельности.
– ...Если правильно смешивать два геля, с течением жизни наша связь с Первоматерью крепнет. Мы тонко чувствуем её настроения, знаем каждую рану, – с горящими глазами продолжала она, – ищем места для новых станций добычи. Предсказываем, где отдача будет, а где – нет. Помогаем креаторам войти с ней в контакт.
– Мне так и не рассказали, что именно происходит во время контакта. Это гостайна?
– Чломме, как и любому живому существу, хочется общаться. Добытчики-доноры рассказывают ей истории из внешнего мира, акцепторы же слушают о её вечной жизни. Общение происходит без слов, на нейронном уровне. Когда сеанс завершается, креатор получает в награду за толику своей энергии гель.
– Ага, теперь ясно, – суммировал я, – креаторы отвлекают её внимание интеллектуальной беседой, пока выкачивают гели! А вы им подсказываете темы для разговоров!
Цанти не поддалась на провокацию и спокойно закончила мысль:
– Таким образом, ваша Цогма контролирует добычу и распределение гелей в обществе. Ну а мы в Кшатре создаем для этого все условия.
– А ты, стало быть, бианта и верховодишь одним из храмов?
– Так и есть! Похоже, ты немного оклемался и даже начал соображать. Как раз вовремя, мы приехали.
Цанти выпорхнула из челнока. Звякнули бутылечки, прикреплённые к её поясной сумке. Я вышел из транса, а потом из капсулы – за ней. Город остался далеко позади, и вокруг простиралась широкая розовато-красная кожная долина, местами поросшая высокой белёсой травой.
– Это заповедник у Флегмового озера, – с благоговейным придыханием сообщила мне она.
– Мы разве не в больничку собирались? – уточнил я. – Лечить меня, болезного?
– Физически ты бодр и весел. Но вот ментально... И не смотри на меня так! Я могу определять состояние здоровья невооружённым глазом, считай, у меня встроенный сканер. А вот помедитировать тебе сейчас действительно необходимо. Пойдём, я научу тебя. Эта заповедная долина – идеальное место для медитации.
– Дорогая, если бы я не умел медитировать, то давно бы уже поехал умом!
Мы спрыгнули с челночной платформы и двинулись к сердцу долины, где голубело озерцо. Кожа под ногами сильно пружинила, от неё исходило тепло. Здесь пахло озоном и почему-то лакрицей.
– Знаю я, как вы, земляне, умеете медитировать! Вы садитесь с умным видом, закрываете глаза и пытаетесь отслеживать своё дыхание, – Цанти забавно кривлялась, вприпрыжку шагая сквозь травянистую поросль вглубь заповедника. – Но мысли! Вы же не в состоянии выключить мыслемешалку хоть на минуту. В лучшем случае сидите и твердите себе: «Вот, теперь я ни о чём не думаю». Или спрашиваете себя, а правильно ли я тут медитирую? Я тебе так скажу, Жартовский: неправильно.
Я закатил глаза, но бианта этого не увидела: сумерки густели.
– А ты у нас полностью управляешь своим разумом и можешь перестать думать по щелчку! Ха! Могу только поаплодировать. Ну и спросить – а что ты забыла в физическом мире? Почему до сих пор не путешествуешь сквозь время и пространство в виде эфира?
Она была уже по пояс в траве и немного замедлила шаг:
– По щелчку отключать свои мысли я пока не научилась. По крайней мере, не дольше, чем на несколько минут. Но если жить в одном ритме с Чломмой, дышать с ней в такт, происходят удивительные вещи. Ты резонируешь со вселенной, вибрируешь с ней на одной частоте. И мысли уходят…
– Каким же образом ты дышишь с ней в такт? – осведомился я.
Цанти интригующе понизила голос:
– Если глобально, то коплю ресурсы на её вдохе – в сухой сезон, а воплощаю планы на выдохе – в паровой.
– Восхитительно, – заметил я. – Чтобы проверить, насколько это круто, мне придётся зависнуть тут на год минимум. А что? Прикуплю себе домик у реки, подсяду на гели, заведу подружку и спиногрыза. Не скучать же, пока жду результатов эксперимента…
Она милейше улыбнулась:
– Не удивлюсь, если так и произойдёт! Такие декларации исполняются довольно быстро. Если у тебя достаточно энергии.
– А есть более краткосрочные техники? Мне вообще-то по нраву быть в резонансе со вселенной.
Кожа Организма в этой части долины была покрыта пупырышками размером с кулак. Подул ветер, трава успокаивающе колыхнулась. Бианта кивнула:
– Есть. Сейчас попробуем!
Она прилегла и уютно свернулась улиткой, будто пришла домой после долгой дороги. Я по инерции лёг рядом.
Она повернулась ко мне и зашептала:
– Приложи ухо к её коже. Прикрой глаза. Чувствуешь пульсацию? Дыши вместе с ней...
«Какого чёрта, – подумал я. – Так и сделаю, раз уж я здесь».
Перекатился на бок, прислонился ухом к тёплой бугристой поверхности под щекой и ощутил ритмичное подрагивание. Планета дышала, я чувствовал её пульс, ощущал его телом. Мне не пришлось подстраивать дыхание в такт, я просто осознал, что всегда дышал в этом ритме. Только на Земле он шёл в диссонанс с мелодией планеты. А здесь – дополнял её, гармонировал. Я был человеческой деталью, вставшей во вселенский паз.
Сейчас, вспоминая то откровение, я облекаю его в словоформы. Тогда слов не было. Ни слов, ни мыслей, ни даже меня самого. Только вдох и выдох синхронно с Высшим Организмом. А потом дышать стал не я. И даже не тот, кто наблюдал за этим дыханием. Мною дышала сама материя, из которой было слеплено зримое и незримое.
Момент прошлого навсегда исчез, не оставив после себя и капли послевкусия. А каждый следующий означал новое здесь и сейчас.
Тогда я начал не понимать – чувствовать, почему Чломму называют Первоматерью. Тот опыт в долине заставил меня прикоснуться к чему-то древнему, глубоко запрятанному. Пробудил родовую память. Пренатальные ощущения. Я в позе эмбриона лежу в темноте. Здесь тепло и безопасно. Дышу вместе с существом, от которого зависит моя жизнь в этом мире.
Я уплывал всё глубже в невыразимо интимный внутренний космос, когда извне, будто сквозь вату, стали пробиваться неразборчивые крики. Поначалу я старался их игнорировать. Но затем в меня вцепились и принялись дергать за руки. Не сразу я стал вспоминать, где нахожусь. Очнулся. Испуганная Цанти трясла меня, как видно, уже давно.
– Жартовский, вставай! Я слышала выстрелы!
Медленно, как в дурном кошмаре, мы начали подниматься.
– Вот тебе и резонанс со вселенной, – проворчал я. – Полный дзен! Об этих поразительных вещах ты говори… – что-то обожгло бедро, прервав на полуслове. Меня подкосило, я рухнул на пружинистый кожный покров. В долю секунды осознал, что это был лазерный луч. Прошёл по касательной. Рана неглубокая, но крови будет много.
– Жартовски-и-ий...– завыла позади меня Цанти. Я обернулся и увидел, что она лежит в траве, а под плечом у неё растекается красная лужа. Будто мы находились в виртуальной игре, и текстура её алого комбеза поплыла, заглючила и расползлась за пределы тела. Я подполз к ней и осмотрел рану. Плечо было прожжено насквозь.
– Ш-ш-ш, постарайся не кричать, они могут услышать!
– Пушка... у меня за поясом… – простонала она.
Я просунул руку ей за спину и выхватил странного типа бластер, похожий на водный пистолет.
– Зачем лекарю пушка?!
Цанти кусала губы:
– У нас случаются ... стычки с изолятами! Мммм, как же больно! Она стреляет не боевыми…
– И чем же она стреляет, розовыми конфетти!? – разозлился я.
– Усыпляющими нанодротиками…
– Вечно мне попадаются гуманистки!
Крики доносились с запада. Стараясь остаться незамеченным, я пополз на шум сквозь заросли. Высунулся и увидел поодаль четыре фигуры. Совсем ещё дети. Двое ребят в кожаных жилетах – у одного я приметил боевой бластер, и ещё двое парней в длинных белых рясах. Все они орали и размахивали руками. Тихо и аккуратно я подобрался ближе и разобрал:
– Валите из долины, пока мы не вызвали войтов!
– Сами катитесь в котлован! А не то я прострелю ваши мерзкие цивильные головешки!
Долго ломать голову над выбором стороны не пришлось. Я вспомнил, как пару лет назад участвовал вместе с бывшей женой в виртуальном трипе на Дикий Запад. Я тогда неплохо обучился стрелять. Прицелился и прошил дротиком шею парню, который размахивал пушкой. Тот мигом замолк и плавно осел на траву.
Его компаньон запаниковал:
– К-какого хера тут т-творится? – взвизгнул он, заикаясь.
Я повторно спустил курок. Ничего не произошло. Как перезаряжать эту штуковину?
Медленно, будто в киселе, он потянулся за спину. Заметил в траве меня. Ещё секунда и...
Из-за моей спины раздался выстрел. Изолят упал, не успев достать оружие. Я обернулся. Цанти стояла, зажав ладонью кровоточащее плечо. В другой руке у неё была пушка-близнец моей. И где только она её прятала всё это время? Вот они, хвалёные танандские карманы...
Парни в белоснежных кафтанах подбежали к нам. Наперебой стали причитать:
– Они пытались отравить гелевое озеро!
– Мы их поймали!
– Но у них оказался бластер! Лазерный, представляете?!
– Мы уж думали, нам конец!
– И откуда вы только взялись?!
Я глядел на маленькую храбрую бианту и почти не обращал внимания на доблестных защитников экологии.
– Цанти, ну ты кремень… – восхищённо протянул я.
Она пошатнулась, и я едва успел подхватить её на руки.
– Девчонке с такой раной лежать бы и тихо себя жалеть. Или громко звать на помощь – одно из двух.
– Отнеси меня к озеру, Жартовский, – еле слышно проговорила она. – И постарайся без идиотских комментариев, справишься?
– Озеро! – дошло до меня. – Ну конечно! Флегма же регенерирует ткани!
Она была очень лёгкой. Я поскакал к светящейся в темноте гелевой глади. Держа её на руках, по пояс зашёл в флегму. Казалось, если отпущу, опять начнёт происходить нечто из коллекции «резонируем со вселенной». Через минуту ощутил, как боль в бедре постепенно начинает растворяться. Цанти обнимала меня за шею и сдавленно стонала, пока дыра в её плече на моих глазах затягивалась розоватой кожей.
– А ты везучая. Идеальное ранение в идеальной локации! – сказал я, когда процесс почти завершился.
– Тебе повезло больше, – улыбнулась она, – у тебя вообще была детская ранка, даже терпеть не пришлось! К тому же…
На меня накатила эйфория:
– К тому же, я почти молод, эпизодически успешен и не поддаюсь внушениям рекламы – сплошное везение!
Озеро аквамариново бликовало в её глазах. Она взглянула на меня с ласковой иронией:
– Ничего подобного! Это следствия твоих решений. А везение – вот! – притянула меня к себе и поцеловала.
Глава третья: http://www.proza.ru/2018/05/27/1801