Письмо

Алекс прожил интересную и достаточно долгую жизнь, и найденное после его смерти письмо стало настоящим откровением для его сына.
Том не решился сначала прочесть его родственникам, подумав, что для начала необходимо сделать собственные выводы о том, как жил отец, чего добивался в жизни и чего ждал от нее. Пусть даже лёжа на смертном одре, но он надеялся, что смерть смилуется над ним, прошлые обиды забудутся и хотя бы еще раз он увидит первую любовь. Вернется дочь, с которой он не разговаривал много лет. Ссора-то, по сути, пустяковая. Однако упрямый характер обоих сторон так и не дал возможности примериться даже в момент болезни и долгого ухода старика.
Так вот о письме, вот собственно и оно.
« Пишу, потому что очень хочется сказать, да кто услышит меня, я и не надеюсь, что, даже услышав, вы поймете меня и мою историю. Но не смейтесь над старым дураком.
Часто, как часто я пытался сказать вам как люблю вас, как хотел поделиться тем, что горжусь вами. Только вы всегда были заняты своими делами, считая их более важными.
Я не упрекаю, нет, это нормально — молодость и старость разделяет пропасть, которая с годами становится только шире и глубже. Как бы вы не стремились понять и услышать мое ворчание, мои восторги и просто слова, у вас все равно не получится.
Много лет назад, когда я еще не встретил вашу маму, я был влюблен. Большинство из нас испытывают это чувство. Хотя встречаются люди, так и не познавшие его прелесть, как и разочарования, вкус к жизни, когда за спиной вырастают крылья.
Помнят ли старики свою первую любовь? Вы рассмеетесь, пусть не в голос, но про себя точно улыбнетесь. Не думая, что мы были такими же, как вы.
Так вот ее звали Татьяна. Нет, она не была русской, мы познакомились в Париже. Наверное, огни городских улочек, уютные кафе и чудесный кофе сделали свое дело.
Она любила шоколад. И была веселой, приятной девушкой. Думал ли я о том, чтобы связать с ней свою жизнь? В те дни, в минуты счастливых мгновений я был озабочен другим и теперь жалею о своей нерешительности.
Пускай мой брак можно было назвать счастливым — трое замечательных детей Марк, Том и Шелли.
Шелли. Она чем-то отдаленно всегда напоминала мне Татьяну. Даже не знаю почему. Не имея родственных связей, характер обеих определял будущее. Сильный характер, и иной раз упрямство, которое я называл ослиным.
И в самом деле, наверное, из-за упрямства Татьяны и полного отсутствия с моей стороны настойчивости, я потерял ее, и долгие годы жалел о своем решении, о ее выборе.
Встретив Дорис, я искал в ней то, чего не было у той девушки, чтобы поскорее забыть ее, и мне удавалось делать это некоторое время. Однако я не переставал их сравнивать и с удивлением замечал, что две противоположности могут достичь похожих целей, используя совершенно другие пути.
Татьяне предложили место работы в журнале мод «Вог», она оказалась способным и талантливым редактором и никакие мои уговоры о том, чтобы она сменила место жительства, не помогали. Или я не был настолько настойчив, спросите вы.
Она не хотела переезжать, она была уверена, что оказавшись на моей стороне, попадет в стойкую зависимость от меня и наших чувств, что поставит на ее карьере крест. Ей было так удобнее. А я устал прилетать раз в месяц, довольствуясь несколькими днями страсти, ужином на крыше и прогулке по набережной Сены.
Татьяна жила работой, и после нескольких месяцев я понял, что мои чувства были нужны ей всего лишь на некоторое время, как передышка перед длинным забегом.
Последний раз, когда я встретился с ней, я уже был знаком с Дорис, но мы не строили никаких планов и были просто друзьями. Как я уже говорил раньше, моя будущая жена была не похожа на Татьяну, и, услышав очередной раз от нее «нет, у меня слишком много работы», я решил сделать шаг для разрыва наших отношений и просто, купив кольцо преподнес его Дорис.
Не думайте, что ваша мама сразу согласилась. Ей было известно о моем разбитом сердце и любви, которая не хотела угасать. Она сказала, что должна подумать, и мы не так хорошо знаем друг друга.
В итоге через полгода в канун Рождества, мы приняли решение, и оно стало обоюдным. Тем более Дорис призналась, что беременна, чему я был очень рад.
Она тоже писала статьи в Интернет журнал, чем неплохо зарабатывала и даже вскоре попала в штат сотрудников, чему я был несказанно рад. Только это было общим у нее и Татьяны, страсть писать интересные репортажи, тексты и статьи.
После рождения Тома, она не остановилась, не желая брать на себя роль только лишь домохозяйки. Однако в доме всегда был уют, да и няню она подбирала с особой тщательностью, так что с этим проблем у нас почти никогда не было.
Потом родилась Шелли. И, о боже, как я был счастлив, выполнить любой ее каприз. Однако Дорис всегда осаждала мои порывы, строго оповещая о том, чтобы я излишне не баловал дочку.
Не понимаю, как ей все удавалось держать в своих маленьких хрупких, но таких сильных руках.
Несмотря на то, что она уже работала, шеф редактором, это не мешало ей быть нашим ангелом-хранителем, участвовать в жизни детей и любить меня. Теперь по истечению стольких лет, я жалею, что не говорил ей, как счастлив, что мы все-таки решили связать наши жизни вместе. Ведь если между супругами любовь и понимание у них все будет получаться, даже если порой наш корабль семейной жизни натыкался на подводные камни, мы латали судно общими усилиями, привыкнув все делать и решать сообща.
У нас не было близких друзей, все эти люди на приемах и днях рождении были и остаются просто хорошими знакомыми, партнерами и важными людьми для жизни, работы или бизнеса.
Не помню, из-за чего Шелли так обиделась на меня. Боже, память становится похожей на старую ветхую бумагу, с которой необходимо бережно обращаться, чтобы страницы воспоминаний не превратились в прах.
Да, у нее появился парень. Когда я услышал слово Париж, меня точно перемкнуло. Все негативное, что связывало мои мысли с этим городом, выплеснулось наружу. Я наговорил много ненужных фраз и потом жалел об этом.
Как говорят, мы больше обижаем самых близких, чем совершенно чужих людей. Тут срабатывает некое табу, что так делать нельзя, а родственники они словно обязаны ради этих же родственных связей все понимать и принимать тебя таким, как есть.
Вот и Шелли после моих слов, которые наверняка показались ей очень обидными, используя собственные аргументы и сильный характер, что ей достался от матери, собрала вещи и сбежала в Париж.
Я был мрачнее тучи, и был зол на весь мир, хотя Дорис сказала, что так я поступил недолжным образом. Она улыбалась и говорила, что Шелли вправе сама решать, как устраивать свою жизнь, и ей далеко не шестнадцать, а почти что тридцать лет, чтобы исполнять волю родителей. В любом случае, даже если она противоречит ее внутреннему настрою, мнению и желанию.
Я знал, что Шелли хорошая девушка, да и Француа отличный парень. Если бы я так сильно опекал ее, и это была просто родительская ревность, но нет, меня взбесило, что в Париже она нашла свое счастье. Я об этом не говорил, но вспоминал о том, как упустил свое.
Но почему я был таким упрямым, ведь мое счастье – моя семья, моя Дорис и дети. Наверное, Татьяна осталась в памяти, как непокоренная вершина, недополученный бонус, хотя в нашем разрыве теперь если поразмыслить мы были виноваты оба. В то время мы оказались еще слишком незрелыми для серьезных отношений, используя чувства, как глоток воздуха на каждый день.
Со временем Татьяну стали угнетать наши отношения и редкие встречи, а меня раздосадовало ее не желание слушать меня.
Прожив с Дорис долгую жизнь, я многое понимаю, оглядываясь в прошлое, отчетливо видя свои ошибки, победы и поражения. Но если бы все шло гладко, то и вспомнить было бы не о чем.
Пока я тихо умирал, я все ждал, что Шелли приедет, но почему-то не решался позвонить ей первым. Кто-то всегда должен сделать шаг навстречу, ведь чем больше мы отдалялись друг от друга, тем труднее будет протянуть руку, набрать номер телефона.
Я знал, что Дорис общалась с ней, и сама она переживала, что мы так и не помирились с ее отъезда. С годами я стал более категоричен. Видимо работа руководителя накладывало какой-то отпечаток беспринципности и безкомпромисности на мой характер.
Теперь же я неустанно хочу повторять снова и снова – не путайте отношения на работе и в семье, это должны быть два полюса. Эх, если бы не Дорис я бы таких дров наломал, но к счастью, как я говорил ранее, мы вместе латали дыры лодки попавший в шторм, мирились и приходили к общему знаменателю.
Чего мне было желать в свои-то годы. К счастью дети устроили свои жизни и радовали больше, чем огорчали. Дорис по-прежнему любила меня, как и я, радуясь, что с годами чувства не угасли, а приобрели вкус дорого коллекционного вина. Мы их не растрачивали по пустякам, и сохранили на многие лета.
Шелли, девочка моя, прости меня, если сможешь, хотя уверен, ты давно сделала это, но наше общее упрямство не давало кому-то из нас первым признать это.
Марк и Том, вы опора и радость сердца матери, я счастлив, что мы всегда могли положиться на вас. Даже когда ты, Марк, приносил плохие оценки и устроил вечеринку у нас в доме, пока мы с мамой отдыхали на курорте. Да, Том покрывал тебя, как старший и ему всегда доставалось больше, но я уверен, вы знаете, мы любили вас одинаково.
Гордились вами, призывали к ответственности, поощряли, наказывали. И что за жизнь без взлетов и падений? Это как американские горки — главное не вылететь с рельс и обязательно пристегиваться, иначе падение может стать не просто неприятными последствиями, но и расплатой самым ценным, жизнью.
Ремни безопасности, они есть во всем, это как страховка, здоровый страх за свою жизнь, репутацию и опасение потерять любимых тебе людей.
Надеюсь, я не утомил вас своими размышлениями. Пишу, пока есть силы держать ручку, и мысли не спутываются, как шерстяной клубок.
Дорис спасибо тебе. После моего ухода я знаю, ты будешь плакать и попытаешься отвлечься работой. Но не стоит горевать по мне. Придет время, и я верю, мы обязательно встретимся, ведь не может быть, чтобы после жизни и смерти оставалась черная пустота и мгла.
Я верю, что мы встретимся. Вот тогда обниму тебя, и мы рассмеёмся, вспоминая, как прожили все эти годы, когда нам действительно есть о чем вспоминать, о чем жалеть, в чем-то корить себя, но не окружающих, потому что они давали нам силы идти дальше, преодолевать барьеры расставленные судьбой, обстоятельствами, называй это как хочешь.
Я хочу добавить, что редко говорил, что люблю тебя. Возможно, считая, что ты и так это понимаешь, веришь мне, в меня. Но повторюсь и в этом письме напишу, как сильно я люблю тебя, Дорис. Пусть бог хранит тебя, как ты хранила всех нас столько времени, и будешь продолжать делать это.
Том, Марк, Шелли. Милая Шелли, десять лет я не слышал твоего голоса, но помните, что папа вас любит и постарается выпросить у бога для себя вакансию вашего ангела-хранителя.
Глаза устали, да и пальцы уже сводит судорога. Прощаюсь. С надеждой, что после смерти всё не заканчивается, а начинается вновь».
— Том, что там у тебя? — спросила Дорис. Ее бледное лицо несло на себе следы недавних слез. Том жалел маму, но не плакать по отцу никто не мог.
Больше всех плакала Шелли, говоря, что она несет в себе груз совести, что не позвонила отцу первой.
Дорис утешала дочь словами, что каждый в итоге делает свой выбор, и отец всегда любил ее и сам простил ее еще тогда.
— Я знаю мама, но я настолько была упрямой.
— Надеюсь, это тебя научит, что необходимо быть более уступчивой, особенно для тех, кто близок тебе, Шейла.
— Я понимаю, мама, — она обняла Дорис всхлипывая.
Марк налил себе выпить, отвечал на звонки. Похороны процедура сложная, здесь собираются иной раз не только проститься с усопшим, но и почтить его своим присутствием, высказав уважение.
Дорис с удивлением заметила высокую женщину в темных очках. Она стояла у гроба и разговаривала с покойным Алексом. Сначала она хотела подойти и спросить, кем она приходится Алексу, а потом подумала, что сейчас какой в этом прок.
Позже Том сообщил матери, что отец оставил посмертное письмо и то, что все, кого он хотел увидеть на своих похоронах исполнили его просьбу, не получив никакого уведомления, узнав по какому-то непонятному стечению обстоятельств о смерти Алекса Кейна.
Высокая женщина в шляпе поцеловала усопшего в лоб, а потом направилась к выходу. Дорис знала кто она, и ей было приятно, что Татьяна не забыла пусть и ставшего чужим ей человека. Она не стала разбираться в прозе их отношений, зная, что в итоге Алекс сделал свой выбор, как и она, построив крепкую семью, вырастив детей и добившись многого, чем теперь могут гордиться дети.
— Прощай Алекс Кейн. — Дорис склонилась над мужем. — Я буду очень скучать по тебе.