Часть 3.
Глава 1.
- Пойдемте, Светлана Геннадьевна, вы нам все расскажете где-нибудь в более спокойном месте, - Ракитин осторожно коснулся руки женщины и потянул ее за рукав.
- Нет, - Ивушкина отрицательно покачала головой, - надо подождать.
- Чего подождать?
- Ее должны найти.
- Кого? – Следователь ничего не понимал, но вид Светланы красноречиво говорил о том, что случилось что-то страшное.
- Еву. Она там…
Оба следователя повернули головы в сторону затухающего пожара. Огонь отступал, оставляя обугленные стены и зияющие провалы окон. Спустя какое-то время пожарный робот вынес из сгоревшего здания на своих механических руках тело жертвы. Верхняя половина туловища была изуродована до неузнаваемости, и лишь на переломанных ногах болтались обрывки некогда белых брюк.
Светлана издала глухой страдальческий звук, похожий на всхлип, и закрыла лицо руками. Ракитин обнял ее за плечи и потихоньку повел в сторону жилых коттеджей, чувствуя, как у самого в груди тянет и сдавливает от сострадания к безутешной матери.
Ракитин и Хлебников сидели в кухне квартиры Ивушкиных и потрясенно слушали рассказ о Еве.
- Ни фига себе! – присвистнул Володя. – Генно-модифицированный человек! Я думал, что такое невозможно.
- Технически это уже давно было возможно, - бледная, с красными от слез глазами, Светлана рассказала все монотонным, безжизненным голосом, но рассказала подробно, ничего не скрывая. – Если бы не этические барьеры, давно бы уже рождались дети с заранее выбранным полом, с полным отсутствием наследственных болезней, даже с выбранным родителями цветом глаз.
- Звучит заманчиво, но одновременно жутко, - покачал лысой головой Андрей Ильич. – Такими темпами вскоре создали бы племя супер людей, элиту человеческого общества. Что бы стало с остальными?
- Остальные работали бы на элиту, обслуживали потребности лучших из лучших, самых совершенных. – Ответил Хлебников. – Так бы и похоронили собственными руками идею равенства всех людей, о котором столько мечтало человечество.
- А ведь предупреждали древние: «благими намерениями выстлана дорога в ад»!
- Мы об этом не думали, - проговорила Светлана. Ее невидящий взгляд был устремлен куда-то в пространство, но было ясно, что видит она не стену кухни, не цветастые занавески на окне, а нечто другое, отчего в глазах снова закипают слезы. – Из меня так и не получилось хорошей матери…
Она скорбно покачала головой и пожала плечами.
- Я искренне пыталась стать для Евы настоящей матерью. Но между нами всегда существовал невидимый барьер, какое-то непреодолимое препятствие. Как я не старалась быть для нее другом, она никогда не делилась со мной своими переживаниями, секретами, как делятся другие дети, никогда не рассказывала о проблемах. Дверь ее души была наглухо закрыта для меня, да и не только для меня, для всех. Ева была тихой, спокойной и очень замкнутой девочкой. Никогда не спорила, не устраивала скандалов, все просьбы выполняла покорно и механически, как робот, не включаясь эмоционально. До нее невозможно было достучаться. Скажешь, помоги по дому – поможет, не скажешь – даже не вспомнит. Лишь в последнее время, когда она увлеклась театром, стала ходить в театральную студию, как будто немного оттаяла изнутри. Ее острая реакция на уход отца стала для меня неожиданной. Впрочем, я даже радовалась, что она становится нормальным неуправляемым подростком, как и должно быть в этом возрасте. – Лицо Светланы исказила невеселая улыбка, скорее похожая на страдальческую гримасу. – Зря радовалась! Надо было тревогу бить, а не радоваться. Просто к этому времени она уже прочитала содержимое красной папки и все знала. Вот и надломилось что-то в ее душе.
- Вы думаете, Ева как-то причастна к исчезновению Ивушкина и к смерти Кочетова? – Володя поднял на Светлану удивленные глаза. – У меня это как-то в голове не укладывается.
- Нет, Ева ни в чем не виновата! Вся вина лежит на мне, - Светлана заговорила вдруг окрепшим голосом, с лица ее исчезла бледность. – Мы, работники лаборатории, нарушили существующий закон, когда осуществляли проект, сознательно нарушили, с умыслом. Но так как из всех участников проекта я осталась одна, значит мне одной и нести ответственность. Арестуйте меня, посадите в тюрьму! Там мне и место! А Ева ни в чем не виновата. Это она – жертва, невинная жертва. Даже если как-то, каким-то образом она причастна к гибели лаборатории, вся вина лежит на мне. Давайте я напишу явку с повинной и все возьму на себя!
Она вскочила и заметалась по кухне, в поисках бумаги и ручки. Но Ракитин остановил ее, заставил сесть на место. И спокойно, но твердо произнес:
- Успокойтесь, Светлана Геннадьевна! Вы ни в чем не виноваты.
- Нет, вы не понимаете!.. – попыталась возразить она.
- Я все понимаю, - Андрей Ильич накрыл ладонью ее лежащую на столе руку. Рука была холодной, как у покойника, - и очень прошу вас успокоится. Красная папка сгорела, никаких документов, подтверждающих ваши слова, нет. Евы тоже нет… И я не вижу никакого смысла сообщать кому бы то ни было о проекте «Ева». Нам все равно никто не поверит, да и доказательств нет. А вам, Светлана, нужно думать о похоронах дочери.
Светлана подняла на него полные слез глаза.
- Неужели вы не понимаете, Андрей Ильич, я чувствую свою вину! Единственный способ избавиться от вины – это искупить ее. А искупить можно, только понеся заслуженное наказание. Арестуйте меня пожалуйста! Я вас прошу.
В глазах ее была такая мольба и такое отчаяние, что сердце в груди следователя болезненно сжалось.
- Ну, что с вами делать?.. Пишите свое признание. Володя, найди лист бумаги и ручку.
Хлебников, подозрительно поглядывая на наставника, достал из папки с рабочими документами требуемое и положил перед Ивушкиной. Та принялась покрывать белый лист торопливыми неровными строчками, беззвучно шевеля при этом губами. А оба следователя с сочувствием смотрели на нее.
Покидая притихший, потрясенный случившимся научный городок под утро, Хлебников, заводя мотор своего автомобиля, спросил у Андрея Ильича:
- Вы серьезно хотите дать ход признанию Ивушкиной? – и искоса бросил взгляд на усталое и постаревшее на добрый десяток лет за эту ночь лицо Ракитина.
- Нет конечно! За кого ты меня принимаешь, Володя? Убитой горем матери просто надо было дать возможность выговорится. Она написала свое признание, излила душу бумаге. Теперь немного успокоится. А я потом как-нибудь объясню, почему вышестоящее начальство отказало в возбуждении дела. Придумаю что-нибудь убедительное.
- Ну, и правильно! – кивнул Хлебников, выруливая по узким дорожкам, объезжая раскиданные повсюду куски арматуры, исковерканные листы обшивки, оставшиеся после пожара. – Несчастная она женщина, жалко ее. Но кто же все-таки убил Кочетова? В виновность Свиридовой я что-то верю все меньше и меньше.
- Я тоже, - ответил Ракитин, с удивлением оглядываясь вокруг. Картина, представшая перед его глазами, напоминала утро после Армагеддона. Уцелевшие после пожара корпуса научного городка, казалось, старались отодвинуться подальше от сгоревшего здания, словно от него исходила угроза заражения. Прислушавшись, он не услышал ни птичьего щебета, ни шума ветра в зеленых кронах. Окружающий мир замер и затаил дыхание, оторопело вглядываясь в обугленные руины.
http://www.proza.ru/2018/05/19/480