Чугунка

Виталий Бердышев
 
Ещё одной достопримечательностью на нашей 1-ой Железнодорожной улице в г. Шуе была железнодорожная насыпь – «чугунка», – как ее называли жители нашего района. Несколько раз в день по ней, строго по расписанию, громыхали товарные и пассажирские поезда. Меня, двухлетнего, поражало это диво технической цивилизации, и я, услышав приближение поезда, моментально мчался к окну, с желанием еще и еще раз запечатлеть это восторженное зрелище. Это было в 1938-1939 годах. А в сороковые я уже созерцал поезда с более близкой дистанции, – играя с ребятами на лужайке перед домом. А вскоре стал забираться с мальчишками и на саму насыпь. Как на ней было интересно! Можно было ходить по шпалам, по рельсам (отрабатывая равновесие). Можно было кидать с высоты мелкие камушки. А можно было и прокатиться по осыпающемуся песку до самого основания насыпи. Она вначале было песчаной, и только с сорокового года ее стали уплотнять дерном, прибивая его маленькими колышками. С одной стороны, для нас, мальчишек, это было хорошо, поскольку вместе с травой на насыпи стали появляться щавель и даже земляника.

С другой – деревянные колышки заметно снизили здесь нашу мальчишескую активность, порой обдирая нам коленки и руки, терзая наши нежные мальчишеские бока и спины.

Порой на склонах насыпи происходили и наши мальчишеские баталии. Как сейчас вижу трёхлетнего Вовку Карцева, бутузившего на насыпи более старшего Стаську Платонычева, а потом спустившего его, ревущего, «под откос», не переставая осыпать его камнями. А ведь Стаська первым начал ссору, не давая Вовке обогнать себя при движении в гору. Стас всё время хватал Вовку за штаны и каждый раз стягивал его, впереди ползущего, вниз. И в какой-то момент оторвал проймы, ненадолго обнажив незагорелую часть его юного тела. Это, естественно, вызвало справедливое возмущение пострадавшего. Последующая часть событий развивалась уже за пределами железнодорожной насыпи и не стоит нашего внимания, хотя мощные вопли Стасика отлично слышались, я думаю, далеко за пределами железной дороги.

Став постарше, мы ходили по шпалам за город. Вначале – только за Буровский завод, к пруду, Безымянной речке (мы не знали, как она называется), и к нашей любимой Сехе, протекавшей у Мельничновой церкви. Купались, собирали землянику, рвали цветы, носились босиком по песчаным дорогам... Годам к восьми стали добираться до ближайшего леса. Там были ягоды, грибы и густые заросли черемухи, так привлекающие нас к себе в весеннюю пору.

Железнодорожная насыпь была не широкой, и нам приходилось уступать дорогу идущему поезду. Иногда встреча происходила у речки Безымянной, или дальше, у Китова, где тоже под насыпью в бетонном  желобе протекал ручеек, видимо, раньше бывший небольшой речушкой. И мы специально забирались в содрогающееся под тяжестью вагонов забетонированное пространство, чтобы услышать над собой громыхание несущегося на всех парах поезда.

Действительно, в те годы поезда тащили только паровозы. Иногда, для тяжёлых составов, их было несколько. Они нещадно дымили и порой обдавали окружающее пространство белым паром, когда машинисту приходилось снижать давление (в котлах). На улице мы специально бегали у самой чугунки за маневренным паровозом, чтобы попасть в это охлаждающее белое облако.

А ещё мы ставили на рельсы под колеса поезда всякие железки, чтобы сделать из них ножички, или монетки – для каких целей, уже не помню. А потом хвастались ими перед мальчишками из других районов города, лишённых, волею судьбы, железнодорожной привилегии.

На железнодорожной насыпи мы ловили майских жуков, которые заметно снижались здесь, и их можно было ловить, не бросая в высоту фуражку. И мы носились по насыпи за этими жужжащими пропеллерами, соревнуясь с ними (и друг с другом) в ловкости и сноровке.

Кроме всего, на насыпи мы отрабатывали наш мальчишеский песенный репертуар (чаще всего запретного содержания). Им существенно обогатил нашу уличную гвардию мой ровесник Генка Серебряков, влившийся в нашу дружную уличную бригаду на восемь месяцев в 1946 году. Его знания отечественного поэтического фольклора поражали всех нас, и мы старались перенять хоть небольшую часть из его разностороннего репертуара. Именно он, Генка, (вечный выдумщик) придумал способ довести наши творческие достижения до ушей старших слушателей – бабусь с улицы, собиравшихся по вечерам на завалинках, – посредством многоголосого исполнения куплетов в вечерних сумерках. Подслеповатые старушки, конечно, издалека не могли разобрать личности особо голосистых исполнителей, принимая нас за «шпану с Ивановской», у которой нет «ни стыда, ни совести»! И мы в азарте маршировали по насыпи, с несколько приспущенными панталонами (что тоже придумал Генка) – в основном напротив домов Анисимовых и Корольковых, где собиралось особенно много слушателей.

Развлекались мы на насыпи и зимой. Катались с горы на лыжах, на коньках, на санках. Мастерили трамплины – перед домом деда Фёдора. Утопали в сугробах. Били себе носы о телеграфные столбы у протоптанной через насыпь дороги... Последнее – как исключение. В целом же было очень весело!

Чугунка помнит и трагические моменты своей истории. В конце тридцатых годов на ней (у переезда) произошло два крушения. Одно – пассажирского поезда, второе товарного, когда с рельсов сошли цистерны с горючим. Лужи мазута видели и мы, малыши, бегавшие к переезду (без спроса!) просмотреть на последствия аварии. Разговоры о крушении пассажирского состава так разволновали мою юную психику, что оно мне даже приснилось. Я до сих пор отчетливо вижу, как напротив нашего дома (№82) катятся с насыпи вагоны и подкатываются к самой канаве, почему-то превращаясь в игрушечные, которые я собирал для своего пассажирского поезда.
Ещё одна трагедия случилась в войну. Под поезд попала женщина (у перехода через линию – по дороге от Ивановского магазина). Поговаривали, что она специально бросилась под колеса – после того, как у неё украли хлебные карточки и что-то ещё ценное. Несмотря на тяжелейшие травмы, она оставалась в сознании, – когда ее везли на санках в больницу (дело было зимой). А что стало с ней потом, мы уже не знали.

Произошла на насыпи и наша личная (семейная) трагедия, когда под паровоз попал наш бесстрашный петух – гроза соседских куриных стай. Для наших кур это, конечно, была трагедия. А вот соседские петухи злорадно орали, восседая на своих заборах, явно радуясь произошедшему событию.

Нам с бабушкой приходилось ходить в 10-ую школу через эту линию. Шестидесятилетней бабушке уже трудно было подниматься в крутую гору у общего перехода, и она обходила линию стороной, справа, где дорога уже равнялась с насыпью. Я часто сопровождал бабушку и всегда боялся идущего от станции в это время поезда, перед которым мы обычно успевали перейти на ту сторону... Представляю, каково было ей ходить на работу в одиночестве, в пятидесятые годы, когда я перешёл для завершения учебы в школу № 1.
С началом войны движение по железнодорожной линии резко участилось. По ней в обе стороны то и дело двигались поезда с горючим, воинской техникой, тщательно закрытой брезентом, «теплушками» с военнослужащими. Мы провожали их, выходя на улицу, стоя перед своими домами, махали бойцам руками, кепками, порой бежали за составом вдоль железнодорожного полотна. Уезжающие на фронт улыбались нам, тоже махали в ответ руками и пилотками... Сколько из них не вернется потом в родные края, – об этом мы не задумывались.
В 1943 году мы провожали на фронт и эшелон эвакогоспиталя № 1895, в котором всю войну проработала моя мама. До взятия нашими войсками Курска эвакогоспиталь базировался в Шуе. После Курской битвы он почти непрерывно двигался за частями Первого Украинского фронта вплоть до Восточной Пруссии. Точное время движения эшелона не было известно, и мы по очереди дежурили на улице, чтобы не прозевать его отъезда. Но так и не дождались. Возможно, он прошёл ночью, а может быть, просто двигался по другой дороге – в противоположном направлении...

Вот такой была для нас наша «железка» («чугунка») – близкой и привлекательной, давшей нам много радостей в нашей мальчишеской жизни. Сейчас вид на насыпь изменился. Появилась широкая «лесозащитная» полоса перед домами. Думаю, что она только добавила возможностей для мальчишеских игр и шалостей...