Антоше Абрамову
http://www.proza.ru/avtor/antoshaabramov
Маленькая сосна росла на самом краю корабельного леса. В этом лесу все сосны были мечтателями и мечтали они, конечно же, стать мачтами. Одни грезили карьерой грот-мачты, другие намеревались вырасти в фок-мачту, а третьи справедливо полагали, что называться бизань-мачтой гораздо романтичнее. В ветреные дни бор полнился гулом спорящих голосов. Маленькая сосна участия в диспутах не принимала, она росла на берегу реки, была выносливой и в меру гибкой, но мачтовой стройностью не обладала. Кроме того, она искренне не понимала, зачем нужно к чему-то стремиться? Ведь судьба не прислушивается к сосновым спорам, она точным указующим перстом находит претендентов и на корабельную оснастку, и на строительный лес, и юных новогодних красавиц, и престарелых кандидатов на дрова. Да что плохого в том, чтобы быть просто сосной? Не так уж это просто, если отнестись к делу со всей серьёзностью.
Сосне нравилось размышлять об устройстве древесного мира, изучать его, познавая себя, учась полноте сосновости, глубине и прочим доступным направлениями. Мимо, а точнее — сквозь неё, протекала река времени, очень похожая на ту, что несла торфяные воды близ корней маленькой сосны. Сосна взрослела, но в росте прибавляла плохо, ведь рядом не было соперников по высоте, а обильное солнце, тяжёлые снега и холодные ветра делали каждый свое дело, закаляя ствол и выгибая его в причудливом поклоне.
Летом на сосне любили загорать деревенские мальчишки. Самый шустрый из них привязал старый пожарный брандспойт на край толстой ветки, нависшей над водой, сделав тарзанку для прыжков в воду. Под деревом в излучине реки намыло узкий песчаный пляж, на котором частенько собирались люди, и сосна внимала их беседам, запоминая истории, песни и стихи, звучащие под её сенью. О, это была одна из самых мудрых сосен на свете, но она не гордилась этим, а просто жила, терпеливо вынося различные испытания и благодаря судьбу за её дары.
К тому времени, как маленькая сосна стала старой сосной, она научилась коротать бесконечность, сочиняя сказки для себя самой. Эти сказки слышал дятел, часто навещавший сухой сучок дерева, пара белок, стайка соек и мышь-отшельница, живущая под южным корневищем. Все они искренне опечалились, когда одной из полноводных вёсен песчаную кручу берега подмыло настолько, что сосна рухнула вершиной в воду, цепляясь за твердь только четвертью своих кореньев. Мальчишки, придя к своей сосне в начале лета, тоже расстроились, но и после падения загорали на её медном шелушащемся стволе, ловили с него вёртких пескариков и разводили костёр с подветренной стороны дерева.
Тогда, именно в тот год, когда берег размыло, к сосне впервые пришёл Мальчик. Возможно, прежде он был слишком мал, и мать не отпускала его на речку вместе с другими мальчишками, а может быть, мечтательность и болезненность Мальчика не давали ему сблизиться с шумными смуглокожими приятелями. Мальчик не стал купаться, он просто лёг на ствол, и сосна ощутила, насколько его тело невесомо и угловато. Мальчишеская рука потянулась к ближайшей ветке, чтобы сорвать пару иголок, а затем задумчиво отправить их в уголок рта. Вот тут сосна заговорила. Мальчик ничуть не удивился, он так часто сочинял различные истории, что поначалу принял рассказы старой сосны за свои собственные путаные мечты.
Когда же в тихом гудящем голосе он узнал рассказчика, то стал приходить к сосне каждый день, кроме дождливых. Мальчик и сосна подружились, как никогда не приходилось дружить человеку и дереву. Юность не всегда внимает зрелости. Глубину опыта сложно передать беспечному существу, только вступающему в жизнь. Но сказки сосны были так завораживающе-прекрасны, что Мальчик и сам не заметил, как стал считать дерево своим учителем. Другие дети всё так же прибегали купаться шумными ватагами, оставляя на стволе отпечатки холодных мокрых пяток, вырезая перочинными ножиками свои имена, ломая свежие ветки, чтобы бросить их в костёр и дымом отогнать комарьё. Когда они убегали, приходил Мальчик.
— Скажи, тебе обидно? — спрашивал он, гладя рукой обнажившуюся из-под коры смолистую древесину.
— Обижаться или нет каждый решает сам. Я выбираю жить без обид.
— Но тебе причиняют боль, как можно это стерпеть?
— Боль — не больше, чем одно из чувств, оно не обладает мной полностью.
— А что ты чувствуешь? Расскажи мне, пожалуйста.
И сосна делилась всем, чему внимает в себе зрелое мудрое дерево. Одновременно внутри неё происходило множество разных процессов. Подземная часть корней ощущала влажность земли, прикосновение насекомых, гудение дальних дорог и работу внутренних насосов, питающих всё дерево. Корни, вывернутые из земли сохли и отмирали, но и в них хранилось яркое чувство изумления однажды открывшемуся надземному миру. Ствол чувствовал тёплую близость тела Мальчика, сравнивая удовольствие от дружеского прикосновения и небрежные касания влажных тел маленьких смуглых рыбаков, нечаянные жаркие объятья влюблённых, горячее дыхание костра, вытапливающее слёзы смолы. Ветви помнили птичий щебет, лёгкие бельичьи прыжки, баюкающие или ураганные ветра, тяжесть снега. Культи обломанных веток порой зудели нестерпимо, но они тоже были полны смысла. Сейчас среди ветвей прятались юркие щекотные рыбёшки, холодные струи качали крону над речным песчаным дном, по которому ползали ручейники в домиках из подручных материалов. А ещё сосна хранила смутную память кружащихся семян и падающих шишек: полёт, мелькание, мягкость мха или жёсткость камней. Всё это становилось прекрасной замысловатой песней или балладой. Мальчик, заворожённый услышанным, однажды спросил:
— Как же ты можешь столько всего держать в себе?
— Я не держу, я так живу, это приносит мне удовольствие. Делиться с тобой — тоже одна из моих радостей.
— Жаль, что люди такого не испытывают.
— Ты ошибаешься. Насколько я знаю, человечество растёт из одного корня, и тебе доступно испытать всё то, что чувствовали до тебя или ощущают сейчас другие люди. Звуки, картинки, чувства. Нужно только настроиться, научиться их воспринимать.
И Мальчик учился. Он ходил к сосне даже осенью, когда дорога раскисла, потом зимой — на лыжах. Стряхивал снег со ствола, обнимал своего старого учителя и слушал, слушал… Зимой сосне было непросто, корни очень мёрзли и медленно отмирали. Но весной на некоторых ветках появились новые побеги. И ещё несколько зим и лет учитель и ученик провели вместе. А потом Мальчик серьёзно заболел. Его увезли в город. А к сосне подкралась со своим заточенным топором смерть, к деревьям она приходит в виде лесоруба. Старый умный окунь, который тоже любил слушать сказки сосны, однажды утром взглянув на дерево озабоченно произнёс:
— Да ты умираешь, сосна!
— Нет, я просто ухожу в тот мир, откуда не смогу рассказывать вам свои сказки, только и всего.
— А как же тот мальчик?
— Он уже почти юноша, он справится.
— Твой ученик, наверное, станет кем-то знаменитым? Космонавтом или мореплавателем, ведь вы с ним так часто говорили об этом.
— Нет, он останется жить здесь. Возможно, со временем начнёт писать сказки или картины, в которых будут отражаться другие, никогда не виденные Мальчиком миры. Знойные страны, колючие льды полюсов, страстная любовь, параллельные измерения или иные галактики. Он ничего из этого не встретит в своей жизни, но узнает и поймёт даже лучше, чем видевшие. Он научился. Люди — они из одного корня, из одного семени…
Шёпот сосны становился чуть слышным.
— А мы, рыбы?
— Так ты не понял? И вы из одной икринки.
Мальчик вернулся. Бледный и исхудавший, он несколько раз приходил на берег, но уже не слышал голос сосны. Скорее всего, он решил, что повзрослел, и детские сказки закончились.
В апреле отломанная на память ветка сосны зазеленела новыми побегами, хотя не стояла в воде. Тогда Ученик в надежде на чудо побежал на берег реки. Полуодетый, увязая сапогами в раскисшей дороге, он бежал и задыхался синим весенним воздухом. Ещё издалека стало видно, что берег пуст. Наверное, сосну унесло небывало высоким разливом реки.
Когда дорога к реке немного подсохла, Ученик сосны снова отправился на знакомое место, прихватив большой блокнот и карандаш, ещё не до конца понимая, зачем…