Печальная дуэль. Кто навёл пистолет Мартынова?

Казалось бы, уже нечего добавить к тем книгам, воспоминаниям и публикациям о короткой жизни Лермонтова и, особенно, о дуэли «друзей-недругов», состоявшейся в 1841 году «на покатости Машука». Так много всего написано-переписано, извлечено из воспоминаний и писем, подвергнуто сомнениям и опровергнуто с большевистской непреклонностью, так много домыслов и вымыслов, что впору уже успокоиться и сказать самому себе: всё равно всей правды мы никогда не узнаем, так зачем же терзаться безответными вопросами и втягивать в базар собратьев по перу?

Два очерка по данной дуэльной тематике написаны автором за последние пять лет: «Мартынов – русский офицер» и «Якобы утерянное письмо».

Вернуться к дуэли Лермонтова и Мартынова подвинул меня философ Розанов, с творчеством которого я познакомился недавно и заинтересовался его критической статьёй «Вечно печальная дуэль» (1898).

Повод для публикации Розанов нашёл на страницах журнала «Русское обозрение» за январь 1898 года, где «г. Мартынов, сын Н. Мартынова, имевшего прискорбную судьбу убить Лермонтова на дуэли, определяет её характер и значение».

В статье, сообщающей неизвестные до сих пор подробности дуэли, он возлагает часть тяготеющей над его отцом вины на секундантов поединка – князя Васильчикова и Глебова, не сделавших никаких усилий к примирению друзей, ставших в одночасье недругами.

Сын вступился за честь отца и сделал попытку уточнить кое-что, неизвестное «обществу на водах» и зачем-то скрытое от военного суда, да так и оставшееся в умолчании навеки.

Как истинный журналист, Василий Васильевич откликнулся сразу же и прокомментировал выпады младшего Мартынова против секундантов и другие соображения, касающиеся дуэли и её трагических последствий.

Есть что-то тёмное и действительно тягостное для памяти всех людей в этой дуэли, или, как говорит «братва» в наши дни, «имеются конкретные непонятки».

Автор посчитал нужным связать в единое целое все новые соображения Мартынова-сына и В. Розанова, изложить всё это здесь по порядку и, разумеется, со своими комментариями.

•
Во-первых, как объясняет и доказывает письмом Глебова Мартынов-сын, отец его вовсе не умел стрелять из пистолета и на злосчастной дуэли «стрелял третий раз в жизни»; второй раз – «когда у него разорвало пистолет» (возможно, в бою – АдеФ); а первый раз стрелял, скорее всего, на выпуске в юнкерской школе, перед присвоением офицерского звания.

У Розанова сие как-то невнятно изложено, а потому автор позволил себе некоторые уточнения относительно порядка обучения стрельбе из пистолета. Выходит так, что участвуя в боевых действиях на Кавказе (на войну пошёл добровольно – АдеФ), майор Мартынов к моменту дуэли с поэтом вообще стрелял полтора раза, и, возможно, умел отличить пистолет от ружья. На ветерана Кавказской войны он никак не тянул. Не скрою, это навевает сомнения. Как он вообще попал в Лермонтова…с пятнадцати шагов? С перепугу, что ли?

Вот и Розанов сомневается: пусть смерть поэта была «нечаянностью для стрелявшего», но всё же остаётся бесспорным, что Мартынов, если бы не хотел убить поэта, мог преднамеренно настолько взять в сторону, чтобы наверняка не задеть противника. Да, у него не было «умения стрелять», но, к прискорбию нашему, та мизерная доля умения наводить дуло, какая была у майора, совпала с желанием правильно его навести и оказалась достаточною.

Другими словами: не хотел бы убивать – не убил. Мог бы выстрелить в сторону. Или демон под руку толкнул? Без шуток.

Неумение Мартынова стрелять ничего не проясняет, а только создаёт ещё больше вопросов. По другим свидетельствам майор Мартынов умел неплохо стрелять. Может быть, он навёл оружие по привычке…получился неожиданно меткий выстрел. Не всегда мы действуем по своей воле…

•
Во-вторых, что-то получилось непонятное с секундантами по части времени. По данным Мартынова-сына (он ссылается на календарные даты) между вызовом на дуэль (ссора в доме Верзилиных) и дуэлью прошло две недели, а не три дня, как утверждали позднее участники дуэли. То есть, у друзей поэта якобы было слишком мало времени, чтобы примирить враждующие стороны, и все их «усилия были сокрушены трёхдневной отсрочкой». Что-то «тёмное и неясное» нашёл Розанов в медлительности секундантов и в их ссылках на «несносный характер Лермонтова», изложенное в публикации Мартынова-сына.

•
В-третьих, как утверждает сын, между секундантами и Мартыновым существовал договор, заключённый ими сразу же после дуэли, когда они озаботились смягчением для себя ( и только для себя! - АдеФ) последствий трагической дуэли. Глебов писал Мартынову: «Покажи на следствии, что мы тебя уговаривали с начала до конца, что ты не соглашался, говоря, что ты Лермонтова предупреждал, чтобы не шутил на твой счёт, и особенно настаивай на таких-то его словах…».

Мартынов согласился это сделать, но писал обоим секундантам: «Вину всю я приму на себя и покажу на суде о всех ваших усилиях примирить меня с Лермонтовым, но требую, чтобы после окончания дела вы восстановили всю истину для очищения моего имени и опубликовали дело, как оно действительно было».

В течение всей долгой жизни участники дуэли хранили упорное молчание, тем более удивительное, что честь дворянская обязывала их сдержать данное слово. Не дождался Мартынов слов для «очищения своего имени». Сам он молчал всё время, не проронив ни слова, будто чем-то связанный, и теперь становится очевидно, что он был связан «чувством чести», ожидая, молча и терпеливо, что подробности, несколько оправдывающие его, будут опубликованы секундантами.

В этих неопубликованных признаниях секундантов «…как оно всё было» есть нечто убаюкивающее, обеляющее Мартынова, но только морально, поскольку фактического материала, которого Мартынов ждал от «друзей-недругов», именно фактов они-то и не хотели изложить – им было то ли стыдно, то ли больно.

•
В-четвёртых, повод для дуэли усилился тем, что Лермонтов не только задел Мартынова на вечере у Верзилиных, но и несколько ранее он распечатал и похитил письмо-дневник сестры Мартынова, данное ему для передачи брату; он это сделал, любя девушку, и, кажется, имея на неё более серьёзные намерения (об этом см. очерк автора «Якобы утерянное письмо»). Возможно, это о ней были написаны знаменитые его стихи: «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»  и т.д.

Поэтому, в тот двухнедельный промежуток между вызовом и дуэлью Лермонтов, не думавший о дуэли серьёзно, сказал как-то князю Васильчикову: «Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую – рука моя на него не подымется».

«Передай мне об этих словах Васильчиков или кто-либо другой, я Лермонтову протянул бы руку примирения и нашей дуэли, конечно, не было бы», – заметил как-то отец сыну.

О том, что Лермонтов «прежде сказал секунданту, что стрелять не будет», упоминает из слов секунданта Глебова и Эмилия Шан-Гирей, рождённая Верзилина, которая послужила «яблоком раздора» между друзьями и на балу у матери которой произошла их стычка («Воспоминания о дуэли и смерти Лермонтова» - Русский Архив 1889 года).

Таким образом, факт совершенной мирности души Лермонтова и нечаянности для него исхода дуэли теперь может считаться твёрдо установленным из двух свидетельских показаний.

•
В-пятых: Из объяснений Мартынова-сына видно, что некоторая светская щекотливость принуждала секундантов к тому, чтобы дуэль не стала «пустою»: за год перед этим бывшая дуэль Лермонтова с Барантом, сперва на пистолетах и затем на шпагах кончилась простой царапиной, и это произвело впечатление балагана как в петербургских великосветских, так и в кавказских военных кружках, и тень этой смешливости пала и на секундантов той дуэли; секунданты новой дуэли не хотели насмешки для себя и, естественно, желали, чтобы поединок был несколько серьёзнее. Здесь, в этом незаметном на первый взгляд обстоятельстве, в сущности, и лежит вся тяжесть дела. «Случай» удачного выстрела совпал с «серьёзным» отношением к дуэли секундантов: но всё вышло гораздо «серьёзнее», чем ожидал кто-нибудь из участников: вышло тягостно и страшно – «вечно печальная» дуэль.

В глазах «чистенькой» российской общественности так и остался Мартынов большим злодеем 19-го века. А промолчавшие дворяне остались честными и благородными. Они  боялись показаться смешными на «несерьёзной» дуэли, завелись сами и завели стрелка на смертельный исход, а потом испугались от того, что случилось.

Погиб поэт – самый мирно настроенный участник дуэли…

Может быть, действительно демон подтолкнул руку Мартынова на точный выстрел? Тот самый, из поэмы Лермонтова…Без шуток.

Многие полагают, что Лермонтов выдумал демона по каким-то мистическим соображениям. Нет. "Печальный демон, дух изгнания, Летал над грешною землёй..." - начало поэмы делает честь поэту - Библию он знал хорошо.

Читайте поэму "Демон".

Только Живой Бог знает всю правду. Иконы нам ничего не скажут.

 Он и рассудит по справедливости. Люди погрязли в болоте нечестия и без Бога им оттуда не выбраться.

А демоны пока ещё летают "над грешною землёй". Зло они творят с удовольствием, без печали. Недолго им осталось. Пусть полетают. Пока ещё...

                13.05.2018