предыдущее http://www.proza.ru/2018/05/10/935
Мы уютно располагаемся, всё замечательно тут у нас, в уголке: свет интимно приглушён, на столиках мерцают мелкими игрушечками ёлочные и сосновые ветки в красивых вазочках. Вместо запаха щей - запахи хорошей еды, дорогого курева, модных духов… Если я сейчас достану из сумочки и сожму в пальцах свой вишнёвый платочек, его запах добавит свою ноту в общий ароматический хор. «Лесной ландыш», «Быть может», «Сигнатюр»…
Но я ничего не достаю. Наоборот, вешаю сумочку на спинку стула, прилично складываю руки на столе и ожидающе взглядываю на спутника.
- Я изо всех сил готова сохранять дружеское чувство, - говорю я чинно.
Вадим слышит язвительную нотку и молчит, просто наклоняет голову. Он умён, и конечно, понимает, что на этот вдохновенный лозунг ничем отвечать не надо. Надо просто девушку накормить после рабочего дня. Чтобы она была спокойной и хорошо расположенной. Я этот элегантный и отвратительно мудрый манёвр вижу, и всё во мне топорщится от него. От него и ещё от того, что с этим приходится соглашаться. Ну, правильно всё, какие там могут быть за разговоры на пустой желудок, одни свары и сведение счётов…
Расслабься и получай удовольствие, говорит Милка. Ладно. Я достаю сигареты и закуриваю. Если он сейчас скажет, что натощак курить вредно, я встану и уйду. Он не говорит этого. Просто подзывает официанта и делает заказ, предварительно убедившись, что я меньше всего хочу в этом действе участвовать. Да, я не хочу в этом участвовать, я ещё по дороге самонадеянно объявила, что буду только кофе. И тут же об этом пожалела. И, кажется, он это понял…
Я независимо курю, но знаю, что можно не волноваться: Олег всё сделает, как надо, он прекрасно помнит мои предпочтения.
Мы почти не ждём заказанного. Чем хороши провинциальные рестораны, это тем, что не надо ждать – всё является на сцену из-за кулис практически сразу. Это Вадим мне когда-то сказал. И сейчас он снова это повторяет, и я понимаю, что это просто увертюра, чтобы занять эфир, успокоить меня и не мешать вкушению приличной еды в респектабельной обстановке приличного заведения.
А интересно, князь умеет так спокойно, деликатно и уверенно вести себя на людях? Умеет он делать заказ вот так красиво, точно и легко, не путая, кому сначала предложить меню? Вообще, он умеет «вести себя»? Я совершенно этого не знаю. Я совершенно этого не помню. Помню только, что в столовке он, облокотившись на спинку стула и задрав к потолку весёлую загорелую рожу, орал на весь зал «девуленьки-и-и»! И девуленьки немедленно выпархивали, как по волшебству, являлись на зов, светясь улыбками ему навстречу.
И вдруг невыносимо мне захотелось очутиться там снова - в той уютной маленькой столовке, почти висящей в воздухе, почти парящей над морской далью, словно обвитый зеленью китайский фонарь… Захотелось сидеть в послеполуденном золотом зное за простым пластиковым столом, уплетать столовыми алюминиевыми ложками из глубоких тарелок остывший розовый кисель, заедать слегка зачерствевшими кругленькими булочками-пионерками, смеяться всяким глупостям, чувствовать свободу, дышать морским ветром, быть счастливой, смотреть на далёкие корабли… А потом бежать босиком по твёрдым, утоптанным тенистым тропинкам, взявшись за руки, размахивая безмятежно босоножками и распевая во всё горло: велкам ту зе хоутел кэ-элифорния… сач э лавли плэйс, сач э лавли фейс…
Интересно, откуда вдруг это сейчас нахлынуло и захватило так властно, что даже в душе всё заныло, – почему это вдруг…
Ах, вот оно почему… это волшебники-музыканты нагнали в зал чарующие импровизации «Отеля Калифорния». Понятно, мы же танцевали тогда под это… И я даже вилку кладу, и слушаю неподвижно - проваливаюсь опять в лето, и чувствую, как мои волосы щекочут мои загорелые голые плечи, как сильные, но бережные руки растворяют меня в музыке южной ночи, чувствую медленное согласное покачивание в танце и такое спасительно самозабвение…
Импровизации кончаются, я вздыхаю и сосредоточенно подбираю салат. Салат мой любимый, Олег прекрасно помнит. И вино моё любимое - "Изабелла", единственное, которое я могу в небольших количествах пить без последствий. И я опять вспоминаю Милкино: вы с ним похожи, вам легко друг друга понимать, у вас общие темы для разговоров, одна сфера деятельности. А с князем твоим у вас что общего? Какие у вас с ним темы для разговоров?
А какие у нас с князем были темы для разговоров? А что, у нас были какие-то темы?
Вот меньше всего за это время я вспоминала темы наших разговоров. Я вспоминала совсем другое: бронзовые руки с крутыми бицепсами, крепкие, загорелые, обросшие золотящимся на солнце волосом ноги в закатанных штанах, белозубую улыбку, соломенные спутанные вихры над голубыми глазами и безмятежный заразительный хохот. Иванушка из сказки. Мощный, верный и бесхитростный. Может, и не будет вести тонкую, интеллигентную застольную беседу. Зато не предаст, не будет отсиживаться, выжидая, когда всё само по себе рассосётся. А подойдёт и даст в морду, кому надо. А может, и кому не надо, заодно... Ну, и какие у нас могли быть темы для разговоров? Какие вообще могут быть разговоры с человеком, который умеет хохотать так, что невозможно не смеяться в ответ? Какие разговоры, о чём? Я даже не знаю, кто его мать… Я даже толком не знаю, где он работает...
Антрекот со сложным гарниром приносят в длинном металлическом лоточке, мне всегда хотелось иметь такие дома, но они нигде не продаются, к сожалению. Такая особенная, исключительно ресторанная посуда, изготавливаемая, похоже, по спецзаказу в секретных «почтовых ящиках» и недоступная для простых смертных…
Я вполуха слушаю Вадима, который рассказывает всякие столичные новости. Я знаю: он не просто говорит, он ждёт момента. И этот момент он почувствует очень точно. У него хорошая интуиция, и он очень хороший дипломат. Он всё говорит вовремя – расчётливо и взвешенно. Он знает цену слову и даже цену каждой интонации. И в общем-то, в этом ничего удивительного, это нормальные качества для человека, в обязанности которого входят выступления перед аудиторией. Просто мне сейчас все его плюсы кажутся минусами…
Я знаю, что он наблюдает за мной, стараясь найти этот удобный момент.
И наконец мне становится это невыносимым. Я вдруг устаю ждать.
- Попроси, пожалуйста, чтобы принесли кофе, - прошу я, решительно прерывая его чуть ли не на полуслове.
- Кофе? Уже? Тебе не понравился антрекот?
- Нет, почему? Очень понравился. Просто я уже готова тебя слушать.
Кажется, я облегчила ему задачу. Дожидаясь кофе, он подливает в мой бокал – ровно так, как я люблю – меньше половины.
Ещё маленькая пауза – дождаться, когда я сделаю первый глоток из кофейной чашечки, поставлю чашечку на стол и взгляну на него с немым вопросом.
- Ника, прости, пожалуйста, Римму, - медленно и проникновенно выговаривает Вадим и поднимает на меня взгляд от стола.
продолжение http://www.proza.ru/2018/05/12/1746