По коридору ехали с ветерком. Деревенская, разбитая подводами просёлочная дорога казалась взлётной полосой Шереметьева-2, по сравнению с этим больничным коридором. Да всё бы ничего, если б сестрички не забыли положить под голову несчастному подушку! А так - каждая выбоина, каждая колдобина, встречавшаяся на пути каталки, больно регистрировалась затылком!
- Стрясут мозги, видит Бог, как лампочку стрясут... - едва успел подумать Иван Петрович, как каталка вдруг остановилась как вкопанная перед огромной дубовой дверью. Почти под самым потолком одиноко горела яркая люминесцентная лампа, на белом кожухе которой краской цвета запекшейся крови было написано: «ОТДЕЛЕНИЕ РЕАНИМАЦИИ».
Справа от двери висела табличка, где на белом фоне большими жирными неопределённого цвета буквами категорически значилось: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЁН».
Ниже таблички, прямо на стене, очевидно гвоздём, кто-то нацарапал: «МИЛОСТИ ПРОСИМ», и ещё ниже, и тоже гвоздём, однако же другим почерком: «ВЫПИСКИ НЕ ГАРАНТИРУЕМ».
Пока Иван Петрович затуманенным и полусотрясённым мозгом пытался осознать написанное, огромная дубовая дверь со страшным скрипом отворилась и из голубовато-синеватого нутра означенного выше отделения выкатилась каталка. Она была точно такая же, как та, на которой дрожал передовик производства. И человек, лежавший на ней, был точно такой же, и выкатили его тоже точно также - ногами вперед. Но накрыт простыней он был иначе - если у Ивана Петровича из-под савана торчала голова, то у встречного - ноги... Пропустив каталку, имевшую, очевидно, преимущественное право проезда, сестры поехали внутрь отделения. Чей-то недовольный, треснутый прокуренный голос раздраженно проворчал:
- Ну вот, не успели с одним управиться, как на тебе - другого везут...
И стало тихо. Тем временем Ивана Петровича вывезли на середину залитого голубовато-синеватым светом большого зала и с ходу сбросили на кровать, которая оказалась примерно на полметра ниже каталки! Боль тысячью стальных игл снова впилась в грудь. Пока несчастный стонал и охал, переворачиваясь на спину, к нему как коршун подскочила молоденькая медсестра и с ходу ловко впилась иголкой в левую руку. От неожиданности бедняга тихо ойкнул и хотел было пошутить, что, мол, такая красивая сестричка, а так больно колет, но тут в его голове что-то защёлкало, во рту появился вкус жжёной галоши, навалилась тяжесть, и Ивана Петровича поглотил сиреневый туман...
Впоследствии он узнал, что эта процедура называлась тут - «сон в руку».
* * *
Сиреневый туман превращался то в жидкость, то становился твёрдым, как бетон, веществом, и тогда Иван Петрович ясно сознавал, что жизнь кончена и он уже покойник. И не смотря на то, что ничего кроме этого плотного сиреневого наваждения он не ощущал, лежать вот так, замурованным, было даже удобно. И всё бы ничего, не будь этого отвратительного запаха жжёной галоши во всем теле! Сиреневой громадой давил риторический вопрос - не забыли ли поставить памятник там, наверху?
Когда же сиреневый бетон отпускал и становился жидким, а потом и газообразным, невыносимый запах жжёной галоши сменялся жуткими видениями - мелькали лица доброго доктора и хмурых, озабоченных соседей, вышитая золотом женщина с заплаканным лицом жены извивалась в немыслимом танце, страшное слово «летальность» сидело в обнимку с молоденькой фельдшерицей, а обезьяноподобный эскулап жутко зевал, обнажая несколько рядов сиреневых зубов, и всё норовил схватить заветную баночку из-под гуталина, да ещё и хохотал при этом...
Старенький РАФик с колёсами от каталки, тяжело вздыхая, сползал по лестнице прямо в море жидкой грязи, и потом оттуда, из хлюпающей чёрной пучины долго неслись страшные проклятия водителя и звон разбитого стекла. В сиреневой мгле со свистом носились одиноко горящие лампочки, гремя мелочью, сверкали коробочки из-под гуталина, сменяли друг друга какие-то матерные надписи, призывая сдаться на милость победителя, развевались белые простыни. Каталка, встав на дыбы и трясясь от негодования, мчалась прямо на Ивана Петровича, и тот, пытаясь спастись, убегал. Он падал, поднимался и бежал снова. Силы, однако, покидали его, тело становилось чужим, ноги переставали слушаться, но он снова и снова вставал и бежал! Видение повторялось бесчисленное количество раз и неизменно заканчивалось одним и тем же - коротким падением в огнедышащую домну, где прямо из сиреневого расплавленного чугуна, перемешанного с чадящими галошами, торчали алюминиевые лыжные палки и пластмассовые вязальные спицы... Потом кошмары исчезали, по всему телу растекался тошнотворный вкус горелых галош, и несчастный снова обрастал сиреневым бетоном.
Измученный погонями и падениями, замурованный от макушки до пяток, Иван Петрович, еле переводя дыхание, думал о том, что не такой уж большой грешник был он при жизни, и Всевышний наверняка поторопился, определив его в ад... Но жаловаться было некому, короткая передышка кончалась, и снова - интим летальности с фельдшерицей, вонючая жижа, лампочки с простынями и домна со спицами...
Казалось, эта чёртова карусель никогда не закончится, однако постепенно сиреневое чудо стало мягче и уже не так плотно схватывало, запах горелых галош стал менее интенсивным, видения несколько померкли и их бег заметно замедлился. Наконец от всего этого ужаса остался едва заметный сиреневый шлейф, который тоже постепенно рассеялся. Где-то совсем рядом Иван Петрович услышал истошный крик:
- Помогите! - вздрогнул, глубоко вздохнул и открыл глаза.
Во всём организме он чувствовал такую слабость, будто целую неделю бегал по кольцевой линии метро впереди поезда. Тело ощущалось совершенно чужим, ни руки, ни ноги не слушались, вкус во рту описанию не поддавался...
Приподняв кое-как голову, Иван Петрович отметил, что лежит на кровати, причём в довольно странной позе: ноги и голова находились примерно на одном уровне, в то время как сам он, то есть всё остальное, потерялся где-то внизу. От этого поясница совсем затекла и ныла, как больной зуб. Но самым удивительным и неожиданным оказалось другое - он весь оказался оплетённым трубочками! В нос входила оранжевая трубка и внутри головы что-то противно шипело. Ещё две прозрачные трубочки, переплетаясь как змеи, входили прямо в тело в области левой ключицы. Из-под правого колена тоже выходила оранжевая трубка, и, пошевелив кое-как затёкшими ногами, Иван Петрович ощутил неистовое желание помочиться. Кроме того, захотелось справить нужду и по-большому.
- Неужели и там трубка? - мелькнула сиреневая мысль!
* * *