Сотрудники скорой помощи аккуратно переложили привезённого на каталку, вкатили его в один из кабинетов приёмного отделения и, пожелав скорейшего выздоровления, отчалили. Иван Петрович остался один. Было темно и холодно. От укола боль почти утихла, однако в голове сделалось такое кружение, что появилось ощущение полета. Боясь свалиться с каталки, брошенный всеми передовик производства вцепился в стальные поручни. Так прошло минут двадцать. Казалось, вокруг всё вымерло. Было тихо, как на кладбище... Не капал даже кран!
Стало страшно. Иван Петрович совсем было собрался позвать на помощь, но в этот момент в кабинет вошла довольно пожилая женщина в белом халате и, обращаясь к нему, громко спросила:
- Вы без сопровождения?
Закоченевший от холода и трясущийся от страха, несчастный, не зная как ответить, лишь состроил лицо человека, которому самогонка случайно пошла не в то горло. Солидно помолчав, дав пациенту убедиться в собственной ничтожности, женщина спросила снова:
- Назовите район, где прописаны.
Тут Иван Петрович окончательно осознал, что в теперешней ситуации не сможет осветить и гораздо более простых вещей! Голова плыла и качалась, и соображать совершенно не желала! Несчастный лишь мучительно гримасничал. На третий вопрос - назовите номер своего домашнего телефона, Иван Петрович смог только промычать что-то вроде «куда, куда, куда вы удалились»... Женщина осуждающе помолчала, чмокнула губами, сокрушенно покачала головой и, сказав в сердцах:
- Когда вы только всю её сожрете!.. - вышла из кабинета.
И опять стало тихо. От холода Иван Петрович попытался встать, однако снова, как и дома, резчайшая боль иглой пронзила грудь. Бедняга глухо рухнул на каталку и приготовился умирать.
Внезапно он совершенно отчетливо представил себе, как его будут хоронить, как он, будучи уже покойником, худой и бледный (что болезнь делает с человеком, совсем высушила!) будет лежать весь в цветах, а его близкие будут утирать слезы. Как всплакнет, точнее, уронит скупую солдатскую слезу их бригадир Потапыч, и какие речи будет произносить председатель профкома, эта змея Тамара Григорьевна! Как все будут говорить о его исключительной доброте, высоких моральных качествах, кристальной честности, моральной устойчивости, редкой порядочности и будут приписывать ему подвиги, которых он в жизни, в той, нормальной жизни там, наверху никогда не совершал! Как, в конечном счете, сойдутся на мнении, что ушёл из жизни, сгорел на работе и переселился в иной мир совершенно незаменимый человек, отличный работник, отзывчивый товарищ, добрый, ласковый муж и любящий отец! Как потом все, плача и сморкаясь, отнесут его на кладбище (интересно, а на какое?), дружно закопают под звуки траурного марша и поставят памятник, наверняка из чёрного гранита!
Лежа на каталке, Иван Петрович даже прослезился. То ли от почестей, то ли от укола голова закружилась снова. Напала зевота, глаза стали слипаться. Однако сон не шёл, смерть не приходила...
Траурные мысли оборвались внезапно: в комнату стремительно впрыгнуло обезьяноподобное, человекообразное существо! Вся его физиономия представляла собой бороду, густую и чёрную, имевшую, по-видимому, истоки где-то на спине, лихо седлавшую вершину тела, и уже потом каскадом сбегавшую на грудь под зелёную хирургическую рубаху. Большие затемнённые очки существенно оживляли экстерьер. На шее болтался чёрный стетоскоп, на боковом кармане халата зияло синей дырой огромное чернильное пятно. Из другого кармана торчала отвёртка.
Пока потрясенный Иван Петрович переживал увиденное, столь резво впрыгнувший несколько раз пролонгировано зевнул. Покончив с разминкой челюстей, ответственный терапевт, а это оказался именно он, взял испуганного почитателя чётных тостов за руку и приступил к сбору анамнеза. Первый вопрос обладал поистине исключительной диагностической значимостью:
- От болей орал?
Иван Петрович вздрогнул и вжался в каталку. Он давно, ещё дома, приготовил стандартную фразу о том, что когда-то очень давно болел коклюшем и скарлатиной. Но обезьяноподобный, видимо, подходил к проблеме иначе, обкладывал болезнь, так сказать, с тыла.
- Ясно, - снова зевнул эскулап и, шернув несчастного указательным пальцем в живот, спросил снова:
- Холодным потом покрывался?
Тут Иван Петрович сообразил несколько быстрее и ответил, что вроде бы вспотел, когда мыл окно, потому что, боясь простудиться, надел фуфайку, а было, в общем-то, жарко...
- Ясно, - почему-то обрадовался служитель самой гуманной в мире профессии, - у вас инфаркт, в реанимацию!
Тотчас, словно из-под земли, появились две молоденькие медсестры и забегали вокруг каталки. Одна, очень вежливо, поинтересовалась у Ивана Петровича его имя-отчеством, и когда тот ответил, ещё вежливее попросила его согнуть ноги в коленях. Ничего не подозревавший передовик производства, добрый муж и ласковый отец выполнил просьбу, и тут случилось ужасное - медсестра проворно сняла с него одним конгломератом брюки вместе с трусами, носками и ботинками! Иван Петрович в прямом смысле остался без штанов и в галстуке! Пока он, до бесконечности смущенный и пристыженный пытался кое-как прикрыть нижнюю часть тела, сестры мигом освободили от одежды верхнюю. Потом накрыли его, совершенно потрясенного, белой простыней и ногами вперед лихо выкатили в коридор, где если и была видна, то только зга.
* * *