Смотрю на буйство вооруженной камнями египетской стихии. Вдруг замечаю боевых верблюдов с бедуинами на горбах. Не сомневаюсь - это египетский спецназ. Знакомая картина. Но подробней об этом н могу - военная тайна. И сама собой приходит мысль о новозаветных животных. Пройдут ли верблюды сквозь игольное ушко?! Вспомнилась юность…
Разобрала меня в молодости мания величия, и я легкомысленно оставив белоснежный пароход загранплавания, штурман дальнего плавания, поступаю во ВГИК. На сценарный факультет. А был я женат, и подрастал у нас с женой сын. Еще до института я успел прославиться в узком кругу своей одноактной пьесой «Мурманские облака». По наследству сценаристы охраняли по ночам Бабушкинскую плодоовощную базу.
С творчеством дело не пошло. Рядом со вчерашними школьниками я смотрелся, как Василий Шукшин. «Дебил» - написал он рассказ, явно про самого себя. Заодно и обо мне. Институтской профессуре мои сценарии, кроме испуга, никаких эмоций не доставляли. А писал я в полнакала.
- Неужели этот сценарий о СОВЕТСКИХ моряках?! – таращили накрашенные глаза престарелые пудели факультета. – Что вы этим хотите сказать?!
А я думаю с тоской, знали бы вы НАСТОЯЩИЙ сценарий о наших моряках. Да и не хотелось метать бисер перед свиньями.
Так оно и, оказалось, обратились они против меня и обанкротили всю мою семью. На мое счастье, однажды одна девушка подарила мне Новый завет. Стал я углубляться в Священное писание. Веры не было, но уж больно мне понравилось изречение Христа: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царствие небесное»! И так мне нравилось эти слова, что я их повторял даже у тещи на блинах.
Престарелая мать жены вздрагивала, приглядываясь ко мне, и тяжело вздыхала. Супруга иногда приезжала ко мне во ВГИК на полузакрытые просмотры, редкостных по тем временам, фильмов. Она нравилась режиссерам - студентам, которые предлагали ей сниматься. И она считалась в Малоярославце продвинутой.
А когда за столом, за которым сидели сплошь атеисты, я протицитировал:
«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут»! - все присутствующие при этом родственники стаканчики поднятые не до конца допивали. Жена млела, какой я, все же - грамотный, среди всей родни из простых рабочих и крестьян.
Теща закатила мне истерику и устроила на женин завод кем-то, квартиру зарабатывать. Но долго еще жене нравились мои цитаты о бедности из Евангелия, под рюмочку водочки запотевшей, с красной икорочкой на булочке. Особенно в день получки, да с премией. Или когда гонорар неожиданный сваливался!
Сейчас я стал замечать, что мои повадки жена и теща изучили, и еще на подступах к теме, или замолкали, или разбредались по комнатам. Времена наступили другие. Не будешь же, ни с того, ни с сего, Священное писание цитировать. «Не поминай Бога всуе». О чем угодно говорят, только не о богатых! И о счетах в банках. Тем более, о поездках на пляжи Шарм Эль Шейха – зажиточные родственники и соседи застряли в Египте из-за непонятной пока революции.
- Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царствие небесное! – философски говорю я сам себе, глядя в телевизор. Арабы неистово дерутся камнями по определению, или по умолчанию, с душераздирающими криками. А сам думаю, в каком банке взять очередной кредит?!..
Спецназовцы – бедуины остервенело носятся по площади Тархир на верблюдах.
- Человекам это невозможно, - слышу сзади старческий голос тещи. – Богу же все возможно!..
Тридцать лет она этого не говорила! Увидела каирского верблюда. Прорвало!.. И протягивает мне все сбережения свои, приготовленные на смерть, денежные накопления. В том числе марки и евро – они ей полагались за принудительный труд в Германии.
- Ты и в церковь на службу ходишь, исповедуешься, - тихо говорит она. – При…, - на этом слове теща запинается, ей становится плохо.
«Причастие» - она имела в виду.
В который раз я вызываю скорую помощь…
В нашем городке стоит звенящая, пугающая своей полнотой, тишина.
Встревоженная жена выбегает из детской комнаты, видит мои хлопоты вокруг умирающей тещи, начинает нести какую-то несуразицу о панике, которую я поднимаю. Но теща умирает на наших глазах.
- Откуда это?! - с ужасом смотрит жена на настоящее богатство, да еще в валюте.
- Мать сказала: «Богу же все возможно»! – говорю я и смотрю на умершую русскую женщину, которая отказывала себе во всем. Мы и не ведали, что рядом с нами - миллионер.
Всю ее родню немцы заживо сожгли на Смоленщине, забрасывая дом гранатами. Она одна чудом выскочила из огня. А какой-то прибалт выстрелил в нее из винтовки. Попал в ногу. Будущая моя теща упала. Вскочила. И ее хотел добить полицай. Но немецкий офицер приказал сохранить ей жизнь. Кстати, пораженный этим случаем, немецкий врач в госпитали вылечил ее. А хозяин - бауэр был от тещи без ума. И не столько от ее славянской красоты, сколько от лошадиной работоспособности смоленской девушки. Оба - потому что ни огонь, ни пуля ее не взяли.
Она ни разу не съездила на курорт или в санаторий. Не вставила себе в пустой рот ни одного зуба. Не съела вкусного куска – все детям, а потом – внукам. Всю жизнь ходила исправно голосовать за Советскую власть, Ельцина и за Путина. В последние выборы к ней приезжали на дом. Теща ни разу не позволила себе ни одного выпада против власти. Тихо и мирно ушла на тот свет.
Однажды я ее распушил по-русски, еще в старом доме. Теща влезла в наши с женой разборки. Она готова была отдать свое сердце на пересадку дочери, поэтому обиделась на меня на всю оставшуюся жизнь.
Горько и больно… Полина плачет… Смотрю на верблюдов в Каире, на площади Тахрир… Думаю, теперь сам Бог велел нам съездить всей семьей в Египет. И обязательно поехать к пирамидам, покататься на верблюдах.
Мы летим в самолете "Боинг", взяв с собой и семью дочери. Внучка расспрашивает о Египте и пирамидах. Звонок от соседа Васи: к нам ломятся служебные приставы, чтобы описать наше скромное имущество!
А я думаю: пройдет ли Россия сквозь египетское игольное ушко?!
Жизнь заговорила языком искусства?!..