Замшелую истину "Новый год - семейный праздник!" удалось привить даже такой непутёвой особе, как Ритина мать.
Непутёвой звала её бабушка. А ещё - в сердцах - кукушкой и бессердечной злыдней.
- Подбросила ребёнка старикам-родителям и упорхнула личную жизнь устраивать: живите, мол, как хотите! Ведь родная кровиночка, ну как так можно?
Мама была лёгким человеком и не обижалась. Рита буквально боготворила её, не обращая внимания на привычный бабушкин бубнёж. Мама приезжала навестить дочь раз в году, тридцать первого декабря, и сама по себе была настоящим праздником.
Рита ждала этого дня со всей страстью, на которое только было способно детское сердечко. Ей не нужны были ни подарки от Деда Мороза, ни ёлка, ни праздничные лакомства - только мама рядом.
Самое поразительное, что Рита никогда даже не мечтала о том, чтобы мать постоянно жила вместе с ними. Это было слишком несбыточно и чересчур прекрасно для того, чтобы случиться в реальности. Девочка уже понимала, что чудес в жизни не бывает. Но... если бы мама приезжала к ней хоть немного почаще, робко грезила Рита. Хотя бы раз в два-три месяца... Тогда ей больше нечего было бы желать.
Радостное нетерпение овладевало Ритой задолго до Нового года.
- Дедушка, давай пока не будем наряжать ёлку? - умоляла она за несколько дней до праздника. - Украсим вместе с мамой...
- Понимаешь, Ритуля, - дедушка виновато отводил взгляд, - мама ведь может приехать поздно вечером, прямо к столу... Мы не успеем.
- Успеем, успеем! - заверяла Рита, сжимая ладошки перед грудью. - Честное-пречестное слово! Что я - игрушки на ёлку вешать не умею, что ли? Раз-два, и готово!
Тридцать первого декабря она вскакивала с постели ни свет ни заря.
"А вдруг мама уже здесь?" - эта мысль билась в висках, как пойманная в сети рыбка, а сердце прыгало ей в такт от волнения. Однако дом встречал её тишиной. Не безлюдной мёртвой тишиной, но тишиной особой, привычной - когда по еле уловимым звукам, доносившимся из разных уголков квартиры, можно было догадаться, чем сейчас заняты дед или бабушка. В этой тишине было множество оттенков: и бормотание радио на кухне, и покашливание дедушки в гостиной, и тиканье настенных часов с кукушкой. Рита понимала, что мама ещё не приехала. Стараясь не отравлять прелесть предстоящего новогоднего праздника чувством глубокого разочарования, девочка со вздохом убирала постель и плелась в ванную - умываться.
День, наполненный отчаянным ожиданием, тянулся мучительно долго, как ненавистные конфеты-ириски. Она занимала себя по полной программе, чтобы не оставалось времени думать о матери: помогала бабушке на кухне, нарезая овощи для салатов, покорно наряжала-таки ёлку вместе с дедом, вытирала пыль с полированных поверхностей старенькой мебели...
Разделавшись с готовкой, бабушка садилась доводить до ума Ритин новогодний наряд - белое кружево платья украшалось серебристым "дождём", а на бумажную корону приклеивались мелко истолчённые осколки ёлочных игрушек. Битые игрушки в качестве стразов - о, советское ноу-хау!..
Дедушка включал телевизор, где демонстрировалась какая-нибудь традиционная новогодняя комедия, и с удовольствием вставлял собственные реплики по ходу действия.
Рита же, покончив со всеми своими обязанностями, бесцельно слонялась по квартире: из спальни - в гостиную, из гостиной - в коридор и на кухню. Она уже не скрывала своего нетерпения и буквально изнывала от досады - ну когда же наконец, когда?..
Маясь бездельем, девочка останавливалась перед ёлкой, в тысячный раз рассматривая ту или иную игрушку. У неё была здесь своя фаворитка - разноцветная люстра причудливой формы, сделанная из круглых стеклянных бусин и полых трубочек.
- Полечка тоже с детства её обожала, - исподтишка наблюдающая за внучкой бабушка пускала ностальгическую слезу. - Бывало, достанем мы с дедом коробку с игрушками, а она над этой люстрой аж дышать боится... Сама всегда её вешала, нам не доверяла. Эх... кукушка, кукушка, - снова заводила она свою излюбленную песнь.
Часам к пяти вечера девочкой овладевал страх.
- А мама точно приедет? - жалобно спрашивала она. - Она ведь обещала?
- Пусть только попробует не приехать, - грозно сопел дед, а бабушка, отвернув лицо в сторону, негромко сетовала:
- Вот ведь, ребёнок мается, а этой лахудре хоть бы хны... И позвонить-то ей некуда! Кто знает, где она сейчас шляется...
По обрывочным сведениям, мать обитала нынче в городке художников на Верхней Масловке. В какой мастерской она жила и с кем - никто не знал. Её постоянно окружали мужчины, которые менялись так часто, что не было никакого смысла запоминать их имена.
Полина Кочеткова и сама была художницей. Не бог весь какой выдающейся, но всё же с дипломом: Суриковский институт, мастерская живописи Таира Салахова. Это обстоятельство позволяло матери причислять себя к творческой элите и вращаться в соответствующих кругах на правах равной.
Полина родила Риту на последнем курсе института, неизвестно от кого. На вопрос об отце ребёнка невозможно было добиться ответа, она сразу же отмахивалась, замыкалась в себе или несла бред про то, что её дочь - дитя Олимпиады. Оставив малышку на престарелых родителей ("У меня же защита в этом году!"), Полина упорхнула из родного гнезда - только её и видели.
Бабушка долго отходила от позора, который навлекла на их с дедом седины родная дочь. Однако потом силой заставила себя встряхнуться и утешиться, полностью отдавшись заботам о крошечной внучке. Хоть она и ворчала для проформы все эти годы насчёт того, что матери полагается самой заниматься воспитанием ребёнка, а не сваливать ответственность на стариков, но всё же и представить не могла своей жизни без Риты.
Они растили её с дедом в соответствии со своими жизненными установками и идеалами. Так, день Ритиного рождения - двадцать второго апреля - был поводом величайшей гордости и для стариков, и для девочки. Ведь именно в этот день (правда, много лет назад) родился Владимир Ильич Ленин.
Мать была другая, какая-то нездешняя, "вне системы". Она и внешне отличалась от своих сверстниц - спортсменок, комсомолок и просто красавиц. Нет, её смело можно было назвать красавицей, да она и была ею; но красота её не имела ничего общего с обликом типичной советской гражданки, чьё улыбчивое круглощёкое лицо и тугая льняная коса украшали обложки журналов "Работница" или "Крестьянка". Мать словно сошла с экрана авантюрного голливудского фильма.
Сама Полина Кочеткова называла себя и свою тусовку "хиппи". Бабушка, презрительно фыркая, отзывалась о них более пренебрежительно: бродяги с помойки, голодранцы и бездельники. Она была уверена, что дочка живёт среди них впроголодь, поэтому во время редких набегов Полины в отчий дом старалась как следует подкормить непутное дитя и сунуть ей тайком от дедушки несколько прибережённых купюр. Полина брала деньги с благодарностью, не церемонясь и не отнекиваясь из вежливости, и в конце концов стала воспринимать эти подачки как должное.
Случайно встретив Полину на улице, невозможно было оторвать от неё взгляд. Стройная, высокая, с длинными каштановыми волосами и лентой-хайратником на лбу (чтобы крышу не срывало, говорила она то ли шутя, то ли всерьёз), с фенечками вокруг изящных тонких запястий, в рваных джинсах с бахромой, часто босая - Полина могла произвести впечатление городской сумасшедшей, если бы не выглядела в этом хиппозном образе столь естественно и гармонично.
Она тусовалась на Пушке, Арбате или Гоголевском бульваре с другими такими же странными личностями, на которых добропорядочные и опрятные советские граждане взирали со смешанными оттенками страха, брезгливости и благоговения. Хиппи вопили битловские песни под гитару, скандировали "Make love, not war!" или "Леннон жил, Леннон жив, Леннон будет жить!", курили травку, внезапно срывались на какие-нибудь сейшены, помогали иногороднему пиплу вписаться на флэт, а иногда могли спонтанно отправиться в Ленинград или Киев на встречу с единомышленниками. Выходили на трассу и передвигались автостопом, либо добирались электричками со множеством пересадок, умело драпая от контролёров. Вскоре в "Сайгоне" на Невском или на Андреевском спуске в Киеве они продолжали, как ни в чём ни бывало, распевать битлов, скандировать вечное "Занимайтесь любовью, а не войной", а затем уже им помогали с "впиской" местные друзья. Круговорот хиппи в природе...
На одной из таких тусовок Полину увидел заезжий французский журналист Поль Сенье, бродивший по улицам Москвы и фотографирующий жизнь советских граждан в её, так сказать, срезе. Поль с первого взгляда влюбился в русскую красавицу, столь откровенно бросающую вызов государственной системе. Он готов был положить к её босым запылившимся ногам всё - сердце, капиталы и саму Францию. Полина немедленно получила от него страстное предложение руки, сердца и прочих частей тела, а также золотое колечко с рубином, после чего преисполненный самых серьёзных намерений француз отправился знакомиться с родителями своей потенциальной невесты.
В то время у Полины был затяжной вялотекущий роман с женатым скульптором, который не доставлял ей особого удовольствия, но и развязаться окончательно с ним она не решалась. Скульптор ваял Полину во всех видах, в том числе и в обнажённом, и девушке льстило, что её светлый образ будет увековечен в работах прекрасного мастера. Бабушка была уверена, что Полина страдает от несчастной любви - ничего подобного, этой позитивной особе вообще не свойственны были горестные эмоции, она постоянно пребывала в блаженном состоянии любви к миру. Бабушка подумывала даже о том, что Рита - дочь того самого скульптора, но Полина звонко хохотала в ответ на её робкие предположения.
Когда Полина Кочеткова появилась в родной хрущёвке под руку с иностранцем, бабушка сначала обмерла, а затем втайне перекрестилась. Вот он, счастливый лотерейный билет, который удалось вытащить её непутёвой дочери! Неужели Полинка наконец-то взялась за ум?! И даже в сходстве имён - Поль и Полина - бабушка углядела божественное провидение, знак свыше.
Всё было очень серьёзно. Поль упал на одно колено и официально попросил у стариков руки их прекрасной дочери. Он был готов стать для Риты самым настоящим отцом и увезти обеих в Париж. Он даже схватил двухлетнюю круглощёкую малышку на руки и весело подкинул вверх, воскликнув что-то типа "о ля ля, бебе", но Рита от шока заревела басом, выпустив из носа огромный переливающийся пузырь.
Пытаясь сгладить неловкость, бабушка усадила всех за стол, налила чаю и торопливо нарезала свежего лукового пирога. Дедушка на радостях полез за домашней смородиновой наливкой, чтобы чокнуться с "товарищем из Парижа", и уже через пятнадцать минут они с Полем в обнимку горланили Марсельезу. Полина наблюдала за этим театром абсурда, высоко подняв тонкие брови, и молчала.
- Улетишь во Францию, - шептала бабушка, - в люди выбьешься, Ритку человеком сделаешь... Только не сглупи, Поля! Не упусти свой шанс! Держись за этого мужика руками и ногами! - а затем смахивала лирическую слезу. - Ах, Париж... Будешь на Эйфелеву башню любоваться, по Елисейским полям гулять...
- ...в Соборе Парижской Богоматери молиться, - ровным голосом подсказывала Полина, - в Мулен Руж плясать, лягушек жевать да добра наживать, - и в глазах её начинали плескаться первые искорки протеста.
Бабушка зря возлагала надежды на заезжего французика - ровно через месяц после знакомства Полина его бросила.
- Как! Как ты могла, негодная! - кричала бабушка, патетически заламывая руки. - О себе не думаешь, о дочери бы хоть подумала, о её будущем! Кукушка!!!
- Да ладно тебе, мам, - сказала Полина миролюбиво, пресекая её вопли. - Ну как с таким жить, ты сама подумай? Он же зануден и уродлив. Противный долговязый очкарик...
Как бы парадоксально это ни звучало, Полина Кочеткова могла ложиться в постель с мужчинами только по любви. Или, как минимум, по очень большой симпатии...
Оскорблённый и разочарованный Поль вскоре покинул Союз, и больше Полина никогда его не видела. Подаренное им колечко она сдала в комиссионку, а на вырученные от продажи деньги рванула в Крым вместе со своим скульптором. Жили дикарями - в палатке, готовили на костре немудрёную походную пищу, ловили рыбу, купались и стирали в море. Получилось прекрасное, восхитительное лето - "спасибо французу за это", цинично рифмовала Полина.
Рита, конечно же, ничего этого не помнила - не могла помнить. Но история со сватавшимся французом стала своеобразной семейной легендой. Бабушка любила иногда щегольнуть ею перед соседками и новыми знакомыми, ловко вытаскивая на свет, как козырной туз из рукава. Те охали, ахали и недоверчиво цокали языками. Отказать настоящему французу? Дура Полька, самая что ни на есть дурында.
- Она девка красивая, - притворно вздыхала бабушка. - Мужики такую не пропускают...
- Да она у тебя просто на передок слаба! - не удержалась как-то соседка из первого подъезда, Райка-балаболка. - Вон, моя Зиночка себя блюдёт до свадьбы... А на Польке и пробу уже негде ставить.
Бабушка окинула наглую Райку презрительным взглядом.
- Блюдёт? - насмешливо переспросила она. - Да на твою Зинку никто и не зарится. К такой не то что француз - наш русский Васька не посватается, останется она у тебя в старых девках, помяни моё слово!
- Лучше уж в девках, чем шалавой слыть! - крикнула соседка, отступая, но в голосе дрожала жалобная нотка - бабушка попала прямёхонько в болевую точку.
Повзрослев, Рита изредка размышляла, как сложилась бы её судьба, прими мама предложение Поля. Они жили бы сейчас в Париже, Рита ходила бы во французскую школу, говорила "бонжур, месье" и "мерси, мадам", ела круассаны с горячим шоколадом на завтрак... Картинка заграничного будущего была яркой и манящей, как фантик от дорогой конфеты, но Рита понимала - это не её путь. Совершенно невозможно было представить себя в этих декорациях, как бы ни вздыхала бабушка, вновь и вновь возвращаясь воспоминаниями к той давней истории. Вот же странность: старики, с их яростной приверженностью к социалистическому строю, мечтали отправить дочь и внучку в мир алчного капитализма, где человек человеку - волк...
В общем, наверное, и к лучшему вышло, что Поль Сенье не стал её папой. Во всяком случае, Рита ни капельки об этом не жалела. Она вообще не мечтала об отце - настолько все её детские желания сосредоточились на одной лишь матери.
Долгожданный дверной звонок стремительно наполнял Ритину душу радостью, как воздух наполняет воздушный шарик. Счастье буквально распирало её изнутри, и она не бежала, а летела в прихожую навстречу матери. Она готова была простить ей всё - даже то, что она явилась уже практически ночью, за пару часов до Нового года.
В первый миг Риту неизменно ослепляла мамина красота. Какой же она всё-таки была прекрасной, удивительной, из другой жизни - будто из иного мира! За год девочка успевала отвыкнуть от матери, и каждая новая встреча ввергала её в священный трепет. Она смотрела на стройную и гибкую женщину, которая, заразительно смеясь и что-то оживлённо болтая, стряхивала снежинки со своих длинных волос, а затем, изящно потянувшись, выныривала из пальто и устраивала его на вешалку. После этого можно было прильнуть к матери с полным правом - обхватить её руками, прижаться изо всех сил, обнять, замереть от восторга, зажмуриться и не дышать...
Однако мама ни минуты не могла постоять спокойно. Отстранившись, она брала Ритино лицо в ладони и весело смотрела ей в глаза.
- Ты так выросла, доча, с ума сойти! - приговаривала она. - Уже, наверное, читать умеешь?.. В самом деле?.. И писать?.. Скажи на милость, какая умничка!
- Хоть бы патлы прибрала, - беззлобно ворчала бабушка. - Трясёшь тут своими космами - кто знает, где ты шастала весь год, вдруг вшей подцепила? Может, ребёнка и близко нельзя к тебе подпускать...
Ни мама, ни Рита нисколько не обижались на бабушку за такое дикое предположение. Они видели, что старушка и сама довольна: глаза её сияли от радости за внучку и от того, что видимость семейной идиллии послушно соблюдается - все в сборе, можно и за стол садиться.
Впрочем, новогодние застолья никогда не проходили тихо и мирно - мама обязательно что-нибудь отчебучивала, после чего бабушка неслась к домашней аптечке за валерьяновыми каплями.
Так случилось и на этот раз.
Едва взглянув на заставленный праздничными яствами стол, Полина Кочеткова скривила своё красивое лицо в брезгливой гримаске.
- А у вас, как я вижу, традиционное меню? Я такое не ем.
- В каком смысле? - озадаченно переспросил дедушка.
- В прямом. Я вегетарианка, - отчеканила она.
В то время у Полины был очередной роман - на этот раз с каким-то Гуру, как она почтительно именовала его даже за глаза. Он учил возлюбленную йоге, медитации, гармонии, просветлению и прочим возвышенным вещам, не имеющим ничего общего с поеданием плоти.
Обескураженная бабушка потребовала разъяснений.
- Что такое "вегетарианка"?
- Я не ем животную пищу, - с гордостью отозвалась Полина. - Только растительную. Никакого мяса!
- Так у нас только курица и холодец, - удивилась старушка ещё больше. - И салатики - селёдочка под шубой да оливье с колбаской... Где ж тут мясо?
Полина презрительно фыркнула.
- Типичные обывательско-мещанские рассуждения. Когда вы говорите: "Колбаса - это всего лишь колбаса, это не живая корова" - вы лжёте самим себе, заглушая голос совести.
- Совесть-то здесь при чём?! - обалдел уже и дед.
- При том! - отрезала Полина. - Поедая мясо, вы становитесь причастными к убийству. Вы совершаете насильственные, жестокие, неестественные для себя действия, и душа на самом глубоком уровне это понимает.
- Ну какое ещё убийство, Полюшка, опомнись! - бабушка всплеснула руками, всё ещё не совсем понимая сути высказанных им претензий. - Колбаса с селёдкой в магазине куплены, а ножки для холодца я на рынке взяла.
- Ага, все так говорят, когда мясцо подъедают, - дочь ехидно прищурилась. - Знаете, почему? Чтобы сокрыть от самих себя причастие к убиению. А между прочим, в курсе ли вы, что животным белком питаются раковые клетки? - выдвинула она новый аргумент.
Бабушка схватилась за сердце, но Полина уже вошла в раж.
- Когда начинаешь есть вегетарианскую пищу, то моментально осознаёшь, как изнутри уходит тяжёлый груз вины, - вдохновенно вещала она. - Ты чувствуешь себя гораздо легче и спокойнее... Я поняла это, когда полностью исключила из рациона мясо, птицу, рыбу и яйца.
- Даже яйца? А что ты тогда кушаешь?! - скорбно возопила бабушка. - Травку да листики? Человек не может без мяса, это в его природе заложено...
- Очередной миф, - саркастически расхохоталась Полина. - Люди вполне могут обходиться только растительной пищей. Овощи, фрукты, ягоды, орехи, бобовые, злаки... Впрочем, некоторым так нравится пожирать мертвечину, что они бубнят свою мантру: "человек без мяса не может" в качестве самооправдания. Вы все - злостные трупоеды, вот кто! - припечатала она напоследок.
Маленькая Рита притихла и с опаской покосилась в сторону новогоднего стола, где на тарелке были аккуратно и красиво разложены кусочки сырокопчёной колбасы - её любимого лакомства.
- Ты девчонку-то нам с панталыку не сбивай! - ахнула бабушка. - Она же такая впечатлительная...
Мама удовлетворённо кивнула:
- Что ж, это будет хорошо, просто прекрасно, если моя дочь перестанет питаться гниющими телами загубленных зверюшек.
- Побойся бога, Полюшка! Приезжаешь раз в году, забиваешь дочке голову всякими глупостями, и потом поминай, как тебя звали - а нам с отцом эту кашу самим расхлёбывать! - запричитала бабушка.
В этот момент побагровевший дед, доселе внимательно прислушивающийся к диалогу, вдруг шарахнул по столу кулаком. Да так шибко, что задребезжали тарелки!
Все вздрогнули от неожиданности.
- Молчать!.. - выдохнул старик, тяжело дыша. - Молчать, Полька. Да кто ты такая, чтобы разевать свой поганый рот? Чего о себе возомнила? "Мертвечина"... "Трупы"... И как только у тебя язык повернулся обозвать родителей убийцами! И что ты, сопля, знаешь о настоящем голоде? О смерти? Как ты смеешь рассуждать, кто святой, а кто грешник?
Полина заметно струхнула.
- Я же никого не обвиняю, пап... - пробормотала она в замешательстве. - Просто... поделилась своим новым опытом. Опытом просветления, - и тут же совершила непростительную оплошность, добавив вполголоса:
- А если правда глаза колет - так это уже не моя вина...
- Правда? - рявкнул дедушка, прекрасно всё расслышав. - Правда?! Вся правда в том, что ты с высоты своего "просветления", - он ехидно спародировал интонации дочери, - не видишь сути. Тебе просто нравится оскорблять людей. Нас с матерью оскорблять! Честных тружеников! Которые работали всю жизнь, с самого детства! Тебе ли, тунеядке, рассуждать о том, что такое хорошо, а что такое плохо? Поглядите-ка на неё - явилась в родительский дом и ещё нос от нашего хлеба-соли воротит, критикует, понимаешь!..
- Успокойся, Ваня, - проговорила бабушка умоляюще, а затем перевела глаза на Полину.
- А ты попросила бы у отца прощения, бесстыдница! До чего старого человека довела!
Полина стухла. Ей и самой совершенно расхотелось спорить: она поняла, что её родители - тёмные и отсталые люди, которым уже не помогут никакие беседы о всеобщем мировом благе и гармонии.
- Как скажете, - кивнула она покладисто. - Прости, папа.
Поскольку в комнате всё ещё царило неловкое тягостное молчание, она миролюбиво добавила, пытаясь разрядить обстановку:
- Может, пора за стол?
- И правда, давайте садиться! - спохватилась бабушка. - Уже одиннадцать часов, надо успеть старый год проводить.
Во время праздничного ужина напряжение потихоньку спало.
Полина деликатно ковыряла вилочкой винегрет и безостановочно таскала из банки маринованные грибы ("Ммм, мамуля, как я скучаю по твоим грибочкам - словами не передать!"). Рита не отлипала от матери - придвинула свой стул вплотную, прижалась боком, тайком нюхала её душистые волосы и постоянно прикасалась к маминому плечу рукой, словно проверяя - здесь ли? настоящая ли? не мираж ли?
- Ты же останешься ночевать? - умоляюще спрашивала девочка. - Честно-честно останешься? Не уйдёшь? Я могу лечь на раскладушке, а ты - на моей кровати... Тебе будет удобно, правда!
- Останусь, останусь, - беззаботно смеялась мать, взъерошивая Ритины волосы ладонью. Она каждый год это обещала.
Долго и пространно вещал с экрана телевизора Горбачёв, поздравляя "дорогих товарищей" с Новым годом.
- Балабол, - презрительно кривил губы дедушка, внимательно прислушивающийся к речи генсека. - Сто слов, и из них только одно - по делу.
Затем, наконец, начинали бить куранты. Дедушка с бабушкой чокались рюмочками с домашней наливкой, мама неторопливо тянула шампанское, а Рите наливали лимонад "Буратино", который приятно пощипывал в носу и в горле.
- Пей маленькими глоточками, - не забывала предостеречь бабушка, - а то простудишься.
Затем Риту отправляли спать. Девочка не хотела уходить из-за стола, упрямилась и капризничала. Ей казалось, что стоит только покинуть общее застолье - и мама сразу же исчезнет, испарится, сбежит, как Золушка с бала. Полина смеялась и успокаивала, что никуда не денется, но Рита уже готова была зареветь, как младенец. В конце концов, мать шла в спальню вместе с дочкой, чтобы посидеть с ней перед сном.
Рита держала маму за руку и не давала уйти, пока не засыпала - только так её покидало чувство тревоги.
- Мы поедем с тобой завтра кататься на лыжах? - спрашивала она сонным голосом.
- Ну конечно... - кивала мама. Девочка вздыхала с блаженным чувством облегчения и закрывала глаза, но тут же озабоченно распахивала их снова:
- А может, лучше на каток в парк Горького?
- Можно и на каток, - покладисто соглашалась мама.
Рита проваливалась в сон абсолютно счастливой.
Утром она подскакивала на постели, словно пружина, храня в себе воспоминания о вчерашнем счастье - и полная радужных предвкушений счастья сегодняшнего.
Знакомо бубнило на кухне радио и шумела вода в раковине, бабушка погромыхивала кастрюлями и сковородками, дедушка шуршал газетой, иногда вслух проговаривая особо заинтересовавшие его строчки, чтобы лучше осмыслить их... Всё это было знакомо, привычно как воздух, но... из квартиры начисто исчезали следы маминого присутствия - Рита понимала это в момент.
В одной ночнушке она неслась из спальни в большую комнату, не в силах поверить, что мама снова её так жестоко обманула. Они же собирались кататься на лыжах! И на коньках! И вообще, она обещала, что весь этот день проведёт с дочкой!..
Мамы не было ни в гостиной, ни на кухне, ни в ванной или туалете. Она просто ушла. В очередной раз её бросила.
Рита в отчаянии опускалась прямо на пол и принималась реветь, как маленькая, не сдерживаясь больше. Всё было испорчено... праздник испорчен, Новый год испорчен.
- Ритуля, - бабушка бежала из кухни с преувеличенно бодрым лицом. - А посмотри-ка, я специально для тебя с утреца пирожков напекла! С яблоками, как ты любишь! Поешь-ка, внученька, свеженькие, сладенькие, горяченькие ещё! А по телевизору сегодня знаешь, что будут показывать? "Морозко", твою любимую сказку!
- А что это у нас лежит под ёлкой? - неуклюже пытался переключить её внимание дед. - Кому там оставили подарок, не знаешь?
Рита не слушала их утешений. Ей не нужны были ни пирожки, ни подарки, ни волшебные фильмы Александра Роу. Она хотела только маму.
Отчаянные рыдания не прекращались около часа. Бабушка снова капала себе валерьянку, приговаривая в сердцах что-то традиционно-неизменное о бессердечной дочери-кукушке. Дедушка отводил взгляд, не в силах наблюдать за внучкиными страданиями. Они знали по опыту - Рита поплачет-поплачет и сама успокоится. Но как же рвалось сердце при взгляде на этого несчастного ребёнка!
Однажды у Риты случилась самая настоящая депрессия: она вдруг так безумно, так горько затосковала по маме, что несколько дней отказывалась есть, лежала на кровати и только плакала, плакала, плакала... Бабушка с дедом перепугались, даже вызвали на дом врача, но та лишь пожала плечами: ребёнку нужна мать, медицина здесь бессильна. Всеми правдами и неправдами старикам удалось раздобыть московский номер телефона того самого Гуру, в квартире которого тусовалась их непутёвая дочь Полинка. Но разговор с нею не дал никаких результатов.
- Забери ты её к себе, Полюшка! - молил дед. - Девчонка совсем исстрадалась, смотреть больно... Чай, устроитесь как-нибудь, мы с матерью помогать будем - и деньгами, и продуктами...
- Глупости, - невозмутимо и абсолютно спокойно отзывалась Полина. - Это всего лишь возрастной кризис. Ну да, Рита немного соскучилась... Но это пройдёт. Я не собираюсь потакать сиюминутным детским капризам, ставя под угрозу все мои планы и привычный, налаженный образ жизни.
Потребовался не год, и не два, и не три - много лет, прежде чем Рита окончательно и бесповоротно поняла и приняла тот факт, что совершенно не нужна собственной матери. И в тот же день, когда пришло осознание - Рита раз и навсегда перестала её ждать...
___________________________
Это - отрывок из моего нового романа "Три девицы под окном".
Книга доступна для чтения онлайн на сайте Litnet. Прямая ссылка - в профиле.