Хроника одного расследования
Экзистенциальная драма
Выражаю признательность В.К. Калугину, чья идея и сюжет послужили толчком к написанию пьесы, а ценные консультации были незаменимы в процессе работы.
Действующие лица:
Сергей Сергеевич Сиротин – бизнесмен
Лара – секретарша (ее голос мы слышим только по селектору)
Семён Семёнович Задорожный – полковник полиции
Валентина Твердохлебова – следователь
Валентина Сиротина – жена Сергея Сергеевича
Сцена разделена на две части – слева кабинет следователя Твердохлебовой, справа – кабинет Сергея Сиротина.
Мы видим эти части попеременно – то одна, то другая сторона сцены уходят в затемнение. Сергей Сергеевич в своём кабинете один.
Сиротин: Да вот они ваши хваленые швейцарские часы! (снимает с руки, рассматривает). Бренды-шменды! Надоело! Вот есть они эти часы! Те самые! Реклама лезет из всех щелей! Носите, мол, и обрящете! Ну и что?! Вот они, вот! Часы есть, а счастья нету, и не ожидайте в ближайшие тысячу лет! Тогда зачем они?! Лишний груз, балласт, тормоз! (часы летят в окно или дальний угол комнаты). Да пошли вы!
Сиротин останавливается, словно осознает случившееся. Трет рукою лоб, подходит к зрительному залу поближе, всматривается в лица, словно ищет сочувствия. Потом машет рукой, словно разочаровавшись.
Включается селектор, голос секретарши Лары из приемной.
Лара (по селектору): Сергей Сергеевич, я извиняюсь, вы на часы-то смотрите?!
Сиротин (по инерции смотрит на часы, которых нет): Вообще-то нет,… а что такое, Лара?!
Лара: Вы же к Семён Семёновичу собирались. Он вас ждет к семи. Ресторан «Крутые берега».
Сиротин (растирая запястье, где еще недавно жили часы, как бы машинально): Берега? Крутые? Ах, да… Скажи… Скажи… Позвони ему… Что я заболел и прийти не смогу…
Лара: Что случилось, Сергей Сергеевич? Вам действительно нездоровится? Температура поднялась?
Сиротин: Да, пожалуй, температура. И еще острое пищевое отравление. Так и скажи, да, острое.
Лара: Ничего не понимаю! Оттуда вдруг отравление? Вы же говорили, что эта встреча жизненно важна для нас… Решается судьба всего предприятия… Тем более мы уже… уже... большую половину занесли… завезли… Казбек отвозил…
Сиротин: Да я помню, помню, Лара… Всё помню… Только больше не хочу… Ничего не хочу – ни белого, ни красного… ни раннего, ни позднего… ни швейцарского, ни патриотического… ни соленого, ни зеленого… Всё! Стоп-машина!
Пауза. Лара растерянно молчит.
Сиротин: Что молчишь, Лара?
Лара: Я не молчу… Я напоминаю, как вы просили… К вам еще жена хотела…
Сиротин: Хотела-перехотела! Меня нет! Всё!
Давит на кнопку селектора, затемнение в правой части сцены. Свет набирается слева.
За столом сидит Твердохлебова, в руках у нее общая тетрадь. Читает с интересом. Входит Задорожный.
Задорожный: О! Валечка! С утра пораньше! Словно и домой не уходила! Ценю, ценю подобное рвение!
Твердохлебова: Вот читаю… дневник потерпевшего. Того самого бизнесмена, которого ещё зимой застрелили… Странный был человек.
Задорожный (заглядывая в тетрадь): Аааа…Сиротин! А я знал его! Даже как-то выпивали пару раз … (быстро взглянув на Валю) на нейтральной территории. Своеобразный был мужик. Вроде и наш, свойский, а в то же время какой-то не такой.
Твердохлебова: Вот я его дневник всё читаю. А понять не могу. Ускользает. Обычно ведь в дневниках о самом главном пишут. А тут какие-то встречи вперемешку с выписками. Из Сократа и как его… (заглядывает в тетрадь) Шопенг…-гауэра. Знаете такого?
Задорожный: Лично встречать не приходилось, но в молодости почитывал. Я ведь читал в молодости много, Валюша. И прежде чем в органы поступить – окончил филологический, между прочим. Это потом, по спецнабору сюда попал. Вот, до полковника дослужился. Тут уж не до Сократов стало… Слушай, а я вот всё думаю – а может его Сингапурец заказал?! У нас там свой "крот" внедрён. И он нам об их трениях не раз сообщал.
Твердохлебова: Я думала об этом. Но Сингапурец последнее время в России почти не живет. Да и дела практически здесь свернул, а капиталы в панамский оффшор перевёл.
Задорожный: Да… Сейчас многие в панамские оффшоры миллиарды переводят. Но не просто так, заметь! А из благородных побуждений – на народные деньги старинные скрипки и рояли скупают!
Твердохлебова: Всё шутите?! А мне не до шуток! Дело пора закрывать, а я всё как будто на нуле. Никаких зацепок.
Задорожный: Ну, хорошо! Предположим одна версия – враги, конкуренты. Это понятно! Он был мужик принципиальный и многим мог дорогу перейти. Не специально, нет! Но учти, Валентина, и пряников сладких всегда не хватает на всех! И тут одно из двух – либо с пряниками, либо без них. Я лично предпочитаю даже не пряник, а торт с кремом, хотя и говорят, что вредно для здоровья. Так вот – конкуренты могли его заказать, да. Но и семейную линию я бы не сбрасывал со счетов. Как сказано в Библии – и дети пойдут на родителей, и брат на брата, и жена на мужа. Как-то так примерно. Это говорится про последние времена. А они-то как раз и наступают. Сама видишь, что творится. И охладеет между людьми любовь. Слышишь? Между ближними охладеет! Так что я бы семейную линию со счетов не сбрасывал. Нам, как говорится, ее проверить сам Бог велел.
Твердохлебова: Да я уже несколько раз вызывала его жену на допрос. Вроде всерьёз она по нему убивается.
Задорожный: Так-таки и убивается?!
Твердохлебова: Ну, не так, конечно, чтобы совсем!...
Задорожный: Вот-вот… Она, между прочим, по образованию, кажется, актриса?!
Твердохлебова: Да. Училась в театральном. Но в театре играла мало. Карьера не задалась.
Задорожный: Да! У них на театре еще хуже порядки, чем у нас в милиции! Тьфу, в полиции. Никак отвыкнуть не могу от старого названия. Вот врагов наших, - поганый Запад - проклинаем, а словечки ихние берём зачем-то. Да и на авто ихних по преимуществу ездим. Своих так и не создали!
Твердохлебова: Вот об этом, кстати, Сиротин в дневнике пишет. Сейчас найду… (листает тетрадь). Вот! "И как ни бились наши умельцы – так и не смогли своего автомобиля создать. Вроде и в космос ракеты запускали, да и не только в космос… И при таком потенциале – полный пшик получился. А отчего и почему? Тут каждый с десяток причин назовет. И все будут верные, и всё равно ничего не объяснят. Всё наше начальство с Западом гнилым борется, а автомобили и компьютеры только ихние пользуют. Не говоря уже о швейцарских часах. Неужели мы отстали навсегда?"
Задорожный: Во дает! А я думал, обычный делец – каких пруд пруди. А он, оказывается, о чём-то таком-эдаком размышлял. Никогда бы о нём так не подумал. Воистину, как говорится, каждый человек скрыт за семью печатями.
Затемнение в левой части. Набирается свет в кабинете Сиротина.
Сиротин (в телефон): Я же говорил вам уже, Виктор Аникеевич, что сейчас никак невозможно. Обстановка крайне неблагоприятная. Поэтому не получится. Я рад бы вам помочь всей душой, но сами видите. Повторяю, положение архисложное. Я вас понимаю, но и вы меня поймите. Это как вам будет угодно! Можете кому хотите жаловаться – но это ничего не изменит. И не надо мне угрожать! Вот-вот! И нечего, как говорится, брать меня на понт. И вам всего лучшего – не болеть и не кашлять! (вешает трубку) – Какой наглец! Всё ему мало! Мало! Я и так уже увеличил мзду в два раза. А он всё недоволен. А где я ему возьму еще?! Нет, надо линять из этой страны, пока не поздно!
Нажимает кнопку селектора.
Сиротин: Лара, сколько у нас еще осталось?
Лара (по селектору): Сейчас посмотрю, Сергей Сергеевич. Какие-то крохи.
Сиротин: Ну, правильно… Мечин звонил – всё мало ему!
Лара: Так мы же ему всё на прошлой неделе отправили!
Сиротин: Вот именно! Но жадность человеческая, видимо, не имеет границ. Пора валить отсюда, Лара!
Лара: Куда, Сергей Сергеевич?
Сиротин: Куда-куда??? Да хоть за «кудыкину» гору! Да в ту же Америку! Где я не был, между прочим, никогда!...Ещё угрожал мне! Поедешь со мной?
Лара: Вы шутите, Сергей Сергеевич?!
Сиротин: Ничуть! Всё здесь обрыдло и осточертело! Куда ни кинь – везде клин!
Лара: Я понимаю вас. В последнее время, действительно, дела как-то туго идут. Но будем надеяться, что всё образуется. Как говорят – белая полоса, а потом черная, а потом снова белая… Вот вы говорите с вами ехать, а как же ваша драгоценная супруга?
Сиротин: Перебьётся! Я на нее и так полжизни положил. Вот вторую половину хочу себе оставить! Так поедешь?!
Лара: Если вы серьезно, то я подумаю. О! Кстати! Легка на помине! Ваша супруга на проводе! Соединять?
Сиротин: Меня нет. Я на совещании.
Затемнение у Сиротина, свет набирается в кабинете Твердохлебовой. Она опять листает дневник Сиротина.
Входит Задорожный.
Задорожный: О, привет, Валечка! Не возражаешь, если я у тебя немного посижу?!
Твердохлебова: Вам, Семён Семёныч, всегда рада.
Задорожный: Ну, вот и славно. Во всём управлении укрыться негде – только у тебя хорошо. Всё, смотрю, дневник Сиротина изучаешь?
Твердохлебова: Ага. Даже детективы читать перестала. Ни Марининой тебе, ни Донцовой. Только Сиротин вперемешку с Сократом и Шопинг… Шопенгауэром.
Задорожный: Смотри, какие слова выучила!
Твердохлебова: Грех вам смеяться надо мной, Семён Семёнович. Наше поколение принадлежит так называемому обществу потребления. Не до Сократов нам.
Задорожный: Ишь ты, смотри, умная какая! Не ожидал. И выводы делаешь такие. Аналитические.
Твердохлебова: Я, между прочим, школу с математическим уклоном закончила… Семён Семёныч, а ведь мы, кажется, на след киллера вышли. Это кто-то из окружения Кости Казанского.
Задорожный: Да ну! Ведь Костя первейший дружок Сиротина был когда-то. Да и делить им было особенно нечего! Странно как-то всё это. А с другой стороны, век живи – век удивляйся.
Твердохлебова: А я вот давно ничему уже не удивляюсь. Всё как-то похоже одно на другое.
Задорожный (шутливо): Так-таки и всё? А мужчины?
Твердохлебова: Эти в первую очередь. Хотя, бывают и оригинальные исключения. Вот вы, например, Семён Семёныч, или Сиротин. Кстати, помните, вы предлагали мне обратить внимание на семейную линию. Вот, смотрите, что я нашла у него в дневнике: «Посторонний. Я для неё как будто посторонний в доме. Интересуется мной только тогда, когда ей нужно новое кольцо или седьмая шуба. А так, по-моему, я особого интереса для неё не представляю. Страсть давно прошла, а общих интересов так и не возникло. Да и на общие интересы необходимо совместное время. А где его взять? Я с утра до вечера как белка в колесе – на работе пашу. Понимает ли она какой ценой достаются ее девятые шубы?» Ну что скажите, Семён Семёныч?!
Задорожный: Ну, что скажу?! Ничего не скажу – всего этого навидался-перевидался. И даже… в личной моей жизни такое бывало – скажу по секрету. Так-то, Валентина! А ты не замужем?
Твердохлебова: А за кого, Семён Семёныч?! Видать, не родился еще тот мужчина… А вот еще одно место. Смотрите! (читает): «А иногда мне кажется, что она ждет – не дождется, когда я уйду в мир иной. И уж тогда она оттянется в полную силу. Начнет скупать дизайнерские кольца, бриллиантовые серьги, кулоны. Будет одеваться только у Пьера Кардена. Жить в самых дорогих отелях мира. Ездить на показы домов моды в Париж, Нью-Йорк и Милан. Словом, реализует мечты куклы Барби. Актрисой она не стала. Хоть так покрасуется»
Затемнение. Возникает кабинет Сиротина. Голос секретарши по селектору.
Лара: Сергей Сергеевич, она сказала, что через 10 минут будет.
Сиротин: Меня же нет. Я на совещании.
Лара: А она сказала – знаю я эти совещания! И даже покрепче выразилась.
Сиротин: Чёрт знает что такое… Еще что?
Лара: Ничего особенного. Казанский звонил, на рыбалку приглашал.
Сиротин: Когда?
Лара: В субботу. С ночёвкой. Обещал обеспечить бесперебойный клёв. Сказал – клёв будет! Мол , это я беру на себя.
Сиротин: Всё?
Лара: Почти…
Сиротин: Ну…
Лара: Вот вы предлагали уехать. Навсегда. Это серьёзно?
Сиротин: Серьёзней не бывает. Достало всё – поборы, партнёры, жёны, дети. Все от меня чего-то хотят. А я … видеть их не могу!
Лара: А меня?
Сиротин: Ты, вроде, адекватная. Пока.
Лара: О! Ваша драгоценная половина идёт! Прикажете впустить?
Входит Валентина Сиротина.
Сиротина: Привет, дорогой! (иронически) Вижу, опять совещание?!
Сиротин: Да, готовлюсь. У тебя что-то срочное?
Сиротина: Извини, конечно, что отрываю по пустякам. Мне опять звонили из галереи – у них есть настоящий Пикассо. Картина маслом. Но сегодня может уйти. Они могут подождать только до вечера.
Сиротин: Опять тебя раскручивают, как последнюю лохушку!
Сиротина: Не говори ерунды! У них три экспертизы – две из Эрмитажа и одна из Русского музея.
Сиротин: Знаем мы этих хвалёных экспертов – за деньги напишут что угодно. И потом, свободных денег у меня нет. Тем более, три дня назад ты купила шубу от Гуччи!
Сиротина: Не от Гуччи, а от Версаче!
Сиротин: Меня это, по большому счету, не волнует – «от кого?» Меня больше интересует – «сколько?»
Сиротина: Вот всегда ты жмотничаешь!
Сиротин: Не жмотничаю, а понять хочу – зачем тебе всё это? Шуба эта дурацкая, Пикассо поддельный…
Сиротина: Серёжа, с тобой невозможно разговаривать! Ты ничего не понимаешь в тонких материях! Пикассо абсолютно настоящий! Из этой же серии, что недавно купила Бадулина. Ей, значит, можно, а мне нельзя?! Кто она такая, и кто я – ты подумал?! А что касается этой шубейки, то Вахромеева уже вторую от Версаче берет, а я всё в старом рванье ходи?! Хорошенькие дела, Серёжа!
Сиротин: Слушай, меня абсолютно не волнуют твои подруги и их дурацкие интересы. Чего ты всё время с ними соревнуешься?! От скуки?!
Сиротина: Да, мне скучно! Потому что тебя никогда нет дома!
Сиротин: Правильно, нет дома! Потому что я для тебя деньги зарабатываю! Потому что я дело делаю, пока вы все на печи полёживаете!
Сиротина: Ну, извини, у каждого своё дело… А без тебя мне дома скучно!
Сиротин: Ну так займись чем-нибудь полезным! Не Пикасс фальшивых скупай, а выучи, например, ну я не знаю, язык «хинди»!
Сиротина: Зачем мне твой «хинди»?!
Сиротин: Это я так, для примера. Но, заметь, на нём разговаривает несколько миллионов человек.
Сиротина: Так что с Пикассо - не будем брать?!
Сиротин: Я же сказал, нет денег. Да если бы и были… Что ты вообще понимаешь в современном искусстве? Так! Держишь нос по ветру. Как и твоя Бадулина!
Сиротина: Значит, не дашь?!
Сиротин: Значит, не дам. Иди учи «хинди»!
Сиротина: Ты еще об этом крупно пожалеешь, Серёженька!
Сиротин: Угрожаешь?
Сиротина: Я знаю, где я достану денег! Как бы ты не удивился потом! Адью!
Уходит, хлопнув дверью.
Сиротин (оставшись один): Ну, вот, поговорили. Пикассо ей, видите ли, подавай. А то, что я иногда, утром уезжал на работу, и не знал, вернусь ли вечером, она и не понимает. Вернее, догадывается, конечно, но предпочитает об этом не думать. Зачем? А сколько бизнесменов, да и честных ментов за этот день уже поубивали?!... Когда я встретил ее, то полюбил за свежесть и искренность. Так мне казалось тогда. Конечно, я ее идеализировал. Ведь всегда любим только свой идеал. Но реальность с идеалом, как говорится, не обязаны совпасть. Я ее первый раз увидел на сцене. Приятель затащил. Она как-то быстро из театра ушла. Слишком эгоисткой оказалась, а театр это всё же дело коллективное.
Звучит зуммер селектора. Голос Лары.
Лара: Сергей Сергеевич, к вам Семён Семёнович хочет заехать. Он где-то неподалёку тут. Говорит, минут на десять.
Сиротин: Да? Странно… Мы, вроде, обо всём договорились. Ну, ладно… Пусть заходит. Он где?
Лара: Сейчас узнаю (пауза). Говорит, идет по коридору.
Сиротин: По какому коридору?
Лара: По нашему коридору!
Через секунд десять дверь открывается и появляется Задорожный.
Задорожный: Извини, Сергей Сергеевич, что без предупреждения. Проезжал мимо – дай, думаю, заеду на минутку, проведаю товарища.
Сиротин: Так и хочется ответить вам старой шуткой, Семён Семёныч, да боюсь обидитесь.
Задорожный: Давай, колись! Я острый юмор люблю.
Сиротин: Тогда, как говорится, тамбовский волк тебе товарищ!
Задорожный: И не обидно вовсе, поскольку правда. Со мной, Сергей Сергеевич, всегда можно откровенно. Я не люблю фиги в кармане.
Сиротин: Ну и отлично. Будем считать, что я угодил. Так с чем пожаловали, Семён Семёныч? Слушаю вас внимательно.
Задорожный: Да я вот, собственно, с подарком. У меня ведь своё маленькое производство есть. Домашние колбасы. Конечно, на жену записано. Но курирую-то я сам.
Сиротин: Это понятно.
Задорожный: Вот ехал оттуда. Дай, думаю, корзиночку с колбасками-то завезу Сергею Сергеевичу в подарок.
Сиротин: Трогательная забота.
Задорожный: А иногда, знаете, дорогой мой, так хочется что-то хорошее человечку сделать. Бескорыстно, так сказать. От души. А то всё хитришь, рассчитываешь, комбинируешь. И душа-то постепенно чернеет. Тяжело как-то становится. Но из системы-то уже не выскочишь. Вот поэтому, в целях профилактики, корзинки с колбасками по друзьям-знакомым и развожу.
Сиротин: Ну-ну! Как там было у древних-то: «бойтесь данайцев, дары приносящих!»
Задорожный: Что-то в этом роде. А вы, я смотрю, хорошо образованы, Сергей Сергеич.
Сиротин: Да нет! Просто любил когда-то в молодости сборники афоризмов листать. Вот в голове кое-что и осело.
Задорожный: Похвально, похвально, Сергей Сергеевич! Вот если б в России весь бизнес был так хорошо подкован. А то и поговорить в вашей среде не с кем. В основном криминальными сериалами ваш брат интересуется. Знаете, чушь редкостная! Абсолютно далеко от реалий. Уж мне-то не знать! Сидит какой-нибудь мальчик или девочка – выпускники кинокурсов – и высасывают из пальца чушь несусветную. А актеры, даже и хорошие, вынуждены этот весь бред воспроизводить. Тьфу, одним словом. Сразу канал переключаю. Больше двух минут это фуфло смотреть не могу!
Сиротин: Ясно, Семён Семёныч! Спасибо за подарок. Мне, к сожалению, надо сейчас ехать. Если не возражаете.
Задорожный: Да-да. Извини, что задержал тебя… Да, вот еще что – совсем забыл. Был вчера на Новой площади, и они сказали, что теперь не два, а три. Мол, санкции, то, сё. В общем, они вынуждены поднять до трёх.
Сиротин: Ага! Вот с этого-то и надо было начинать, Семён Семёныч!
Задорожный: Ну, а что с этого начинать?! Мы бы тогда не пообщались нормально. А тут и пофилософствовали, между прочим.
Сиротин: Да… бойтесь данайцев…
Задорожный: Во-во! Но ты же понимаешь, старик, что я здесь ни при чем?! Они так решили. Они! А их, в свою очередь… СтаршОй напряг, сам понимаешь, не одну войну ведём. В полном, так сказать, кольце врагов оказались. Как говорится, наши западные партнёры только спят и видят, как Россию разорить. Им же ничего больше в жизни не надо! Они только для того и родились! Так что из патриотических соображений смирись, Сергеич! Тут ужмись, там сократи. Время сейчас такое. Полувоенное.
Сиротин (как бы обращаясь к самому себе): Да! Линять надо!
Задорожный: Чего?
Сиротин: Я понял, Семён Семёныч, ваши, да и их высшие соображения. Патриотические.
Задорожный: Вот-вот. Ну и отлично. Значит, я передам, что договорились. Ну, бывай. Всего тебе, как говорится, распрекрасного!
Затемнение. Свет набирается в кабинете Твердохлебовой.
Кабинет Твердохлебовой. Валентина расчёсывает волосы, красит губы. Стук в дверь, входит Задорожный. Валентина прячет косметику.
Задорожный: О! Валюша! Прямо фотомодель! И чего ты в наши структуры подалась? Блистала бы себе на подиумах!
Твердохлебова: Скучно там, Семён Семёныч! Муторно!
Задорожный: А ты почём знаешь?
Твердохлебова: Книжки читаю иногда. Откровения так называемых звёзд.
Задорожный: Ну, а тут? Тоже свои тараканы. Сидишь, дела шьёшь. Мухи, как говорится, дохнут.
Твердохлебова: Ну, не всегда, Семён Семёныч. Вот дело Сиротина. Уже и спать хорошо перестала. Концов, вроде, много, а реальных результатов нет.
Задорожный: Ты, помнится, говорила, что кто-то из окружения Кости Казанского.
Твердохлебова: Да, некто Прохоров. Вдруг исчез. Хотя, до этого вёл образ жизни добропорядочного гражданина.
Задорожный: Странно. Значит, кто-то упредил? Или совпадение? А что на семейном фронте? Бывшем семейном…
Твердохлебова: Ну, что сказать – скорби у вдовы, по-моему, поубавилось. Какие-то новые нотки у неё появились. Хотя, в любом случае, ей тяжело. У Сиротина оказались дела весьма запутаны. Многим занимался – тут долги, там обязательства.
Задорожный: Это да. Вот ему в каком-то смысле сейчас хорошо – ни долгов, ни обязательств.
Твердохлебова: Чёрный юмор какой-то у вас последнее время, Семён Семёныч!
Задорожный: А вот ещё чернее! Только не юмор – мне ребята из 5-го управления только что рассказали. Значит, вкратце. Ведут они сейчас следствие по делу… электронного кабеля. Сумма пустяшная – всего 400 миллионов! Именно за эти деньги взялся подрядчик проложить кабель по дну Финского залива. И отчитался уже, всё путём. Вот только через пару лет и всплыло – а, может, вообще этого кабеля нет? Два раза посылали водолазов искать. Безрезультатно! А чего искать – ведь эти ребята даже и не начинали строительства!
Твердохлебова: Какой цинизм!
Задорожный: И ловкий, заметь! Я бы сказал – на грани абсурда.
Твердохлебова: Да, можно сказать, ловят рыбку в мутной водичке…
Задорожный: Это точно! Но, как говорится – кто смел, тот и съел Я так думаю, что примерно сто историй таких проскочило. А вот сто первая и сорвалась…
Твердохлебова: Грустно это… Хотя вот для того мы и работаем, чтобы хоть сто первых негодяев разоблачить! Особенно такой зубр, как вы, Семён Семёнович!
Задорожный: Ну, не надо меня идеализировать! Столько в моей жизни грешков – мама дорогая!
Твердохлебова: Да, ладно! Что-то ещё хотела у вас спросить… А, вспомнила! Вот ещё одно место в дневнике Сиротина мне показалось подозрительным… (листает тетрадь). Вот, смотрите. «Приходил человек в форме. С. Посланник, так сказать, высших сил. Неожиданно потребовал поднять мзду. Хотя мы обо всём на прошлой неделе договорились. Просто невозможно работать. Он бьёт на патриотизм, и на особый момент в жизни страны. Но когда этих моментов не было?! А, может, и вправду бросить всё и уехать подальше. Как поступил мой приятель АнтонОвич. Купить баскетбольный клуб в Америке и потягивать коньяк где-нибудь на Мальдивах ввиду небывалого заката. Но жалко начатое бросать. Столько сил вложено!Да и Россию жаль! Тоска, одним словом!». Что скажете, Семён Семёныч?
Задорожный (несколько озадаченно). Ну, что сказать? Как говорится, оборотни в погонах. Но и они не виноваты, пойми, Валечка! Ниточки-то на такие верха тянутся… Ого-го! А про Мальдивы с коньяком и закатом он хорошо написал, душевно! Надо было ему уезжать побыстрее, пока его не грохнули!
Твердохлебова: Знал бы, где упал, так соломки постелил бы! Значит, на что-то до последнего надеялся. Мы и сами зачастую тянем до последнего! Уже, вроде, всё ясно, а себя дурацкими уговорами убеждаем и… всё оттягиваем!
Задорожный: Как говаривали древние: пришёл, увидел, победил. А у нас между увидел и победил – ух, сколько расстояний и столетий! Особенно на Руси! Всё никак выбраться не можем из старой колеи.
Твердохлебова: Я вот всё думаю – кого же имел в виду Сиротин под буквой «С», кто к нему за мздой приходил? Ведь это и может быть тот человек, который нас на след убийцы выведет. У вас никаких соображений нет, Семён Семеныч? Вы ведь сказали как-то, что встречались с Сиротиным и даже выпивали вместе… на нейтральной территории.
Задорожный: А-а-а, это надо подумать, Валюша. Может, и подкину тебе какую-нибудь версию… Только тут, Валентина, надо действовать предельно секретно, понимаешь? Я и ты! Всё! Даже и генералу не докладывай! Пока. Ведь если этот человек из нашей системы, а, может быть, и из нашего управления, представляешь, какой хай может подняться? И потом… ведь это может быть и опасно! Надо действовать с крайней осторожностью! Чтобы не спугнуть более крупную рыбу. И, кстати, имей в виду – эти люди не остановятся ни перед чем! Им терять нечего!
Твердохлебова: Я своё уже отбоялась, Семён Семёныч. И не в таких передрягах бывала… Вы вспомните: одно дело Сиплого чего стоит!
Задорожный: Ну, знаю, знаю, что не робкого десятка. А всё же, Валя, бережённого Бог бережёт! Ну, пойду. Увидимся!
Свет гаснет слева и набирается справа у Сиротина. Он входит в кабинет и… начинает переставлять вещи – маленькие и большие. Из динамика звучит «АВВА» - бессмертное «Many, Many…». В какой-то момент это приобретает характер странного танца. Например, лампу он может поставить на пол, и т.д… Музыка резко обрывается, Сиротин на краю сцены.
Сиротин (в зал): Как известно, от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Да! И сколько чего не меняй вокруг – от себя не убежишь! Да и куда бежать?! Как когда-то верно заметил поэт: в России тюрьма, но и там та же кутерьма! И везде-то я словно посторонний для этого мира! И никто-то меня, кажется, не любит! (подходит к селектору, нажимает кнопку). Лара, вот скажи начистоту: ты любишь меня?
Лара (по селектору): В каком смысле, Сергей Сергеевич?
Сиротин: Ну, не знаю… В глобальном, всеобъемлющем… Вообще…
Лара: Трудный вопрос, Сергей Сергеич. Как ответить?!
Сиротин: Ну, скажи, как есть…
Лара: А я и сама не знаю, как есть… С одной стороны, вы человек яркий, и, соответственно, привлекательный. А с другой – бываете и резким излишне. И я вас, можно сказать, боюсь…
Сиротин: Так-таки и боишься?
Лара: Ну, не боюсь, а побаиваюсь.
Сиротин: Это почему ж так?
Лара: Ну, не знаю… Трудный вопрос.
Сиротин: Так это ж и хорошо!
Лара: Ну, не думаю. Чего хорошего? Это мужикам всё подавай сложности и закавыки! А нам, женщинам, это всё ни к чему!
Сиротин: Точно? И всем ли?
Лара: Почти. И потом – вы привыкли командовать. Трудно полюбить командира. А что это вас на такие разговоры потянуло?
Сиротин: Да так… Навеяло что-то… Всё, спасибо! Меня нет. Ни для кого.
Лара: Ясно. Как всегда.
Сиротин: Да, как всегда!
Сиротин открывает стол, достаёт из ящика бутылку, пьёт из горлышка, крупно и жадно.
Сиротин (глядя в зал): Ну, что, сиротИны вы мои СирОтины? Как жизнь? Как настроение? Первый тайм мы уже отыграли! Да и второй, по сути, заканчиваем… И каковы итоги? Слушай, а, может, не надо этого всего?! Рефлексии, неподведённые итоги? Живи изо дня в день, как бегунок. По кругу. И чтоб времени не оставалось на всякие мерехлюндии ... И как вполне достойный финал – золотой унитаз, а там – и золотой гроб с бриллиантами в итоге. Бр-р-р! Отвратная картинка! А тогда зачем всё это? (обводит рукой весь зал). Нет, где-то я ошибся. В какой-то день, в какой-то час! Выбрал неправильную стратегию. Все мы выбрали неправильную стратегию!
Свет гаснет, звучит «АВВА», песня «Many».
Кабинет Твердохлебовой. Он пуст. Слышны голоса и одновременно входят Задорожный и хозяйка кабинета.
Задорожный: Ну, не расстраивайся, Валюша! Как я тебя и предупреждал – щупальца мафии бессмертны. Раз тебя хотят отстранить от ведения дела, значит, ты всерьёз подобралась к змеиному гнезду. И разозлила этих самых змей, образно говоря. И, заметь, эти самые змеи поступают весьма мудро – не кусают тебя, а просто отгоняют от своего гнезда. Понимаешь? Могли бы раз-два, и «ага». Так нет, они ведь, пойми, заботятся о твоей жизни!
Твердохлебова: Семён Семёныч! Ну, не узнаю вас! Что за странная философия? Значит, лапки вверх и не чирикай? Нет, извините господа-хорошие! Всё, пойду к генералу!
Задорожный: А вот этого, милая моя, я тебе категорически посоветовать не могу! Наоборот, буду всячески отговаривать!
Твердохлебова: Это почему ж так?
Задорожный: А потому! Потому что кончается на «у». Ты пойми, дорогая, дело, судя по всему, нешуточное. И неизвестно, куда эти нити тянутся, до каких пределов!
Твердохлебова: То есть, вы намекаете, что и генерал может быть причастен?
Задорожный: Не намекаю, а рассуждаю… Таков порядок вещей… Таковы нравы эпохи… Плетью, как говорится, обуха не перешибёшь!
Твердохлебова: Значит, надо взять не плеть, но меч!
Задорожный: Охо-хо! Меч! Ну, ты, прям, Валентина, как Жанна д’Арк! Как народная героиня! Как персонаж какого-то захудалого сериала! Только тут не сериальчик, милая, а игра в жизнь! Где ставка – жизнь, понимаешь? Твоя, между прочим.
Твердохлебова: Понимаю! Но вот тут-то и рассчитываю, Семён Семёныч, на вашу поддержку. На ваш опыт!
Задорожный: Вот и правильно, Валюша! Правильно! Рассчитывай! И опыт мой говорит – ни шагу вперёд! Всё, что могли, мы уже сделали! Ну, не может, не может даже самый сверхталантливый боксёр-легковес тягаться с тяжеловесом. Против природы, как говорится, не попрёшь!
Твердохлебова: Значит, коррупция и мафия в России бессмертны?!
Задорожный: Во формулирует, а! Во даёт! Ну, не нам с тобой решать эти вопросы, пойми, садовая твоя голова! Это во все века было! Герцен там бил в колокол с Огарёвым, декабристы, да и большевики постарались! Кто только чего не менял! А воз и ныне там! Следовательно – природа человека такова! На словах – да, я и сам борец с коррупцией, и, можно сказать, искренний патриот. А на деле – как её искоренишь?! Впрочем, есть один вариант – искоренить вместе с человеком. Как говорил товарищ Сталин – нет человека, нет проблемы! Но ты же этого не хочешь?
Твердохлебова: Конечно, не хочу!
Задорожный: Вот! И я этого не хочу! И ещё не хочу, чтобы у тебя, дурёхи, были неприятности. Ведь я к тебе привязался, Валюша! Ты мне как дочка! А то ведь родные детки не жалуют меня… И тем я нехорош, и этим… Словом, выкини дурь из головы! Слушай, а возьми-ка ты отпуск за свой счёт! У меня есть одна дружеская турфирма. Ну, помог я им когда-то… Так они за сущие гроши – ну просто даром – отправят тебя на недельку на Мальдивы. А? Там , говорят, райский песочек. Я, правда, не был… А ты вот съезди! И, если можно, Валюша, я даже сам эту путёвку оплачу! Хочу тебе подарок сделать! От души!
Твердохлебова: Ну, что вы, Семён Семёныч, какие Мальдивы? Я ведь пока дело Сиротина не раскрою – не успокоюсь! Вы меня знаете!
Задорожный (в сердцах): Ну, и упрямая ты, Валентина! Характер такой! Поэтому и одна на свете живёшь-маешься! Без мужа и чинов!
Твердохлебова: А, может, оно и к лучшему, Семён Семёныч!
Задорожный: Ну, смотри, Валентина, смотри! Второй раз Мальдивы предлагать не буду! А надумаешь – звони!
Затемнение. На авансцену в луче прожектора выходит жена Сиротина.
Жена Сиротина (говорит по мобильному): Алло, привет! Да, я! Ага, ага… Слушай, давай комплименты потом. Я решила. Всё! Ага! Точно – решила! Достал он меня. Честное слово. Я ему про Пикассо, а он – учи «хинди»! Представляешь? Ну, просто издевается, жмот несчастный! Какой «хинди»?! Ну, язык какой-то дурацкий. Стебётся ещё, мол, несколько миллионов на нём говорят! И ты, говорит, давай! Вот кретин! Да нет – не настроение это, говорю! Не настроение! Да! Твёрдо решила. Так что начинай наблюдение! Ну, где бывает, где бывает? Откуда я знаю! Сами и отследите! Понял? На то ты и мужик! Я, что ли, за тебя должна? Когда увидимся? Ну, не знаю… Не до нежностей мне теперь! Давай! Будь!
Затемнение. Кабинет Твердохлебовой. Она читает Шопенгауэра. Стук в дверь.
Твердохлебова: Да-да, войдите!
Сиротина (входя): Здравствуйте, Валентина Семёновна!
Твердохлебова: Добрый день, Валентина Ивановна!
Сиротина: Вот опять повестка… Может, по ошибке? Мы с вами не раз встречались. И, вроде бы, всё, что могла, я вам рассказала… Да и от дела, я слышала, вас хотят отстранить.
Твердохлебова: Нет, ошибки нет. Повестка новая. И от дела меня пока не отвели.
Сиротина: Странно… Тем более, в моём положении…
Твердохлебова: А что такого особенного в вашем положении?
Сиротина: Ну, знаете! Вы, простите, замужем?
Твердохлебова: В данный период – нет. Но это, по-моему, к делу не относится…
Сиротина: Именно относится! Вам, извините, видимо, сложно понять человека, который потерял мужа! Любимого мужа!
Твердохлебова: Ну, отчего же? Я вам вполне сочувствую! Не могу сказать, что сильно за вас переживаю… Но к горю вашему отношусь с уважением. Пока во всяком случае.
Сиротина (удивлённо): Что значит пока?
Твердохлебова: Пока означает – пока… Вам знаком этот автор? (показывает книгу).
Сиротина (читает запинаясь): Шопинг… Шопинг-гауэр? Что-то слышала… Но пока не читала. Модный писатель?
Твердохлебова: Да, особенно последние сто лет!
Сиротина: Неужели? Надо бы ознакомиться… Не скучно? А о чём?
Твердохлебова: О нас с вами, как я понимаю.
Сиротина: Потрясающе! Обязательно закажу и Интернете!
Твердохлебова: А вообще-то это была книга, которую ваш муж цитировал…
Сиротина: Да что вы!
Твердохлебова: Представьте себе!
Сиротина: Никогда от него этого не слыхала. Как вы говорите? Шопинг-гауэр?
Твердохлебова: Ага. Шопинг-гауэр.
Сиротина: Красиво звучит!
Твердохлебова: Красиво. Только, боюсь, никто его сейчас не читает…
Сиротина: Ну, что поделаешь – время такое…
Твердохлебова: А, может, всё проще: не время такое, а мы такие?
Сиротина: Ну, не знаю. Я как-то об этом, обо всём не думаю. И потом – в моём положении мне не до философий! Когда человек в горе, ему не до чего!
Твердохлебова: Да, вижу и впрямь вы горем придавлены по самое «не могу»…
Сиротина: Иронизируете? Не понимаю, отчего вы так ко мне переменились?!
Твердохлебова: Открылись новые обстоятельства…
Сиротина: Ей-Богу, зря вы тратите время на мою скромную персону. Я что могла, вам всё чистосердечно рассказала. И даже более того!
Твердохлебова: Да, да! Ценю! А вот скажите мне, пожалуйста, в каких отношениях вы состоите с Подгородецким Петром Петровичем?
Сиротина (испуганно): Что?! С каким Подгородецким?
Твердохлебова: С тем самым. С вашим хорошим знакомым. Вы же не будете отрицать связи с ним?
Сиротина (растерянно): Странно, странно… А почему вообще вы о нём вспомнили? Да, есть у меня такой дальний знакомый… Но он-то, простите, какое отношение к делу имеет?!
Твердохлебова: Открылись, вот, обстоятельства…
Сиротина: У вас, может, и открылись, а у меня закрылись. Ну, да, был у меня когда-то такой знакомый… Петя Подгородецкий? Уж не упомню, кто он… музыкант, может… В общем, у меня таких знакомых – миллион. Не там вы копаете, Валентина Семёновна, не там! Только людей в горе ещё больше тревожите и огорчаете!
Твердохлебова: Так уж и огорчаю?
Сиротина: Ну, конечно! Ведь для меня это свежая рана, переживание… Вот, ночей не сплю…
Твердохлебова: И я, представьте себе, тоже стала плохо высыпаться – всё об этой истории думаю…
Сиротина: Ну, вы-то вдали от этого всего. А я, можно сказать, в самом эпицентре событий! Все глаза выплакала…
Твердохлебова: А история вот какая. Однажды секретарша вашего мужа, Лара, услышала ваш разговор с неким мужчиной… И с какого-то момента он показался ей настолько необычным и подозрительным, что она непроизвольно записала его на диктофон.
Сиротина: А, теперь понятно, откуда эта интрига! Эта дрянь Лара давно стала меня ненавидеть. И, по-моему, уж простите, метила на моё место! Всё теперь ясно! А я-то гадала-думала.
Твердохлебова: Уж не знаю, кто там куда метил, но запись эту она вчера мне принесла. И уж извините – совсем недвусмысленно вы беседуете с вашим знакомым… Близко знакомым!
Сиротина: Значит, она, дрянь, вынюхивала! Подслушивала! Теперь понятно, откуда ветер дует! Ну, раз вы всё знаете, не буду отрицать. Да, у меня с Петей были близкие отношения! Но я не вижу в этом ничего предосудительного. Поймите: муж всё время был занят! И мне практически время не уделял! А я, между прочим, очень страдала! Вы, как женщина, должны меня понять! А Петя – мой старинный друг, еще с института!
Твердохлебова: Ну, это понятно! Как говорится в романах – старая страсть с прежней силой вспыхнула вновь.
Сиротина: Что-то в этом роде…
Твердохлебова: И всё же в вашем с Подгородецким разговоре были странные нотки… Что означают ваши слова «да, я решилась, действуй без промедления»?
Сиротина: Сейчас точно припомнить не могу – о чём речь шла, но, возможно, я хотела в очередной раз, после нашей ссоры, оставить мужа и… уйти к Пете.
Твердохлебова: А «действуй без промедления» – это о чём?
Сиротина: Ну, наверное, о том, что Петя тоже колебался… Его вполне устраивали наши отношения в таком формате. Ему не хотелось брать ответственность за нас двоих. И потом – финансовый вопрос. Так я была вполне обеспечена. А с Петей… Он не очень удачливый человек.
Твердохлебова: Ну, предположим…
Сиротина: Да, именно так! Вы извините, но у меня важная встреча. И если я вам больше не нужна…
Твердохлебова: Хорошо, идите. Я обдумаю ваши слова. Но если возникнут новые обстоятельства, я вынуждена буду опять вас побеспокоить. До свидания!
Сиротина: Будьте здоровы!
Сиротина появляется на авансцене в луче света. Раздаётся звонок мобильного.
Сиротина: Петя? Да, я же тебе говорю, что я решила. Всё! Считай, будто отрезала. Да, трезвая я, трезвая! Так что давай, принимай меры! Ну, откуда я знаю? Он человек непредсказуемый. Не знаю! По-моему по пятницам бывает в Деловом клубе. Ну, да. Там тузы всякие тузуются. Что? Неправильно говорю? Ну, какая разница – тусуются или тузуются! В нашем-то с тобой положении! Не о том ты думаешь, Петя, не о том! Ты о деле лучше подумай! О де-ле! Всё, пока!
Свет гаснет и снова зажигается – в лучах софитов на авансцену выходит Сиротин. Во время его монолога свет медленно-медленно уходит.
Сиротин (в зал): Переправа, переправа. Берег левый, берег правый… Ни приметы, ни следа. Кому память, кому слава. Кому чёрная вода! Ни приметы, ни следа… И какая разница в конце концов – на этом берегу оставаться, или уйти на тот?! Какая разница? Ведь все там будем – рано или поздно. Все! Ни приметы, ни следа! А ведь зачем-то жил я на этой земле! Чего-то хотел! Иногда прямо-таки так жаждал, что мочи нет! Дай! И это хочу, и это! Вынь и положь! А зачем? Спроси вот меня сейчас – и не отвечу… А тогда казалось – без этого вот не проживёшь! Ну, никак! А сейчас даже смешно вспомнить! Отгорело всё, отполыхало. Один пепел, но не алмаз! «Отговорила роща золотая…». Это ведь Есенин-то в 25 лет написал. Всего-то! 25 ему было! Всего-навсего. А мне сейчас… Эх! Вернуть бы годков 20 или даже 30… И снова почувствовать себя молодым, полным счастья и сил… Когда весь мир на ладони! Когда радость утреннего солнца бесконечна! И ты такой живой и горячий! И будешь жить вечно на этой земле! Сегодня и всегда! Всё преодолеешь! Всего достигнешь! Эх! Переправа, переправа… Ни приметы, ни следа… Только тёмная вода…
Последние слова героя мы слышим в абсолютной темноте. Раздаётся звук выстрела. Звучат сигналы дорожных сирен. Голоса, выкрики. Постепенно всё затихает…
Из темноты – кабинет Твердохлебовой. Раздаётся стук в дверь.
Твердохлебова: Да-да! Войдите!
Сиротина (входит с томиком Шопенгауэра в руках ): Опять здравствуйте, Валентина Семёновна! Ну, никак не можете вы без меня обойтись!
Твердохлебова (холодновато): И не только без вас! Вот ваш приятель, которого мы сегодня утром задержали – уже дал на вас показания…
Сиротина: Кого задержали?
Твердохлебова: Вашего друга. Не хочу сказать – пока – подельника… Петра Подгородецкого.
Сиротина: Боже мой! Боже мой! Какой ужас! Но, поверьте, мы с ним совершенно ни при чём!
Твердохлебова: А кто причём?
Сиротина: Ну, я не знаю! Поймите! Ах, Боже мой! Как всё запуталось… Но мы с Петей никого не убивали, поверьте!
Твердохлебова: Поверить пока вам не могу. А вот из свидетеля вы теперь стали подозреваемой. Это факт… Что это у вас за книжка в руках?
Сиротина: Ах, это… Да вот случайно в киоске увидела – «Афоризмы» этого вашего Шопинг-гауэра. Вот, кстати, только что прочитала. Как будто прямо про меня (открывает книгу, листает). Вот! «Судьба тасует карты, а мы играем». Правда , здОрово?!
Твердохлебова: А вот из дневников вашего покойного мужа (листает тетрадь). Тоже Шопенгауэр. «Есть только одна врождённая ошибка – это убеждение, что мы рождены для счастья». Слова «врождённая ошибка» подчеркнуты у вашего мужа красным. Два раза! А вот это и вовсе про меня: «Каждого человека стоит выслушать, но не с каждым стоит разговаривать». ..Но мы отвлеклись. Итак, вы с вашим приятелем Подгородецким задумали убить Сиротина?
Сиротина: Ах, Валентина Семёновна! Как вы это чеканно формулируете! Задумали! Убить!
Твердохлебова: Тогда поясните.
Сиротина: Поясняю. Да, в какой-то момент он мне надоел. И даже опротивел! Своим невниманием! Своим эгоизмом! Своей скупостью в конце концов! И в сердцах – заметьте! В сердцах – я сказала Пете: а давай его грохнем! Вот, собственно, и всё!
Твердохлебова: Ну, ничего себе! Всё! Это ведь умысел! Покушение, так сказать, на убийство!
Сиротина: Да я по глупости ляпнула! С кем не бывает! Какими только словами люди друг друга не называют, когда ссорятся! А отойдут потом – и тишина… Мир да благодать… Милые бранятся – только тешатся. Вы же знаете!
Твердохлебова: Вы-то, может, и отошли, а ваш приятель получил от вас импульс. И воспринял это уже как приказ к действию.
Сиротина: Да он без моего слова и букашки не обидит! Без окончательного моего слова!
Твердохлебова: Тут тонкая грань. У вас уже настроение переменилось, а у него в голове мысль ваша укоренилась. И, соответственно, процесс уже стал неуправляемым.
Сиротина: Да, нет! Нет! Поверьте! Ни я, ни Петя – мы не имеем к этому никакого отношения! Мы сами были в шоке, когда узнали, что его убили.
Твердохлебова: Поверить – не поверю. Но проверять буду. Идите. Пока. И попрошу вас из города не отлучаться.
Сиротина: Неужели всё так серьёзно?
Твердохлебова: А вы как думали? Пока все косвенные улики свидетельствуют против вас!
Отрывистый стук в дверь. Входит Задорожный.
Задорожный: Не помешаю, Валечка?
Твердохлебова: Никогда! Проходите, Семён Семёнович!
Задорожный: Ты не отвлекайся, Валюша, я подожду… Хотя…
Твердохлебова: Я сейчас заканчиваю… Вот, Семён Семёнович, хочу вам представить Валентину Сиротину – вдову нашего известного бизнесмена. В свете новых фактов – главную подозреваемую.
Задорожный: Ах, вот оно что! Это очень кстати! Я, собственно, к тебе по этому делу и шел. (к Сиротиной). Позвольте представиться: Семён Семёнович Задорожный, как говаривали в старину – в звании полковника.
Сиротина: Хорошо, что вы пришли, товарищ полковник! Или лучше господин?
Задорожный: Как вам будет удобнее. Вчера был товарищ, сегодня господин. А завтра всё может опять перемениться.
Сиротина: Хорошо. Ясно. Но я не о том. Понимаете, волей дурацкого стечения обстоятельств, меня начинают подозревать в самом ужасном! Чего и вовсе не было!Помогите!
Твердохлебова: Семён Семёнович, косвенные улики свидетельствуют против Сиротиной и Подгородецкого. У них был сговор с умыслом!
Задорожный: Очень хорошо, Валюша! Только, может, теперь это не будет иметь никакого значения.
Твердохлебова: В смысле?
Задорожный: Открылись, как ты говоришь, новые обстоятельства.
Твердохлебова и Сиротина (в один голос): Какие?
Задорожный: Письмо! (Твердохлебовой). Представляешь, шло по городу три недели! Вот как теперь наша почта работает!
Твердохлебова: А от кого письмо?
Задорожный: От кого? Не догадываешься? От мужа нашей подозреваемой… От господина Сиротина, то есть.
Сиротина: Как? Не может быть!
Твердохлебова: Не понимаю, Семён Семёнович!
Задорожный: Что ж, позвольте вас официально ознакомить с письмом. Итак… (читает). «Многоуважаемые органы следствия! Или не совсем уважаемые! (отрываясь от письма). Ну, это он несколько напрасно – в наш адрес. Продолжаю. Когда вы получите это письмо, меня уже не будет на этом свете. Как сказал один остоумец: смерть – это присоединение к большинству. Итак, я решил покинуть ваш мир. Просто всё надоело! Бизнес здесь, увы, вести невозможно! Вместо созидающих – одни проверяющие. Пожарники, инспектора, вымогатели. И всем – дай! Пирамида такая. Снизу – дОверху! И в личном плане – никто меня по настоящему не любит. Может, конечно, я эгоист. Но, как говорится, «любовная лодка разбилась о быт». Может, надо куда уехать, начать с начала… Но с кем и зачем?! Да и, к примеру, я в Америке так никогда и не побывал…Как ни смешно звучит… Да и не буду уже никогда… Как говорится – судьбу не переиграешь. Поэтому я и решил покинуть этот мир, свести счёты с жизнью. Но как?! Самому?! Своими руками? Нет. И страшно, и противно. Поэтому я позвонил своему старому приятелю – честному бандиту. И он нашёл мне хорошего человечка, киллера, который исполняет свою работу быстро и качественно. Для которого выстрелить в человека – что пообедать. Я, разумеется, отблагодарю его. Когда вы получите это письмо – он будет далеко отсюда. Там, где море, пальмы, баобабы, флориды… Я обеспечу его жизнь – до конца жизни. Вместо своей. Прощайте, друзья! Я был с вами, я пил и жил с вами, но всегда чувствовал себя посторонним. Уж не знаю, почему… Прощайте! И никого не вините в моей смерти. А Бог, я надеюсь, меня простит…».
Задорожный медленно засовывает письмо обратно в конверт. Твердохлебова и Сиротина не отрываясь смотрят на тот же конверт. Свет постепенно гаснет, а потом набирается снова. И на авансцену выходит Сиротин. Он вглядывается в лица зрителей. Потом начинает дирижировать хором – звучит «Прощальная» песня Вячеслава Бутусова в исполнении детского хора. «Гуд бай, Америка, о! Где я не буду никогда! Прощай навсегда…»
Занавес
Декабрь 2017 - 26 апреля 2018 г.