ЖИЗНЬ, КАК ТВОРЧЕСТВО...
В наше время – время дилетантов – творчество Ольги Бешенковской приобретает особую ценность. Ольга была настоящим профессионалом, честно, активно и добросовестно выполняющим свое дело. Она выступала как поэт, как острый и квалифицированный журналист, как радиожурналист, (в рубрике «Писатели у микрофона, радио «Свобода»), очеркист, мемуарист, причем работала постоянно, много и на высоком уровне. Различные аспекты ее творчества, разумеется, взаимосвязаны, и все, написанное и сказанное ею проживалось и росло непосредственно из ее жизни. Ее поэзия окрашивала журналистику, журналистика проникала в поэзию. Собственная биография осознавалась как биография поколения, собственная жизнь – не только как материал, из которого вырастает творчество, но и как предмет творчества, причем жизнь свою Ольга творила по законам литературы.
Какой литературы? Если «биография разночинца есть список прочитанных им книг», то можно сказать, что биография у Бешенковской пестрая.
Безусловно, на ее вкусы, на стиль жизни и на то, что является для Бешенковской – а к ней этот термин применим – «одеждой стиха», то есть на технику и выбор тем и реалий, наложили отпечаток поэты 60-х годов (юность с Евтушенко и Ахмадулиной угадывается в интонациях, Вознесенский со своей звуковой эквилибристикой – в игре со словом, а в жизни – с жестом). Разумеется, в ее стихах чувствуется самообразование в школе великих поэтов 20-х годов. Угадывается влияние Некрасова и Апухтина. И так – до бесконечности.
А душевно, на мой взгляд, Бешенковской ближе всего Цветаева «с этой безмерностью в мире мер», со звуковыми и эмоциональными крайностями (временами – переборами), с готовностью ставить над собой эксперимент в экстремальных условиях и, не чинясь, делиться с читателем результатами этого эксперимента. Однако сильно различается материал, из которого они строят свой поэтический мир. У Цветаевой это Ростан, немецкий романтизм, античность, городской романс, фольклор, в то время как у Бешенковской – фрагменты великой культуры «серебряного века» и унылые обломки советской и постсоветской действительности. Однако «строим из того, что имеем», а мироощущение, вернее, ощущение своего места в мире, у обеих писательниц сходное: поэт – это избранничество, гигантизм, трагизм, позиция честного «испытателя боли».
Речь идет, разумеется, не о сопоставлении масштабов дарования, это – занятие сомнительное вообще, а для современников – в особенности, речь идет только о духовном родстве. Из него, кстати, вытекает и отсутствие для Бешенковской запретных или «невозможных» тем: в ее стихах любовь и уродливые реалии городского быта, психушки и политика, уход за старухой в больнице и личная жизнь Иосифа Прекрасного, производственная, сиречь кочегарская тематика и тайны поэтического ремесла. И многое другое.
К Цветаевой (уже в преломлении Ахмадулиной) восходит и некая театральность (в случае с Бешенковской граничащая с эстрадностью) поэзии, и театрализация собственной жизни. Разнообразию тем соответствует и разнообразие форм: от поэмы до дружеского послания и сонета.
Стихи у Бешенковской сильные, эффектные и напористые, и если они вызывают отклик, то тоже – сильный. В самые глухие годы у поэта был контакт с читателями. Она печаталась мало, но поклонники ее таланта писали ей из разных городов России, она знала, что ее слышат. Ольга написала очень много, более двенадцати книг. Разумеется – не все равноценно, но все интересно.
Взгляд на творчество Ольги Бешенковской более чем через десятилетие после ее смерти позволяет увидеть его по-новому. Ее поэзия – это странный мост между поздними шестидесятыми и первым-вторым десятилетием двухтысячных, когда журналистика, домашность и острое словцо вышли на авансцену в поэзии, во многом благодаря Интернету.
Запоздалый российский постмодернизм 90-х- 10-х гг. не затронул творчества Ольги Бешенковской, однако в ряду нынешних поэтов-журналистов она заняла бы достойное место.
Смерть – это последний поступок, и она бросает новый отсвет на жизнь. Стихи из предсмертного цикла «Диагноз» – самое пронзительное и чистое из всего, что написала Ольга. Доброта и любовь ко всему живому в них уже не замутнена сиюминутной политикой и эффектной журналистикой. Стержнем Ольгиной жизни действительно была деятельная любовь: к семье, к друзьям, к поэзии, и она воплотилась не только в ее творчестве, но и в активной издательской деятельности в период эмиграции.
Елена ДУНАЕВСКАЯ,
Санкт-Петербург