Один и тот же сон

            
                Поздняя осень сорок первого для обитателей гетто  была самой тяжелой.

                Словно невыносимо длинная ночь тяжелой болезни ребёнка, она длилась и длилась, казалось, что бесконечно. Будто в горячечном бреду проплывали тягостные картины нескончаемого перехода из Сокирян. Огромные рвы - ямы  на сто человек, вырытые каждые десять километров с жестокой педантичностью , неумолимо переполнялись трупами, обессиленными и умирающими. Больные, старики и дети не выдерживали мучительного дневного перехода в сторону Могилев-Подольска.
   
                Там, на пути в Винницкую область, у пыльной дороги, осталась и папина мама - моя бабушка Ханна. Я видел ее только на старых пожелтевших фотографиях.

                У неё жестоко прихватило сердце, не выдержавшее тревог за ни в чем неповинных детей.  Цепко схватившись за руки друг друга, они суетливо и наивно торопились, уходя в страшно-тёмное, безвыходное будущее.

                Как и многих, ее бросили в яму живой.

                С первыми морозами, намертво сковавшими землю в октябре, пришли  очередные беды. Ретивые полицаи, не знавшие как ещё выслужиться перед новыми хозяевами, соорудили огромный ров - неаккуратную яму на окраине гетто, служившую, поначалу, мусоркой.

                И вот. В первый раз приехали немцы.

                Специальная эсэсовская команда  айнзацгруппы 10 б, которая, только и занималась, что уничтожением евреев и обучением этому местных мерзавцев

                Обучению  организации массовых казней. Убивали тогда, в основном,  оголтелые активисты из бандеровских куреней - Буковинского и Киевского.

                Обитатели гетто попали в специальный график уничтожения. Каждые две-три недели, требовалось отдавать на расстрел по одному человеку от семьи.

                Незаметно для детей и окружающих , один за другим, ушли в небытие все мужчины маминой семьи, - прадедушка Аврум, дедушка Мендель, Залман - муж Розы, бабушкиной сестры. Исчезли, будто убежав по своим неотложным делам. Только раз, за все время, появился знакомый  из похоронной команды, присыпавшей окоченевшие трупы. Молча бросил в сторону бабушки Ривы пальто дедушки Менделя и мгновенно испарился.

                Постепенно подступал самый  страшный  момент - черёд детей и женщин. Сначала ушла на смерть моя прабабушка Цирл.

                - Хотела пойти на расстрел сама,- вновь и вновь, рассказывала мне бабушка Рива,- Вспомнив, как тяжело умирали соседские малыши, оставшиеся без родителей, передумала. Погибая от голода, дети невыносимо плакали и стонали. Помочь им было некому. От голода и болезней умирали все.

                - Твоя мама все детство болела,- повторяла бабушка одну и ту же историю

                - Нельзя ! Нельзя рассказывать ребёнку такое,- возмущалась моя мама

                - Киндерлах тур вистн унд гиденькен ( Детки имеют право знать и помнить, идиш)) ,- резко отвечала Ривка и продолжала свои тяжелые рассказы

                - Поначалу, думала отдать ее - старшую. Затем поняла, что твоя будущая мама Клара уже взрослая, все сообразит и будет сильно бояться

                - А маленькая Цилечка ещё ничего не понимала

                Последние ночи  не спала ни минуты. В тридцать один год, я стала седой.

                Полицаи заявились после обеда. Наглые, пьяные и злые. Все мои прежние расчёты, кого из детей отдать на съедение палачам, рассеялись как дым.   Крепко обняв детей, я двинулась к яме вместе с ними. Повернулась к пулеметам лицом, стараясь закрыть детям глаза

                Многие так и остались стоять повернутыми лицом к яме. Но я не хотела, чтобы дети смотрели туда, в яму, на тех- на то, что там уже накопилось к тому времени.

                Сразу обратила внимание, что ствол пулемета был отвернут в сторону. Видимо, когда расстреливали накануне, проводя  смертельную пулеметную очередь вдоль ряда людей, падавших в яму, палачи остановились.

                Бросили стрелять, когда убийственное жерло достигло крайнего положения.

                Как только началась стрельба,  я схватила детей и упала в яму. Рядом валились убитые и раненые. Они страшно кричали. Но, слава Всевышнему, никто никого не добивал. Пьяным изуверам было лень. И куда, куда денешься из гетто, плотно окруженного колючкой ? Никакого выхода не было.

                Освободившись от ужасных объятий убиенных земляков, мы с детками, наконец,  выползли  из страшной ямы. Вечер был очень холодным. Прижимаясь к ветхим развалинам, вернулись обратно. А там уже ждал страшный, но спасительный заказ.

                - Возьми, Ривка, - незнакомый мужчина протянул целую буханку  черствого хлеба. Ты вернулась. Сходи-ка , прошу, на расстрел вместо меня. Не пойдёшь - доложу полицаям. Детей своих пожалей.

                Пришлось сходить.

                - Сделки были выгодными. Парнусым ( люди, приносящие прибыль, идиш) не жалели ничего. Я ходила на акции, как называли эти расстрелы пьяные  весёлые молодые убийцы, не меньше десятка раз

                Сразу быстро оценивала, куда смотрит ствол пулемёта, и старалась стать как можно дальше от стартовой линии стрельбы.

                Кошмар закончился в конце декабря. Как только немцы получили по зубам от Красной Армии под Москвой, расстрелы немедленно прекратились.
 
                Многие полицаи испуганно притихли. Некоторые со страху, просто, разбежались.

                - Придёт Сталин, повесят всех,- кричали они, напиваясь до бесчувствия

                - Немцы  также перепугались не на шутку

                Стараясь переложить часть ответственности, гауляйтер Украины быстро распустил курени оголтелых нациков. Часть из них, как Бандеру, посадил, для близиру,  в концентрационные лагеря.

                Большинство полицаев попало прямиком в эсэсовские зондеркоманды немецкой армии.  Они славились особыми изуверствами и звериной жестокостью - Гигантские костры Треблинки, пылавшие дома Хотыни, миллионы растерзанных, заваливших жуткие ямы Польши, Украины, Прибалтики - на их чёрных изуродованных душах

                Будь проклята память  улыбавшихся детоубийц, прикрывавшихся лозунгами о самостийности. После войны, они нечистотами осели в  Канаде, Южной Америке, Европах , Украинах, Прибалтиках и прочих логовах недобитого фашизма.

                Прокляты до седьмого колена и те, кто занимается их героизацией, кто приводит своих детей на факельные шествия в день рождения Бандеры и прочие слеты вампиров.  Все погибшие старики, дети и беременные женщины будут являться им и их выродкам по ночам, в аду и смотреть на них, смотреть из своих незакопанных могил.

                - Пусть бы они  или их потомки, хоть раз, хоть единожды , услышали ночью нечеловеческий крик моей мамы, побывавшей ребёнком на том, настоящем расстреле. С самого раннего детства, помню, как она мучилась во сне. Это было ужасно. Это повторялось каждую ночь, до 6 мая 2007 года, даты маминой смерти.

                Как ни прискорбно, я привык. Ко всему привыкаешь, особенно, когда  пытка повторялась каждые сутки

                - Один и тот же сон. Тот самый. За мной гонятся немцы и полицаи. Хотят убить,- виновато улыбаясь, дрожа и стуча зубами по краю стакана воды,  оправдывалась мама

                Когда умер папа, она очень переживала, что скончается во сне от того, что ее некому, некому, будет разбудить...