«Леонид Сошнин возвращался домой в самом дурном расположении духа»
Так начинается роман Виктора Астафьева «Печальный детектив».
С первой фразы писатель погружает нас в ту эмоциональную атмосферу, что будет сгущаться все плотнее на протяжении романа.
Мы читаем дальше - и узнаем, что центральный герой как раз возвращается из издательства, где имел в общем результативный разговор с редактором своей первой книги, готовой к выпуску. Не надо быть причастным к писательскому кругу, чтобы знать, сколь многотрудно издание написанных творений. И узнав наконец, что с долгострадальной книгой «решено», нормальный человек должен чувствовать радость - ну, по крайней мере, облегчение от бремени хлопот. А тут - «в самом дурном расположении духа»…
И это ярое несоответствие между жизненными обстоятельствами и грустью героя сразу дают нам понять, что в душе его царит нешуточный разлад.
Прочитав еще несколько страниц, мы видим что разлад этот обусловлен не личностными качествами героя.
Нет, он вызван ужасающим кризисом всей нашей жизни.
Страницу за страницей рисует нам Виктор Петрович доведенную до полуживотного уровня жизнь простых русских людей самого обычного, взятого наугад из многих десятков и сотен, провинциального городка России. Такую жизнь, где основным лексическим средством служит «мать-перемать», песни звучат исключительно на поминках да по пьяному делу, а единственной краской виднеется серая со всеми грязными оттенками.
И все незамысловатое по фабуле - как, впрочем, и в других произведениях писателя - действие разворачивается перед нашими глазами на устойчиво конфликтном фоне. Мы воспринимаем жизнь без прикрас и вновь и вновь вспоминаем слово «печальный», вынесенное в заглавие книги.
Сюжет повести прост.
Все реальное действие занимает сутки с небольшим в жизни героя. В этот хронологический обрамляющий сюжет густо вкраплены вставные эпизоды. Часть их носит экспозиционный характер, проясняя некоторые моменты из прошлой жизни героев романа. Другая часть - картины милицейского быта, составляющие, вероятно, основу той самой, неизвестной читателю книги Сошнина.
Название книги звучит программно:
«Жизнь всего дороже».
И в нем, пожалуй, проявляется одна из граней конфликта, томящего душу героя. Ибо сам Сошнин - как мы узнаем дальше! - своей-то жизнью дорожит меньше всего, не уклоняясь от риска в отличие от некоторых своих товарищей.
Личность Сошнина обрисована ярко, зримо и выпукло.
Мы видим не закостенелого литературного героя, а живого человека с неоднозначным комплексом сильных и слабых черт. Действие романа охватывает тот период жизни, когда прошлое Леонида уже отошло, сделавшись невозвратным - его списали из милиции вчистую - а будущее еще не придвинулось настолько, чтобы стать настоящим. Герой переживает момент разрешения душевных исканий на важном повороте судьбы.
Вспомним, что человек на распутье служил исконным предметом внимания русской классики от Пушкина до Алексея Толстого - подчеркнем преемственность времен, проявляющуюся в творчестве Астафьева.
Вокруг Сошнина группируются другие персонажи.
Самая близкая к нему героиня - его жена Валерия, точнее Лерка, ибо это имя больше к ней подходит. Она проходит с читателем - явно или в мыслях Леонида - от начала до конца весь роман и выписана столь же ярко, наделена разными, порой взаимоисключающими качествами: любящая и своевольная, заботливая и вспыльчивая, умная и капризная… Одним словом - живая.
Напрямую связаны с центральным героем и еще две женщины: тетя Лина и тетя Граня, играющие по отношению к Сошнину роль родительского поколения.
Стоит отметить, что эти две тети в некоторой мере противопоставляются друг другу.
Тетя Лина, хоть и не имея условий для того, чтобы быть полноценной женщиной, все-таки жила, стараясь взять от жизни все возможное - быть может, потому-то и пришла к довольно раннему концу.
В противовес ей тетя Граня - довольно устоявшийся в нашей литературе (и у самого Астафьева!) тип святой русской женщины, страдалицы и страстотерпицы - что особо подчеркнуто в романе сценой ее поругания - забывшей самое свое «я» ради беззаветного служения другим людям. Мы давно бы стали во сто крат хуже, злее и подлее, нежели сейчас, не попадайся среди нас - хотя бы по одной на десять тысяч! - такие Астафьевские тети Грани.
Но слаб человек, на наших плечах помимо белых ангелов добра сидят и черные ангелы порока - и над любым из нас властвует целый сонм мелких слабостей и дурных привычек. Быть может, потому тетя Лина с ее полным набором вполне земных страстей - воспитавшая тем не менее достойного племянника! - кажется мне ближе, чем иконописно плоская тетя Граня.
Впрочем, здесь проглядывает общая ситуация. Чересчур положительные герои всегда кажутся нам менее живыми - а в реальности вызывают глухое раздражение, рожденное непониманием - нежели те, в чьих характерах сочетаются разные черты.
Вообще женской теме Астафьев уделяет в романе много внимания.
Объем работы не позволяет мне коснуться этого в развернутой форме. Отмечу лишь, что Виктор Петрович - и, надо сказать, справедливо! - подчеркивает тихое зло годами насаждавшейся эмансипации женщин. В романе четко обрисована зловещая цепочка из трех женских образов, разъеденных язвой пресловутого «равноправия».
Первая - теща Сошнина, Евстолия Сергеевна Чащина. Женщина, которая прожила «довольно бурную молодость», а ныне «властвовала в доме», задавив под каблуком бессловесного мужа Маркела Тихоновича - и, судя по всему, не сумевшая воспитать истинно женского и в своей дочери.
Следующая - редакторша Октябрина Перфильевна Сыроквасова, «местное культурное светило». Некий бесполый монстр в женской оболочке, достигший гораздо большего, чем Чащина, на стезе саморазрушения. Та хоть сохранила внешнюю форму семейных устоев, эта же имеет полный набор безотцовщины «от разных творческих производителей».
И наконец третья, уже на последней ступени - «уже и не женщина, какое-то обособленное существо, со слепой, полубезумной тягой к пьянству и безобразиям» по кличке Урна. Женщина, уравнявшая себя с мужчиной абсолютно во всем и лишившаяся в результате просто человеческого облика.
Герои романа так или иначе сопоставляются друг с другом, и многих можно разделить по многим признакам на единомышленников и антиподов.
У Сошнина есть люди, относительно близкие по общему взгляду на жизнь, несмотря на разницу в возрасте и социальном положении - например, тесть Маркел Тихонович или Лавря-казак.
Ближе всех, на мой взгляд, к нему Володя Горячев, некий строительный начальник. Он набросан всего в несколько беглых штрихов, но мне кажется, что Горячев есть тот же Сошнин, только уже здорово заматеревший и успевший растерять в неравной схватке с жизнью весь запас максимализма - и теперь полный мудрого презрения ко всему, что делается кругом: к людским слабостям, лживому обществу и, возможно, даже к самому себе.
Хорошо выписан антипод Сошнина, находящийся «по ту сторону баррикад» - пьяный бандюга Венька Фомин, сначала ранивший героя, а потом фактически спасший его от смерти.
Антиподами Сошнина - особо контрастными, ибо действуют они на одной с ними стороне - можно назвать следователя Антона Пестерева и напарника Федора Лебеду. Хотя тут, по моему мнению, писатель чуть перегибает палку. Легко изобразить на бумаге, что все бессребреники хорошие, а все богатеи плохие. Увы, если бы так же оказывалось и в жизни!
Есть пары и у других персонажей.
Как я уже сказал, можно противопоставить тетю Лину и тетю Граню. Вспомнив их, нельзя обойти и еще один женский образ - весьма мрачный, несмотря на налет ироничности и снисходительной жалости, остро подмеченной писателем как общей черты русского характера.
Я говорю о бабке Тутышихе. Этот персонаж, на мой взгляд, несет в романе гораздо бОльшую смысловую нагрузку, чем кажется с первого прочтения. По-моему, эта бабка - самый грязный, самый черный и зловещий образ всей книги. Своего рода олицетворение зла, ввергнувшего нас в нынешнюю пучину безвременья и безверия. Она, с младых лет погрязшая в разврате, породила новое зло - сына Игоря, который в свою очередь зло приумножил в своей «неразвитой» дочери Юльке.
А Юлька, которую мерзкая Тутышиха, до смертного одра не выкарабкавшаяся из паутины, «стравила» «какому-то пьяному проходимцу» - не просто следующее звено цепочки. Это кольцо, от которого вот-вот пойдут дальше, разветвляясь и удлиняясь, новые цепи зла. Ибо ничего, кроме порока, не сможет нести эта самая Юлька ребятишкам в детсаду, куда собирается идти работать.
Нравственные преступления бабки Тутышихи, втянувшей в свою воронку несколько поколений людей, не имеют, на мой взгляд, срока давности. Душа противится кощунству, но для меня смерть гнусной бабки на последних страницах романа знаменует единственный намек на возможность хоть какого-то просветления в клоаке нашей грязной и богомерзкой жизни.
В некоторой мере противопоставляются друг другу - и внешне, и внутренне - Лерка Чащина-Сошнина и Паша Силакова.
И опять-таки стоит отметить, что образ Паши, этакой бой-девки, на которой не держится даже хлипкий фабричный бюстгальтер, которая всегда и всюду прёт лбом напролом, но тем не менее почему-то всегда с исключительным тактом разбирается в тончайших житейских коллизиях, давно сделался рабочим штампом нашего литературного процесса.
Достаточно из произведений ближних лет вспомнить нашумевшую Антоновскую «Ваську». Персонаж этот давным-давно набил оскомину, стал своего рода классическим приложением к изнеженной горожанке. Сделался характерным для нынешней нашей прозы типом этакой «сермяжной инженю» - и вряд ли кого может оставить неравнодушным, ибо прост, как двуручная пила, и не несет никакой смысловой нагрузки. Проблеск живости придает образу Паши лишь не обоснованная имманентными свойствами характера страсть к «учености» - но этого штриха мало для создания запоминающегося персонажа.
Здесь просятся несколько слов о замеченных мною недочетах романа в целом.
К ним, на мой взгляд, относится чрезмерная одноплановость ряда характеров - сугубо положительных (Паша Силакова, тетя Граня) и сугубо отрицательных (Антон Пестерев, Федор Лебеда).
Стоит отметить и одну общую деталь, которая кажется мне не слишком удачной, ибо при многократном повторе вызывает внутренний протест.
Астафьев - быть может, непроизвольно - часто перегружает смыслом внешние характеристики героев. И выходит так, что тот, кто носит заграничные костюмы, югославские дубленки «цвета топленого молока» и прочие добротные вещи, как бы априорно метится клеймом порока. А положительные герои одеты исключительно в рубище - и это, кстати, назойливо повторяется не в одном «Печальном детективе». Спору нет, мы живем в обществе, где человек, если он только не начальник, не партийный функционер и не махинатор, вообще не имеет средств и возможностей хорошо одеваться. Однако излишнее педалирование внешней оценки придает книге долю тенденциозности, которая вносит, на мой взгляд, фальшивый обертон в гармонию произведения.
И еще мне хочется сказать, что в подаче особо ярких эпизодов, бичующих падение нравственности - разного рода преступления, брошенные дети, гульбы на кладбище, и т.д. - Астафьев впадает в излишнюю публицистичность; перехлестывает через край, заставляя Сошнина видеть мир авторским зрением - что нарушает правдивость восприятия хотя бы из-за возрастной разницы между писателем и героем. Впрочем, это общая беда нашего смутного времени: публицистика и художественная литература зачастую сливаются - и всегда с взаимным вредом, ибо нельзя скрещивать несовместимые виды словесного творчества.
Но эти мелочи гасятся неоспоримыми достоинствами романа.
Великолепен его язык, выдающий истинного виртуоза русской словесности во всех произведениях Астафьева.
Замечателен пейзаж, все действо развертывается на фоне осенне-весенней слякоти, хмурого неба, сырой земли, деревенской грязи, хлюпающей навозной жижи… И эта удручающая картина природы усиливает и подчеркивает удручение человеческой души.
Писателя можно было бы обвинить в перенасыщении натурализмом, в очернительстве нашей жизни и чересчур пессимистическом взгляде на действительность. Можно было бы, если б не боль, звучащая в каждой строке.
Эта боль, томящая нас, как невыплаканные слезы, служит лейтмотивом романа.
В чем причина нашего падения, где выход и осталась ли вообще надежда на спасение?
Над решением этих вопросов бьется герой романа, Леонид Сошнин.
Много лет отдал он милицейской работе. Не щадя себя, сражался со злом - верил твердо, что этим сделает мир справедливей и чище. Но каков итог? Вот он, дважды раненный, весь изношенный в борьбе, возвращается домой из издательства. А зло - все то же самое, ничуть не ослабевшее и даже не сменившее обличья! - опять пялится из-под лестницы своей синюшной харей.
И Сошнину опять приходится вступать в неравную схватку. Пускать кровь, размалывать мерзавцев по стене и проламывать им головы. И мы понимаем, что он будет корчевать зло, покуда жив и стоит на ногах.
Только вот выкорчует ли…
Нет, я не сторонник непротивления.
Зло надо карать при любой возможности. Крушить ребра куражливому подонку. Месить насильника в кровавую кашу. Бить пулей пьяного бандита. Бросать убийцу затылком на угол стены…
Но вот в чем беда: на смену уничтоженным завтра же - а как показывает жизнь последних лет, сегодня же! - придут новые подонок и насильник, бандит и убийца. И не хватит - и не хватает, как опять-таки свидетельствует нашего сегодня! - Сошниных, чтобы измолоть в труху эту живую падаль.
Значит, мало бить, стрелять, колоть черепа о батарею. Требуются другие методы. Но какие?!
На память приходит Астафьевская «Царь-рыба». Там немало сказано о необратимых изменениях, уродующих нашу природу.
В «Печальном детективе» писатель поднялся, как мне кажется, на еще более высокий уровень проблем. Здесь он анализирует страшную болезнь, поразившую самое совершенное творение природы - человеческую душу.
Вот просто бриллиантовый, на мой взгляд, штрих, одно из самых потрясающих мест во всем романе.
На куртке пьяного угонщика, который разнес «в мясо» нескольких людей и подавил бы еще десятки, не ударь его висок запоздалая милицейская пуля, выделяется «яркий значок за спасение людей на пожаре».
И от этой несоразмерности действий одного и того же человека, бессмысленно слепой жестокости, безмотивности кровавых преступлений нас охватывает отчаяние. И мы понимаем: свершилось нечто страшное, сместилось что-то в нашей жизни, оледенило наши души, точно попал в сердца зеркальный осколок Снежной королевы…
Так где же корень зла?
Сошнин ищет его, отчаянно и неустанно - и находит.
В течение всего романа писатель исподволь подводит Сошнина и нас к прозрению, рисуя жуткие картины развала человеческих отношений - от уморенных родителями младенцев до забытого на кладбище покойника. И вот наконец на последней странице Сошнин вдруг осознает…
«Династии, общества, империи обращались в прах, если в них начинала рушиться семья…»
Рушится семья. И с нею рушится всё.
Чтоб выкарабкаться из нынешней пропасти, мы должны спасать семью. Без этого наша жизнь так и останется печальным детективом - нагромождением бессвязных, страшных, грустных и жалких событий.
После многих лет душевной маеты Леонид Сошнин пришел к осознанию этой простой, но сложной истины.
Разуверившись и став негодным для физической борьбы, он надеется теперь на силу печатного слова. Трудно сказать, удастся ли ему найти себя в этом и сделать мир добрее - исход схватки с белым листом бумаги не очевиден ни писателю, ни читателю, ни самому Леониду Сошнину. Но одну великую истину он уже понял:
чтоб нести добро и свет людям, надо прежде всего жить добро и светло самому.
И надо хотя бы своим малым участием попытаться исправить всеобщий семейный развал.
Он совершил шаг навстречу. Хочется верить, что свою семью он обрел заново уже всерьез и надолго.
И в этом финальном аккорде слышится надежда писателя.
И слабенькая вера в то, что мы все-таки можем найти силы для исправления нашей с вами общей, бестолковой и печальной жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ланщиков А.П. Строгая забота. «Роман-газета», 1987, №5, с.60.
1990 г.
© Виктор Улин 1990 г.
© Виктор Улин 2019 г. - дизайн обложки.
Сборник работ «Литературный институт»
http://www.litres.ru/viktor-ulin/literaturnyy-institut/
250 стр.