1
Малыш долго не мог заснуть. Реснички склеивались, словно смазанные мёдом, но он снова и снова открывал глаза. Его тревожила тонкая полоcа света под закрытой дверью спальни родителей. Обычно в это время там было темно. Но сегодня мама всё ходит и ходит по комнате: её шаги слышны то возле двери, то возле окна. Сашка даже представил, как колышется её длинная синяя юбка с жёлтой каёмкой по низу.
- Это солнечная дорожка, - вчера говорила мать четырёхлетнему сыну. – У неё нет начала и конца. Смотри! - Она брала руку ребёнка и водила по золотистому краю.
Босые ножки коснулись пола. Мальчик приоткрыл дверь и увидел, что мать надела теплую кофту и собралась уходить.
Она взглянула на него - глаза показались чернее, чем были на самом деле.
- Мама!
- Молчи, – прошептала она, приложив палец к губам, и прошла мимо. Бесконечная жёлтая дорожка вилась возле её ног.
Сашка снова лёг, но сон прошёл окончательно. Он ждал маму.
Может быть, она пошла посмотреть на звёзды? Мама часто рассказывала детям о них. Поздно вечером они любили лежать на широком тапчане во дворе и смотреть в тёмно-синюю ткань неба, проколотую звёздами. Мать укрывала его и сестру пледом, прижимала к себе и слегка покачивала. Сашка вдыхал её запах и думал, что так пахнут звёзды.
- Это Большая Медведица, - показывала она, держа их ладошки в своей.
- Мама, где? Где ушки и хвост? Это же похоже на ковш, - удивлялись дети.
- Да, мои золотые. Зачерпнёшь им в жаркий день студёной воды из небесной реки, выпьешь, и она поведает свои секреты.
- Правда?! – изумлялся малыш. Он закрывал глаза, летел к небу, пил волшебную воду, слушал шёпот звезд и не чувствовал, как мама уносила его в дом, укладывала в кровать, шептала: "Мой маленький звездочет".
Но почему же сейчас она не захотела взять его с собой?!
Сашке стало страшно. И он громко закричал:
- Мама!!!
На соседней кроватке проснулась пятилетняя Оля, легла к нему и стала успокаивать:
- Сашка, не плачь! Мама скоро придёт. Я её поищу во дворе, а ты пока посмотри, какая красивая паутинка около двери.
Оля вышла из детской. Мальчик разглядывал овальную сеточку, похожую на одуванчик, и собрался подойти ближе; он любил паучков и наблюдал, как они ткут замысловатый рисунок, пряча невидимые ниточки под брюшком, чтобы никто не распутал их лабиринты. В комнату с плачем вбежала сестра:
- Мамы нигде нет! Это я виновата… Это из-за меня мама ушла. Я сегодня её не слушалась…
Сашка обхватил Олю тем же движением, каким отец обнимал маму, если она плакала. Это случалось, когда она читала книгу или слушала, как поют дети.
- Оля, мама придет, - твердо сказал он.
Малыши легли вместе и, наплакавшись, уснули, ещё долго всхлипывая во сне.
Утром соседи подняли тревогу, начали поиски. Безуспешно. Куда могла уйти умная и спокойная женщина без вещей и документов, оставив маленьких детей?
Отец малышей в это время находился в Москве, готовился к презентации своей книги, но, получив страшную весть, вернулся.
В памяти Сашки сохранился образ матери – воздушный, нечёткий сквозь паутину светлых и тёмных дней его жизни. Долгие годы ему казалось, что она ушла по лунной бесконечной дороге, а их оставила на тёмных тропинках жизни.
2
Наш самолет вылетел с опозданием. С нетерпением смотрю в иллюминатор, жду, когда появится Волга. Мое волнение передалось женщине, сидевшей рядом:
- Вы боитесь летать? – участливо спросила она.
- Нет, больше двадцати лет не была здесь. Волнуюсь…
- А я всю жизнь прожила в Волгограде, - заметила женщина. – К родителям?
- Родных у меня здесь уже нет. К друзьям детства и юности, - ответила я, подумав, как банально и скупо звучит вторая фраза. Нет, не так. Здесь осталось то моё «я», которое уже не вернётся. Вот к нему я и еду. Оно здесь, на этой волжской земле, и тянет меня тонкими, но крепкими нитями души ли, сердца ли или всей моей сутью. Оно прочно держит на земле, не даёт споткнуться или сорваться с кручи, не закричать истошно, когда боль душевная тянет и рвёт всё внутри. Оно приходит вместе с воспоминанием ласковых рук бабушки, успокаивает и мягко приговаривает: "Было же тебе хорошо. Было же счастье здесь!" Это золотистое сияние детства греет и воскрешает.
В зале ожидания ко мне подходит высокий улыбающийся мужчина. Сашка?! Какой красивый! Где тот мальчишка с пропылёнными вихрами и грустными глазами? И лишь когда он произнёс: "Верочка, радость моя...", а его картавое "р" вместе с тёплыми губами прикоснулось к моей щеке, я выдохнула:
- Это ты?
Он улыбнулся, словно подсолнышек повернулся к солнцу, как говорила моя бабушка:
- Это мы.
Я провожу рукой по его волосам:
- Где твой непокорный вихор?
- Верочка, где твои косы? – Он обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, пытаясь забыть всё и вернуться в воздушную безмятежность моего прошлого.
К нам подходит темноволосая красивая девушка лет двадцати.
– Это моя дочь Вера, - знакомит он нас.
Я обнимаю свою тёзку:
- Две Веры.
- Нет, - смеётся Саша. - Три Веры. У меня же мама Вера.
Я удивлена. Ничего не понимаю. Точно помню, что его мама - Ирина. Мне не терпится спросить, но не знаю, как это сделать.
Мы вышли из здания, и я впитываю родной степной воздух, подставляю лицо жаркому сентябрьскому солнцу. Ни облачка. Светлый путь в светлое прошлое.
Ветер приподнял мои волосы, поиграл ими и бросился к листьям клена, развернув их изнанкой, - она оказалась светлее. Дерево преобразилось: к цвету зеленой листвы добавились мазки серебристого. Так и у меня, думала я, подул шквал неожиданных перемен, и жизнь приобрела иные оттенки: слой светлой краски лег на темный фон моей судьбы.
Мы с Сашей садимся в машину сзади, дочь - за руль. "Так вам удобнее будет общаться", – улыбается Вера.
Боже, какие у неё глаза! Тёмно-сливовые, с мягким блеском. Ресницы в пол-лица, а изгиб чёрных бровей над ними – идеальная линия древнего восточного писца.
Начинается вечное: "А помнишь?" Да, Саша, хочу помнить только детство, но есть ещё та память, когда сердце разлетается на осколки. Эти осколки сидят во мне, как у дедушки после войны. Неловко двинешься - болит.
- Саша, ты не забыл, как я с тобой дралась? Бабушка говорила: "Тихоня, а если её обидят, спуску не даст". Но ты меня не обижал, защищал, но иногда задирал, злил меня . Скажешь что-нибудь – и наутек.
- А мне нравилось, что ты за мной бегаешь. Догонишь и кулачками стучишь по спине.
Я вспомнила, как однажды Саша спросил:
- Верочка, хочешь, я научу тебя летать?
- Как? Давай! – радуюсь я и лезу к нему через дырку в заборе, что разделяет наши дворы.
Мы разбегаемся, машем руками, но ничего не получается. Прыгаем с лавочки, стараясь продержаться в воздухе. Нет, не летим. Саша приносит старый зонт. Может быть, с ним получится? Мы верим, что вот-вот станем невесомыми и воспарим, как пушинки одуванчика.
За разговорами и смехом не заметили, как приехали. Наш посёлок, наша Московская улица. Сердце забилось. Но почему улица такая узкая? Раньше она была шире. Узнаю дома. Отремонтированные, но те же самые.
- Саша, я могу с закрытыми глазами здесь пройти, я помню всё. Я хочу зайти в мой дом. Нас пустят?
Саша звонит в дверь. Я волнуюсь, как перед первым свиданием.
Снаружи дом обложили кирпичом, и внутри он чужой: модные обои на стенах, современная мебель и светильники. Встречают иные запахи. Показалось, в том углу, где у нас была печь, дрогнули тени, метнулись ко мне, послышалось дедушкино кряхтенье, запахло бабушкиными пирожками.
Саша вытер мои слёзы, как всегда делал в детстве, и мы вышли на улицу.
- Вера, завтра с утра поедем к твоему дедушке.
- Да, - снова плачу я. - Он один из нашей семьи остался лежать в волжских степях. Бабушка, его любимая Мария, далеко от него, в сибирской земле.
Мы возвращаемся к Саше. Я так хорошо знала этот дом! Мне нравилась Ирина, мать Сашки. Но почему он сказал, что имя его мамы – Вера?
Комнаты изменились. Вместо дощатого пола – паркет; в гостиной - узбекский ковёр со звездами по кромке, в середине него клумба из нескольких восьмиугольников; кухня отделана молочным кафелем. И только круглый стол старый, но поблескивает свежим лаком. В шкафчике для посуды среди белых тарелок и чашек замечаю расписные пиалы и круглое узбекское блюдо. Удивлена, но молчу.
В зале на стене свадебное фото: мой Саша и красавица-узбечка.
- Как её имя? Где она?
- Это моя Замира. Она и мамы уехали к родственникам в Узбекистан. Мы с дочкой присоединимся к ним через несколько дней.
- Мамы?! – не сдерживая удивления, спрашиваю я.
- Верочка, давай об этом позже, - загадочно улыбается Саша.
Он ведёт меня в мастерскую. Я горжусь тем, что мой друг - художник и его картины украшают галереи многих городов.
Мольберт, разного размера кисти, баночки и тюбики, рамы, холсты в большой коробке и, главное, - картины. Я хочу посмотреть, над чем он сейчас работает.
- Подожди, - останавливает он меня, подходит к стене, снимает одну из картин, протягивает мне. - А эту я хочу подарить тебе.
Я смотрю на девочку лет семи, сидящую на траве возле яблони и узнаю себя. Солнечные лучи касаются плеча, белого воздушного платья, гладят длинную тёмную косу. Девочка смотрит… Да, именно так я смотрела в детстве на Сашку.
В уголке дата – он написал картину двадцать лет назад.
Я обнимаю моего друга. Он гладит меня по спине – и я понимаю, что тепла его ладоней мне и не хватало всю жизнь.
- Пойдём, Саша, твоя дочка ждёт нас.
Ужинаем на веранде. Нить заката медленно уступает место мягкой ткани сливового неба. Сумерки подошли и неслышно встали на границе, боясь исчезнуть в свете ярких ламп по периметру веранды. Они пытались сгуститься до темноты в саду, но не получилось – луна подсвечивает деревья и теснит темноту к забору.
Дочь Саши немного посидела с нами, встала, набросила на плечи широкий шарф:
- Пап, я ушла, - целует в макушку отца, машет мне рукой и убегает туда, где уже слышны молодые голоса.
3
Саша говорит, что много лет ему снился сон, как мама на облаке летит к звёздам, а он бежит за ней, пытаясь схватиться за побледневшую лунную дорожку на её платье. Он тянется к ней ручками – и просыпается, чувствуя на щеке ласковое прикосновение.
Постепенно лицо матери в рассеянном свете воспоминаний становилось нечётким, образ приобретал невесомость и кружил, словно пёрышко в туманном воздухе.
Ирина, новая жена отца, появилась у них через два года после исчезновения мамы. Ее я и увидела, когда в пятилетнем возрасте с семьей приехала в посёлок из Пятигорска.
- После ухода мамы отец стал седым, постарел, больше не написал ни одной книги. Любовь Ирины давала ему силы. Некоторое время. Отец умер, когда мне было шестнадцать. До последнего дня он искал маму, писал во все организации, которые могли помочь.
- Ты продолжил поиски, когда не стало отца?
- Да, Вера. Я не мог поверить в то, что мамы нет, чувствовал, что она где-то рядом. Знаешь, я даже ходил к экстрасенсам. Они говорили, что она жива, но не может вернуться домой: не помнит, где он, и бродит в поисках утраченной семьи. На просьбу указать, где она, отвечали: "В городе возле реки, около дома с желтыми дорожками во дворе". Где же искать этот дом? Понятное дело, экстрасенсы, - Саша протягивает мне чашку с горячим чаем, и я погладила его ладонь.
- Саша, ты говорил, что твои мамы уехали в Узбекистан. Что это значит?
Он улыбнулся:
- Мама Ира и мама Вера.
- Так твоя мама нашлась?! – обрадовалась я.
- Не знаю, - как-то странно произнес он.
- Но ты же сейчас сказал: "И мама Вера".
- Вскоре после нашей свадьбы подруга Замиры гостила у нас и рассказала о странной женщине в их городке, в Камышине. Бедняжка бродила по городу, многие ей помогали, брали домой, но она ни у кого не оставалась больше двух дней, а в семье родственников подруги живёт третий год, - Саша вздохнул. - Оказывается, она днем бродит по улицам, бросается к маленьким детям, обнимает их, плачет, и родители в испуге уводят их подальше. Но малыши не боятся ее. Как-то одна девочка вырвала руку у няни и побежала к женщине, погладила её склонённую голову, и та горько заплакала.
- Ты подумал, что это твоя мама?
- Вера, когда я это услышал, сердце моё дрогнуло. Я спросил, как имя женщины, и узнал, что кто-то из горожан называл её Надеждой, и она откликалась на него.
- И ты решил посмотреть на неё, - уверенно сказала я.
- Да, Верочка, мы с Олей и Замирой поехали в этот город. Я волновался: вдруг это мама? Подошли к дому на окраине. Из калитки вышла женщина, и у меня сердце выскочило из груди. Она? Волосы седы и собраны в косу. Лицо приятное, но тусклая кожа и скорбное выражение губ делали его старше, чем возраст, в котором сейчас была бы мама, - он замолчал. Я не хотела его торопить моего Сашу.
- Июльское утро было жарким, а на Надежде широкий жёлтый шарф. И я вспомнил кайму на платье мамы: без начала и конца. Женщина испуганно смотрела то на меня, то на Ольгу. Я заговорил. Но она не отвечала. Верочка, я не мог наверняка сказать, моя ли это мама. Я пригласил Надежду погостить у нас. Она согласилась. И осталась у нас. С Ириной живут дружно, как две подруги. Знаешь, спустя какое-то время я назвал её Верой – она отозвалась с улыбкой. Когда у нас с Замирой родилась дочь, то она не отходила от внучки весь день, а ночью при первых звуках плача бежала к нам в комнату, брала малышку на руки, и та сразу успокаивалась. Так у меня оказалось две мамы.
- Так ты уверен, что это твоя мама?
Саша улыбнулся, встал и укрыл мои ноги пледом.
- Когда дочка подросла, бабушка Вера рассказывала ей сказки и истории. И однажды я услышал, как она говорила про звёзды...
4
Время близилось к полуночи. Вернулась Верочка. Я любовалась девушкой и находила в её восточном облике черты Сашки: озорно блеснули глаза – взгляд мальчишки из моего детства; улыбнулась – и правая сторона губ оказалась выше левой, ямочки на щеках появились и тут же исчезли.
- С кем гуляла, дочурка? – в интонации Саши я почувствовала беспокойство.
- Пап, я уже взрослая, мне девятнадцать.
Прилетел запах спелых яблок.
- Саша, я хочу сорвать яблоко.
- Пойдем, - берёт он меня за руку.
Мы шагнули из света в темноту сада, словно пересекли черту между двумя мирами. За секунду изменилось всё: мысли, ощущения, настроение.
Ночь - опытная колдунья, умеет обострить чувства. Только луне не страшны её чары. Она охраняет тишину. Но иногда допускает непослушание. Еле дыша скользнул сухой лист с дерева и, прошептав что-то грустное, затих на влажной траве. Квакнула лягушка. Хрустнула ветка. Прошуршал потревоженный мышонок.
Заволновались листья высокого дерева, высветились яблоки, похожие на новогодние шары.
Я вспомнила мою яблоньку и домик, устроенный под ней.
Её ветви склоняются до земли, и нас с подругой не видно. Мы приносим маленькие тарелочки с едой и кукол. У меня деревянная – дедушка сделал из досточек, а бабушка обшила ватой и лоскутками, у Наташи настоящая, но старая, поцарапанная. Устраиваем обед, лежим на круглом коврике и разговариваем.
Сашка стоит около забора, смотрит на нас и жалобно просит:
- Можно к вам?
Синие глаза, белёсые брови, соломенные волосы, короткие штанишки – видны сухие болячки на коленях, босые ноги. Мне его жалко и я уже хочу крикнуть: "Иди к нам!" Но Наташа строго произносит:
- Мы с мальчишками не играем, еще начнут драться.
Я подхожу к забору:
- Саш, а что у тебя в руке?
- Сашка, вечно ты со своими жуками! – испуганно кричит Наташа.
- Это не жук, а паук, - отвечает мой друг. - Они хорошие, плетут паутину, чтобы ничего не забыть. Так говорит моя мама.
Бабушка приносит пирожки. Пригладив Сашкин вихор, горестно качает головой.
Саша срывает яблоки, и мы возвращаемся к дому.
Справа от веранды ветви рябины в свете луны начертали письмена древнего Востока на шёлке травы.
- О чем задумалась, Верочка? – Саша укрывает меня тёплой шалью.
- Хочется узнать, как ты познакомился с Замирой. Помню, Саша, помню, об этом завтра.
- Верочка, но и ты мне не ответила, как живёшь. Расскажи всё.
- Завтра, Саша, завтра, - повторяю я его слова, не желая, чтобы моё светлое настроение пересекло линию и вернулось в темноту.
Мы одновременно посмотрели в сторону сада. Деревья светились, словно декорации в театре. Звенящая песенка запоздалой цикады прервалась на тонкой ноте. Запахло спелыми яблоками, медовыми грушами и звёздами. Думаете не могут пахнуть звёзды? Ошибаетесь…
- А помнишь, вы не пустили меня под дерево? А мне так хотелось в ваш домик, - улыбается Сашка. - Я каждую минуту хотел быть с тобой. Твой дедушка, завидев меня, говорил: "Вот и жаних идёт". Мне так не нравилось его шутливое "жаних", но я часто представлял нас в свадебных нарядах. Ждал, когда мы вырастем. Но ты уехала.
Я ничего не ответила. Саша обнял меня за плечи, помогая подняться с кресла:
- А теперь спать. Остальное мы расскажем друг другу завтра.
Луна пыталась пробиться сквозь плотные шторы. Я впустила ее. Она высветила прядь моих волос, погладила по щеке и вытянулась на полу, приглашая ступить на золотистую тропинку.
Странно, но время здесь обрело иную реальность, замедленное течение и (невероятно!) аромат. Оно пахнет яблоками и звездами.
Последние годы время, колючее как ёжик, пробегало, подгоняемое желанием забыть неприятные моменты, оставить их на прошлой стороне графика Времени и начертить другой, с новыми координатами.
Будущее манило иллюзорными мечтами. Реальность заштриховывала их.
Сегодня всё напряжение последних лет сползло на землю невидимой паутиной, что спеленала меня. Тело расслабилось, слилось с мягкостью кровати. Шелковистый воздух волжской ночи обнял меня, и душа раскрылась, воспарила, сливаясь родным посёлком, со всем миром, который ласково покачивал меня.
Мне снились счастливые сны.
5
Два дня мягкого течения времени, приятных эмоций и светлых мыслей закончились.
Прощальный завтрак на веранде. Солнце выглядывает из-за дымчатого облака. Пахнет ожидаемым дождём. Струями стекаются ароматы зрелого сада, вытесняя робкие флюиды осенних цветов.
Это место на земле дало мне то, что я долго не могла обрести: покой и понимание причин и следствий всех событий моей жизни.
До приезда сюда ветер времени носил меня, как перекати-поле, что-то пел и подсказывал, но я не понимала его языка. И только этот уголок земли принял заблудшую душу и вернул на светлую сторону мира.
- Саша, ты уверен, что это твоя мама? – мысли об этом не дают мне покоя.
- Верю. Даже не смотря на то, что у неё нет родинки на плече. Когда её искали, отец писал: "Родинка на левом плече в форме листка осины". Так вот родинки нет. Но, Верочка, даже если это не она, я считаю её мамой. Душа моя так решила.
- Да, Саша, ты прав, - мои губы касаются его щеки.
Чемодан собран. Как бы хотелось сложить в него всё то, что я обрела здесь.
Мы встаём. Я смеюсь:
- Саша, твои любимцы прощаются со мной.
Сонный паук на ручке чемодана плетёт нити для нового узора. Приходит мысль о том,как крепки нити детства и солнечных дорог.
Я обнимаю дорогого человека:
- Прости, Саша, что я не пустила тебя в мой домик под яблоней.