Успеть на утренний сеанс, в 1978-м...

Эмануил Бланк
                Став аспирантом старого Московского вуза, я получил в  московской общаге милую отдельную комнатку. Она располагалась на верхнем этаже, где присутствовали ещё две квартиры, разделённые на несколько небольших помещений. На каждые две-три клетушки приходилась одна большая кухня. Там можно было поджарить картошку, яичницу и взять из урчащего холодильника кусок докторской колбасы. Все то, что не забыл прикупить в неплохом продуктовом магазинчике, на первом этаже того же строения, построенного ещё пленными немцами

                Заселившись в отдельную комнатку, я очень обрадовался. Иметь сепаратное жилище в условиях общаги было роскошью. Ведь прекрасно помнил, как всего год назад, на последнем курсе института, был в поисках, хоть каких-то укромных уголков.  Пообниматься  с любимой девчонкой наедине, было в студенчестве большой редкостью и удачей.

                Все даты, когда соседи-студенты  должны были уехать на побывку домой, на каникулы, на ночные подработки, считались праздничными  числами календаря. За места шла острая конкурентная борьба. Какое счастье, когда удавалось договориться об отдельной комнатушке и провести волшебную ночь.

                Вселившись в Московскую общагу, я быстро навёл  порядок. Отдраил полы с многочисленными разводами портвейна, бережно освободил от паутины припотолочные углы , до блеска протер старый подоконник. Кровать с панцирной сеткой, старенькие шкаф, стол и стул выглядели довольно крепкими. Из окна открывался прекрасный вид.

                Там, внизу, шумел огромными кронами деревьев  старый Тимирязевский лесопарк, очерченный полотном железки и бесконечным бетонным забором. Оглашая окрестности предупреждающими гудками, проносились юркие электрички, деловито перестукивали скорые  и важно пролетали фирменные поезда.

                В самом низу, у здания общаги, кружили, весело позванивая на конечном развороте, красно-желтые трамваи 27 маршрута. Всего шесть десятков лет назад, здесь же, подрабатывал вагоновожатым  сам Константин Паустовский. Писательство ещё не обеспечивало ему достаточных средств к существованию.

                Здесь, в этой чудной комнатке, я осознал, вдруг, что, впервые в жизни, остался с самим собою наедине. Все детство и школьные годы прожил с родителями. В кишинёвской общаге был всегда окружён многочисленными приятелями.  Здесь, именно здесь, в этой небольшой келье, где нет ни друзей, ни знакомых, я почувствовал себя особенно комфортно.

                Ощущения были необычными и приятными. Закупив побольше еды, я наглухо закрылся изнутри.

                Перво-наперво, старым, видавшим виды одеялом, плотно перекрыл  окно. Теперь, понять день или ночь, можно было  лишь приглядевшись повнимательнее к небольшим прорехам.

                В ближайшие месяцы, никаких занятий в аспирантуре не предвиделось. Я был предоставлен сам себе и немедленно сбил все традиционные понятия о расписаниях и времени.

                Засыпал и просыпался, незнамо когда, ел, пил кипяток без заварки, закидывая туда чайную ложку старого засахаренного варенья, оставленного на подоконнике прежними жильцами, и творил. Писал сумбурные стихи, мечтал, пел дурным голосом, подыгрывая себе на старенькой шестиструнке, накропал для будущей диссертации множество изобретений.

                Но всему хорошему, видно, приходит конец.

                Студенты, занимавшие большую комнату по-соседству, разбуянились, расшумелись не на шутку. Звон стаканов, громкие тосты и особенно заливистый женский смех , вызвав нездоровое любопытство, выманили меня наружу. Открыв дверь, я вышел в маленькую прихожую-коридорчик, располагавшуюся между нашими комнатами.

                - Что-что, здесь, происходит ? Что за шум в три часа ночи?,- поинтересовался я у студента, бывшего изрядно подшофе.

                - Все. Диплом защитили. Урааа!

                - Значит,- быстро подсчитал я,- мое затворничество продолжалось, как минимум, дней десять. Я поскрёб изрядную щетину и направился в ванную, где в зеркале заметил стройного бородатого юношу, с густой всклокоченной шевелюрой, очень похожего на меня на фотках стройотрядовских времен

                За окном вовсю царствовало необычно яркое летнее  солнце. Было, где-то, три с четвертью. В Молдавии, летом, светило начинало небесную прогулку, обычно,  не ранее четырех

                У двери большой комнаты стояла, покачиваясь , группа пьяных и довольных  весельчаков.

                - Эййй, Вовчик, так нечестно,- кричали они сквозь дверь закрытой комнаты,- Ты с ней  уже по третьему разу, а мы только по два захода сделали.

                -  Пацаны,- громко пыхтел разгоряченный Вовчик ,- я  ещё пять минут. Вот пару раз кончу  и все

                -  Ты что?  Кролик ?,- стали хохотать приятели

                Я захлопнул дверь и укрылся с головой. Четверть часа меня ещё не оставляла слабая надежда заснуть.

                -  Вы , ребята, совсем ох..ли ?, - выглянул я , вновь, на невообразимый шум, разыгравшийся в коридоре

                -  Мы ее , сейчас, помоем. Моем, между прочим, уже по третьему разу. Как полный круг пройдёт, так и моем,- четверка друганов несли на себе голую хохочущую девицу,- Хочешь с нами? Тогда присоединяйся и тоже мой. Идёшь?

                -  Заснуть больше не светит,- понял я окончательно,- схожу, лучше, прогуляюсь. В Тимирязевском, сейчас, небось, настоящая идилия - воздух, птички

                Воздух в парке , действительно, был волшебным. Однако пение птиц слегка слегка заглушалось.

                Преодолев железку со шпалами, пахнувшими смолой, я проник в парк через огромную дыру, выбитую в бетонном заборе.

                Несмотря на стрелки часов, показывавшие  около четырех утра , вокруг царило нешуточное оживление.

                Очередь, выстроившаяся к двум угрюмым мужикам, была живописной
 
                -  Следующий!,- сипло орал один из продавцов водки

                К нему тут же подошёл бледный дрожащий человек в довольно дорогих очках. С трудом расстегнув  непослушными руками все пуговицы, он снял рубашку и сунул ее в раскрытый  старый мешок.

                Из рук виночерпия он принял гранёный стограммовый стакан. Дрожь грозила расплескать его мутное содержимое. Интеллигент, как я его внезапно окрестил из-за очков, вздрогнул и поморщился. От металлической канистры , откуда разливали амброзию, тянуло тошнотворной смесью запахов плохого самогона и керосина.

                Очкарик безуспешно пытался выпить. Крупная дрожь не позволяла поднять стакан, который он держал сразу обеими руками. Несчастный начал оглядываться, беспомощно улыбаясь...

                Из-под руки неожиданно выскользнул добровольный помощник. Стиснув руки интеллигента своими ладонями , он подвёл стакан ко рту страждущего и помог допить суррогат. Зубы очкарика громко отстукивали степ по краешку стеклянного стакана

                - Вот как надо это делать  в будущем,- Как настоящий фокусник, вездесущий помощник извлёк из кармана простое кухонное полотенце. Обвязав запястье страдальца одним концом старенькой тряпицы, другой  конец он ловко перекинул через шею интеллигента, заставив зажать его в кулаке правой руки.
   
                - Теперь , тащи-тащи, подтягивай

                Правая рука очкарика, действительно, медленно, но уверенно потянула полотенце, которое, через шею и подтягивало вверх, ко рту,  левую руку со стаканом

                Недоверчиво улыбнувшись чуду, свершившемуся прямо на глазах, интеллигент смог допить  несколько оставшихся капель и блаженно закрыл глаза.

                -   А за деньги водку купить можно?,- переспросил я

                -   Трешка! Трешка за сто грамм,- подозрительно оглядел меня хмурый продавец

                -   Дотерпи до 11, браток. Тогда сможешь пол-литра Московской купить всего за 2,89 . Мне до этого счастья, точно, не дожить-не дотерпеть.  Если ты, корешок, богатый, то и водочку за 3-62 или за 4-12. Он блаженно закрыл глаза, представляя себе божественное удовольствие, но раскрыл их уже с горькой безнадежной усмешкой

                -   Берите кровопийцы. Они золотые. - Он кинул в мешок наручные часы, ярко блеснувшие на солнце. - Только за них налейте двести грамм

                -   Куда же  податься в такую рань ? - подумалось мне и я устало поплёлся сквозь Тимирязевский парк. На его противоположной окраине  располагался живописный пруд. Назывался он , просто, Байкал. По размерам Байкал был несколько меньше и грязнее настоящего, но не в пример, теплее

                Искупавшись, я задремал, несмотря на нудно-настойчивый и противный комариный писк. Проснулся, как раз, чтобы добраться и съесть сочник с горячим какао, а затем купить дешевый билет на самый первый сеанс в кинотеатре Байкал, расположенном напротив  гидромелиоративного института, ставшего, к тому времени,  уже по-настоящему родным...