О Чернобыльской командировке. За 25 лет прошедших стой поры многие впечатления сильно «полиняли», но попытаюсь вспомнить…
Командировался я в село Корогод. Приезжающим нас менять в ноябре 1988 года мы пели: «Приезжайте в Корогод и встречайте Новый год».
Числился я временно во временной воинской части 61453. Это был отдельный инженерный батальон специальных работ. Я был командиром третьей роты специальных машин с 16 августа по 18 ноября 1988 года. Вот именно теперь я сожалею, что не оставил дневниковых записей и других военных документов того времени.
В эту командировку от Днепропетровского ВЗРКУ было назначено три командира. Один – лицо, приближенное по родственной линии к руководству училища (майор Витя Костюченко) срочно заболел. Второй кандидат из студентов старший лейтенант Юра Небосенко пришел ко мне рассказал, что у него молодая жена (а он ее подозревает в походах «налево») и детей еще нет…
У меня в семье тоже было плохо, но я решил ехать. Дал согласие и в училище «родился» приказ № 190 от 15.08.1988 г.
Юра Небосенко был «джентельменом» и пришел провожать меня в командировку, меня – своего «спасителя». Проводы заключались в «доброй выпивке». Вот так под «наркозом» я прибыл в г. Киев прямо в управление кадров Киевского военного округа. Там меня приняли, оформили и наказали ждать до 14-ти часов, т.е. до того времени, когда сформируется вся новая команда для отправки. Пошел я «гулять» и зашел в почтовое отделение, где на почтовом бланке написал письмо своим родителям, Царствие им Небесное.
Мой отец положил эту «писульку» в свою паку с документами. Через много-много лет разбирая батин архив, после его смерти, нашел свое письмо. Спасибо тебе мой ОТЕЦ!
Затем нашу «бригаду» повезли в Чернобыльскую зону. В селе Оранное был пропускной пункт. Проверили документы. Записали номер моего радиоприемника для того, чтобы через три месяца, по возвращению из Чернобыля, я мог вывезти его, и меня не приняли за мародера. Подтверждение – совпадение № на приемнике с № записанным в книге учета.
После оформления разных документов и разового пропуска меня забрали представители воинской части 61453 и повезли в Корогод. У каждого был свой Чернобыль!!! По данным прессы на 1990 год Зону прошли более 340 тысяч военнослужащих и военнообязанных. Кто-то был в самом пекле в 1986 году, кто-то был позднее, но по срокам гораздо больше, кто-то был на складах за Зоной, а получил всё, а кто-то решал сложные задачи, но по своим заслугам оказался не причем.
Такое же положение и мнение у Сергея Вдовина. Я прочитал его «Лето в Чернобыле» и был поражен таким литературным даром, лите-ратурным языком, памятью обо всем, что было в Чернобыле. У меня и сотой части такого таланта нет!!!
К героям Чернобыля себя не причисляю ни в коем случае, просто именно в это время и в этом месте оказался я, но свою работу сделал «хорошо».
В Корогоде я менял своего сослуживца по ДВЗРКУ капитана Сергея Мелкова. Очень жаль, но три года назад я узнал, что Сергея среди нас живых нет. В чем заключается причина его ухода из жизни, я не знаю. Серёжа ввел меня в курс дел. Потом я ждал, когда оформятся мои документы и допуск к работе. За селом был маленький ставок (пруд) в нем было немеряно карасиков. В свободное время по вечерам на простую удочку и белый хлеб мы ловили эту рыбку и выпускали потом в фонтанчик, который был перед нашим командирским домиком. Бывало после смены сядешь на край фонтана и смотришь, смотришь на рыбешек и на душе светлее становиться.
Природа там была красивая. Это Украинское полесье. Село Корогод состояло из хороших современных домов (финских), был клуб, баня, школа, магазин – в общем, было все, что положено селу при Советском Союзе.
Наша воинская часть 61453 занимала бывшее сельское правление, там был штаб. Казарма и столовая были в здании бывшей школы, офицеры жили в финских домиках. Знаю, что в других частях для жилья использовались финские модули, а где-то были и военные палатки и койки в два яруса. В моем домике № 5 была большая веранда с железными шкафами для рабочей одежды. Была кухонька с печкой (топили дровами), была ванна с титаном, три комнаты. В одной жили я и замполит из «студентов» Миша Бондаренко (г. Ворошиловград, сейчас Луганск), в двух других жили наши взводные. Всего – 11 человек. Было у нас и радио и телевизор, и обязательный просмотр программы «Время». В роте – до 50 солдат. Их возраст 30…40 лет.
«Оплата заработная» – два оклада (в партбилете записано, что я тогда получал вместо 365 рублей с сентября по декабрь по 625 рублей плюс командировочные по 4 рубля 50копеек в день, т.е. примерно 135 рублей в месяц). Один месяц такой службы засчитывался за полтора месяца.
Нам говорили, что село от радиации – чистое! Однако несколько лет назад на одной из встреч Чернобыльцев 26 апреля узнал, что все село как «зараженное» радиацией снесли и закопали в яму…
Через 10…12 дней после прибытия в село Корогод стал ощущать во рту привкус металла, сухость и першение в горле, головную боль и сонливость – все это признаки наличия радиации. Вот не помню только когда, но однажды утром обнаружил на своей подушке много-много выпавших волос. Испугался здорово…
Но потом как-то незаметно организм приспособился, и эти сим-птомы стали привычными и волосы больше не выпадали. Очевидно, организм отреагировал, таким образом, на «вмешательство» радиации. Еще из рассказов и газетных статей я узнал, что если сильно пахнет озоном, то в Зоне это означает, что уровень радиации очень высокий и с этого места надо бежать… Но я за три месяца с резким запахом озона не сталкивался ни разу.
Распорядок дня был такой. Подъем в 6.00 под гимн Советского Союза из репродуктора. Приведение себя в порядок, без зарядки. В 7.30 – развод батальона, 8.00 – выезд по объектам.
Если работали недалеко от Атомной станции, то обедали в огромной столовой при ЧАЭС. Перед столовой стояли большие корыта с дезактивирующим раствором. В этих корытах обязательно обмывали обувь, а перед этим вытряхивали верхнюю одежду, затем мыли руки и в столовую. Бери, чего хочешь, и сколько хочешь (бесплатно – коммунизм). Все приготовлено очень качественно и вкусно. Затем еще немного работы и к 17.00 на базу. В 18.00 был ужин, 18.30 – совещание (оперативное) в штабе с командиром части (командиров за мое время было два, один подполковник Палагин, имя и отчество не помню, второй – ни как не могу вспомнить).
Совещание длилось 1,5….2 часа. Докладывали о выполненной работе, ставились задачи, поощрялись, наказывались и т.п. В 20.00, если хочешь, кино в клубе, хочешь телевизор, но обязательным был поход на склад, за питьевой минеральной водой привозимой из г. Киева. Другую воду пить было нельзя. В 22.00 – отбой.
Когда я прибыл в часть в «моем» домике № 5 было грязновато. Собрал людей «уговорил» их самих убирать за собой. График дежурства по уборке и мытью утвердил и сам в этом принимал активное участие. Мне говорили некоторые: «Командир, тебе можно не делать этого», но я объяснял им, что мой пример работы по уборке «заразителен» для всех остальных…
В результате у меня всегда было чисто, все вещи на местах и т.д. Когда приезжали «высокие» комиссии, то их вели в наш домик № 5 показывать порядок и чистоту!
Работа наша заключалась в проведении дезактивации на различ-ных объектах:
1. Объект «Стройбаза» – располагался с западной стороны 4-го блока, который к этому времени (точнее к 14.12.1986 г.) был одет в «Саркофаг», его высота 60 м. Здесь мы «доразбирали» временные со-оружения, которые использовались при строительстве «Саркофага». Все разобранное вывозилось ПЗРО (пункты захоронения радиоактивных отходов);
2. Объект ПЗРО «Дубянка». На этом объекте собиралась и вы-страивалась автомобильная техника в длинные ряды на отдельной оборудованной территории. Это были «зараженные», грязные, пыльные, замызганные, заляпанные – грузовики, бетономешалки, санитарки, автобусы, легковушки и т.д.
Из них выбирались «легкодемонтируемые» и солдатскими руками разбирались на части. Части эти грузились на самосвалы и вывозились на ПЗРО «Буряковка». На многих машинах (на дверях) был нанесен краской знак в виде двух окружностей вокруг слова Зо-на.
Уровень радиации на ПЗРО «Дубянка» составлял 1 рентген в час .
3. Объект «Буряковка». Сюда с объект подобных «Дубянке» свозили разобранные автомобили или целые авто, которые можно легко «размять» в лепешку с помощью ИМР (инженерная машина разграждения – в народе «мымра»).
На территории объекта были выкопаны длинные-предлинные рвы, их дно и боковины обложены бетонными плитами. Промежутки между ними залиты бетонным раствором, чтобы «содержимая радиа-ция» с водой не уходила в почву. Несколько слов о методике утилизации. Авто сгружается с самосвала около рва. На него наезжает ИМР (это в принципе танк, но впереди у него есть «нож», так же есть что-то подобное подъемному крану с большими захватами) и начинает ломать авто. В результате от авто остается «лепешка». Подобные смятые (а иногда и целиком) авто сваливали в ров. Когда ров наполнялся, все это засыпается землей, затрамбовывается, засевается травой и поливается жидкостью, которая образует на поверхности пленку, не пропускающую радиацию…
Уровень радиации по оценке радиологов здесь был до 1 рентгена в час…
4. Объект в самом городе Чернобыль. Неделю какие-то неглубокие рвы (видимо для прокладки телефонных линий). Солдаты работали. Мы же с замполитом, исходя из человеческого любопытства, заходили в открытые дома. Характерной особенностью было то, что на перекидных календарях в домах висел листочек – 26 апреля 1986 года. По началу эти дома были опечатаны милицией и охранялись передвижными патрулями, но когда стало ясно, что возврата назад в эти дома не будет, началась ВАКХАНАЛИЯ! В домах мародерами все раскидано, стекла выбиты, что-то унесено и т.д. Нежилой запах в домах, где до нашего посещения дома простояли две зимы без отопления! Откроешь холодильник, а там то, что осталось от продуктов за прошедшие 28 месяцев. Что это такое и говорить не хочется… и вспоминать…
Заходили в школу и пошивочную мастерскую. Если бы туда никто не заходил, то все бы стояло на местах, покрытое толстым слоем пыли, а так люди, которые здесь были до нас, привели все это в УЖАС…
Видел в садах очень большие яблоки и очень длинные изогнутые в спираль иголки сосны…
5. Объект – дорога от ЧАЭС до ПЗРО «Подлесный». Здесь в «Подлесном» захоранивались РО (радиоактивные отходы) с 4-го блока. Мы шли пешком по дороге. Подъезжала машина с «чистым» песком, которым засыпали обочины дороги. Ждали следующую машину, «получали» «чистый» песок, засыпали обочину и шли дальше…
6. Объект «Рембаза». Здесь демонтировались наши действующие машины, «мымры» и др.
7. Объект «Автоматическая телефонная станция «Квант»». На момент аварии станция «Квант» была недостроенным объектом и оказалась основательно «зараженной». Наши бойцы в бушлатиках и марлевых респираторах (в народе этот респиратор назывался лепестком) обыкновенными вениками и метлами сметали пыль с потолка, стен и пола. Совковыми лопатами грузили в ведра и выносили на улицу в выкопанную яму. Поднятая от этой работы пыль висела в воздухе и все ею дышали…
Однажды после такой «нанотехнологичной» операции я пошел (по заведенному порядку) докладывать о выполненной работе в ОГОЗ, который располагался в центральном корпусе ЧАЭС. ОГОЗ – это оперативная группа особой зоны (военная), созданная, для того чтобы совместно с гражданскими органами выполнять различные «зонные» работы. Кроме предъявления пропуска на станции необходимо было пройди радиационный контроль на специальном аппарате «Русь». Его устройство я описывать не буду, но смысл таков – если на твоей одежде есть радиация, то раздается противный звуковой сигнал и на специальном табло высвечивается та часть тела (одежды) на которой есть радиация.
Так вот радиация у меня была на пузе в районе пупка, и аппарат не пропускал меня на станцию. Тогда я снял верхнюю одежду и снова проверился и, о чудо, я уже был без радиации. Сходил, доложил руководству о выполненном и вернулся назад. Моя куртка сиротливо лежала около стенки. Взял я ее двумя пальцами вынес на улицу и выбросил в мусорный контейнер. Потом уже в части я вспомнил, что на АТС, во время обхода помещений для совершения контроля выполнения работ, несколько раз проходил в «узком» месте и «пузом» касался строительных лесов. Видимо там я и «подцепил» радиацию.
8. Объект ПЗРО «Подлесный». В народе назывался «Зона в Зоне». Здесь принимали и захоранивали части и конструкции с разрушенного 4-го блока и с промышленной площадки станции, фонившие до 250 рентген в час . В конце 1988 после моего отъезда ПЗРО «Подлесный» законсервировали.
Устроен он был так – большая прямоугольная площадь, загоро-женная высоченным бетонным забором с установленными камерами слежения. Впереди колючка, прожектора как у зеков.
Загруженное подъемным краном «все зараженное» за забор в контейнерах или в навал в последующем заливалось цементным раствором.
Служил я комендантом на этом «Подлесном» около месяца. Дежурил примерно с 15 сентября по 15 октября. Срок, вернее даты оп-ределил сегодня на «глазок» по фотографии. На этом фото я в дежурном помещении смотрю телевизор. На экране бегуны мара-фонцы из Олимпиады-1988. Олимпиада в Сеуле длилась с 17 сентября по 2 октября.
График дежурств был с утра до 17.00. Обед привозили из части. На ночь все закрывалось и оставалось без надзора.
Привоз «радиации» происходил так. На Камазах с 4-го блока привозили всякое разное. Кабины Камазов были закрыты свинцовыми плитами со всех сторон. Говорили, что и стекла были со свинцом. На кузов машины опускался «Робот-дозимер». Замерялся уровень радиации груза. Подъемный кран (краны были из ГДР с монолитной стрелой) въезжал на территорию захоронения и закреплялся. Крановщик заводил стропу на кузов и тут же в машину, в кузов в странной защитной одежде запрыгивали люди в «мощных» респираторах. Они быстро цепляли крюки к грузу и «вылетали» с кузова. Это были добровольцы, работающие от института имени Курчатова. Оплата за работу у них была 5-ти кратная. Способ работы – вахтовый по две недели. Военные называли их «смертники». Кран заносил груз в могильник, а там другие «смертники» отцепляли его. Все это фиксировалось камерами слежения на телевизорах...
Там на «Подлесном» я получил несколько уроков по вождению «мымры». Принцип вождения ИМР как в танке. Сейчас вспомнил тот детский восторг оттого, что, я управляю такой махиной, такой силищей.
С «Подлесного» хорошо была видна станция и 4-й блок под «Саркофагом». Местные называли 4-й блок «Дракон», «Дракоша».
Как-то на одном из дежурств к нам заехали ученые и дозиметристы из Курчатовского института и специальным настоящим японским дозиметром мерили уровень радиации. В нашем вагончике, как и на улице «дозик» «тикал»: тик, тик, тик, тик………….тик т.е. очень часто, а в защищенных местах – тик……………… тик………………………………………… тик, т.е. очень редко. Цифру – уровень радиации нам не сказали, но на следующий день приехали ра-бочие и обложили наш вагончик кирпичами в два слоя. Стало быть, в вагончике уровень радиации уменьшился. Так работники института атомной энергетики имени И.В. Курчатова позаботились о нашем здоровье.
После отъезда караванов из Камазов с нашей площадки мы закрывали ворота в могильник и ворота въезда к нам. ИМР-ой счищали мусор к забору, если он был и водой из водовозки промывали дорогу из бетонных плит.
9, 10, 11 и т.д. уже не объекты, а так разные выезды в разные места по разным причинам.
Так однажды перед 7-м ноября к 61-й годовщине Великой Ок-тябрьской революции нам была поставлена задача: проехать по селам нашего сектора с целью приведения в порядок памятников павшим воинам в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г. В селе Ильинцы мы навели порядок и отдали почести погибшим воинам-летчикам. Очень меня удивило, что на постаменте этого памятника до той поры лежали части корпуса сбитого советского Самолета в 1943 году.
В селе Толстый лес, пока ребята работали у памятников, мы с Мишей Бондаренко осмотрели село. Заходишь в дом – все открыто, стоит пыльная мебель, разбросаны вещи, тишина – только звуки наших шагов, распотрошенные фотоальбомы, книги, портреты на стенке, опять же перекидные календари с цифрой 26 (27, 28) апреля, одежда, белье, занавески на окнах и запах безлюдья.
Так не спеша, мы подошли к церкви. Дверь была открыта и мы с трепетом и страхом вошли в нее! И вот мы увидели зараженную радиацией, разграбленную мародерами, униженную, оскорбленную, покореженную, поломанную православную, христианскую церковь… Да мародеры сделали свое дело. А то, что мародеры бродят по Зоне, и в 1988 году я убедился сам. Мы сделали несколько фотоснимков в церкви и на фото, на которое я смотрю сейчас в 2013 году, видна бутылка «Когора» и в ней 1/3 вина. Когда мы приехали в село Толстый лес через ночь и опять зашли в церковь, то бутылка была уже пуста. Представляете, сколько она стояла до нас, и вдруг в одну ночь после нашего приезда была кем-то выпита…
Потом, уже, будучи в г. Днепропетровске я узнал, что эта церковь сгорела в 1991 году, а ведь построена она была в 1788 году, вся из дерева – сделана без единого гвоздя. Со стороны издалека она казалась легкой, воздушной. Называлась она Воскресенская и прожила 203 года, и я в ней был. О том, что она сгорела – узнал и статьи в «Комсомольской правде» от 3-4 апреля 1996 года.
Теперь снова о прозе жизни. Когда мы приезжали с объектов в часть, то шли к дозиметристам в их домик. Они вставляли наши «дозики» в какой-то прибор и говорили нам, что уровень радиации в норме. Так было все время, сколько я был в Зоне. В конце командировки один подвыпивший дозиметрист проболтался, что у них секретный приказ из которого следовало занижать уровень радиации до уровня жизненно приемлемого. Кстати и общий уровень радиации на станции и в Зоне «объявлялся» из Москвы и постоянно и постепенно снижался.
Так же утаивалась документальная сторона присутствия того или иного человека в Зоне. Вот мой пример: в удостоверении личности офицера на странице 14 после Чернобыля стоит штамп, в котором написано с 16.08.1988 г. по 18.11.1988 г. принимал участие в работах по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Получил дозы облучения 4,52 бэр. Подпись начальника штаба и печать в/ч 61753.
После увольнения из Советской армии в военном билете офицера запаса на странице 17 написано от руки «Принимал участие в ликв. (так и написано сокращенно) аварии на ЧАЭС с 16.08.1988 г. по 18.11.1988 г. Печать и подпись коменданта. Какая доза уже не указано, в какой части служил неизвестно. При этом удостоверение личности офицера надо было сдать в военкомат. Но я для себя сделал подарок и не сдал его «дяденькам»… Теперь держу его в руках и могу доказать, что…
Если ты «набирал» дозу около 5 бэр (больше набирать нельзя), то на объекты уже не ездил, а занимался вопросами жизнедеятельности части.
После каждого выезда в штабе специальные военные по каким-то неведомым законам и правилам «начисляли» некоторое количество бэров. Мы тогда свято верили во все советское и не пытались узнать как, почему и сколько нам положено бэров.
Вывод о проведенных нами, в том числе и мною, работах в Зоне: то, что мы сделали в Зоне за время пребывания в ней в 1988 году (ав-густ-ноябрь) так мало и абсолютно несоизмеримо с тем, что сделали наши предшественники в году с 26 апреля по 14 декабря 1986 года (это день когда 4-й блок был «одет» в «Саркофаг»)!!!
Очень мне повезло с моим замполитом – Мишей Бондаренко. Фо-тографирование в Зоне было запрещено, но Миша привез тайно фотоаппарат и много снимал всего разного. Часть фото достались и мне. В результате у меня сейчас есть фотоальбом о Чернобыльской зоне. В нем более 90 фотографий. Есть на фотографиях и Вознесенская церковь и наш командный состав и 4-й блок и центральный вход на ЧАЭС и техника и наша комнатка и «Припять» и многое-многое другое…
Смотрю на все это и думаю, неужели это было и как мне повезло, что я служил вместе с Мишаней.
Один раз фотоаппарат отобрали, пленку засветили, но аппарат вернули.
О сосне – это удивительная сосна. Росла она в лесу перед 4-м бло-ком. Когда случилась авария, лес был опален радиацией и вместо зеленого стал «рыжим лесом». Такой лес опасен… И лес этот срубили, вывезли и захоронили. Лишь одну сосну – необыкновенную по своей форме (напоминает трезубец) пощадили, и она стала памятником.
Оказалось, что во время Великой Отечественной войны на этом дереве фашисты повесили партизан. Вокруг сосны есть заборчик, а внутри стоят обелиски. Так вот сосна стала двойным памятником – погибшим партизанам и ребятам, которые погибли на ЧАЭС…
К сожалению, в 2010 году узнал, в одно засушливое лето эта сосна сгорела.
Смешное. Мой друг того времени и комендант нашего домика № 5 киевлянин старший лейтенант запаса Суховей Алексей Лукич скоро должен был «дембельнуться» из Зоны. Написал он письмо жене, в котором просил прислать гражданскую одежду и выпивку. И вот пришла посылка. Я в это время был в ванной под душем. Слышу голос Суховея (а голос у него как у хорошего боцмана) и он этим голосом всеми матерными словами в 7 или 12 этажей костерит жену за то, что вместо выпивки прислала шампунь – две бутылки. С этими словами заходит в ванну и говорит: «Возьми, командир, этот шампунь, зачем он мне нужен, я скоро в Киеве буду, а там этого шампуня, сколько хочешь, а тебе еще служить долго, вот и мойся и меня помни!» и уходит. Беру бутылку, шампунь такого яркого желтого цвета и налито под самую крышку, открываю, наливаю на ладонь, переношу все это на волосы и кожей, языком и по запаху чувствую, что это алкоголь!!! Жена Лукича, как, оказалось, закрасила самогон пищевыми красителями, налила до упора (чтобы не булькало) в бутылки из под шампуня. Слышу, что гроза в на-строении не стихает, и кричу ему, Лукич зайди спину потри! Он заходит злой – грустный – убитый – все это в нем сразу, а ему говорю: «А, ну нюхай!!!». Как изменилось настроение Лукича в другую сторону, какие нежные, милые, добрые слова звучали в это время в адрес его жены, жаль, что она не слышала…
Награды. Есть почетный знак, штук 7 грамот от начальства разного уровня, были две денежные премии в Чернобыле. Присвоена 3-я категория участника ликвидации. Есть льгота – на оздоровление раз в год перечисляют 75 гривен. Зубки бесплатно поставили из недорогих материалов – вот и все. Не очень много, но самое главное, что у меня есть фотоальбом о Чернобыльской командировке.
Еще поражала грань, когда я приезжал в г. Киев. Глядя на людей снующим по своим делам мне казалось, что эти люди и не знают, что есть Чернобыль и что там делается… Там военное положение, разруха, героизм, обыденная повседневная работа в радиации, а здесь в Киеве мирная жизнь… со всеми ее прелестями. В общем, какой-то фантастический фильм.
Приемник я свой вывозить не стал – оставил своему сменщику из училища Валере Землянскому, а куда потом делся приемник никто не знает, но я об этом не жалею – ведь у меня есть фото приемника…