***

Посвящается людям моего родного   города, Ошмяны, Беларусь.
  .

Моим родителем,детям,внукам.
 

               Предисловиe


               
Книга  "Ошмянства тихий  перезвон" о городе, в котором я родилась, о людях в моей жизни,о моих родителях,о расставаниях и встречах, о радостях и боли. 
Эта книга – дань погибшим во время войны, о местечке Ошмяны, которое я свято храню в памяти и сердце, с надеждой передать память о нём моим внукам.      
                                                                                 
В предисловии к книге мне хочется рассказать об  истории создания произведения, а вернее – почему я пишу.                                                                                                                                                     
Мне кажется, что я писала всю жизнь.                                                                           
Процесс написания книги складывается из многих компонентов до того, как в руках у читателя оказывается 300 страниц текста, соединённого  обложкой книги c  названием – "Ошмянства тихий перезвон".
 Вот этот тихий звон внутри себя я слышу всю жизнь.                                                
Ребёнком он  исходил с небес и выливался в мечтательные персонажи детских фантазий.
В юности – в мечты, зримые картины мест и тайных желаний.
Ты позволяешь  себе поделиться  ими – днём с голубым небом над тобой и отпустить их звёздной ночью далеко во вселенную.
В зрелые годы, по дорогам жизни, этот тихий перезвон был всегда со мной.                         
 Откликался  он во мне и звоном колоколов  ошмянского католического костёла и  православной церкви, и перезвоном колокольчиков на подоле первосвященника ещё в пустыне, созывающего народ на службу к переносному храму.             
 
Но писать тогда не было времени, и мозг только формировал небольшие штрихи  рассказов. 
 
Всё это вылилось в день, когда родился мой первый внук.                               В этот день я  подошла к компьютеру и написала первую главу книги с таким предисловием, которое мне кажется уместно поместить здесь. 
 

                                    
                                                                              Давид!                                                                                                                                               
Эта книга написана тебе.                                                           Я начала её писать в  день твоего рождения.                                                                                    
Ты появился в этом мире в последний день Пасхи. Много поколений семьи  твоей матери Аллы жили в России.                                                 
Tы первый, кто родился в Канаде.                   
 Когда я держала тебя в моих объятиях, мой драгоценный дар с неба, все мои мысли были о тебе, мой мальчик.
Теперь я хочу рассказать тебе о другой землe, о другом времени и людях, частью которых являешься ты.     
                                                                                       
  Я  пишу потому, что люди, которые должны быть в моей жизни, были отняты у меня. 
Их убили в этой проклятой второй мировой войне. 
Они не знали, что после войны рожусь я.                                            Они только надеялись, что хоть кто-то из их детей останется жить.
 
Надеялись и молились.
Молились и надеялись. 
Мои родители выжили.
И вот благодаря этой надежде и родилась я.                                        Я знаю, почему я пишу о них. 
Это очень просто - они всегда были в моей жизни.                                                        
 Как? – спросите  вы, это невозможно.
Возможно, ещё как возможно.                                                                                     
Я поняла, что во всём в этом мире есть  смысл и цель. 
Есть жизнь на клеточном уровне, и  есть другая жизнь, которую убить нельзя. 
Раньше я её просто чувствовала, как чувствуют солнечное тепло на своём лице.                                  
Она звучала во мне и со временем стала внутренней мелодией моей жизни.                                                         
Ею хочется поделиться, рассказать о жизни родных мне людей через призму моей повседневной жизни. 
Вот поэтому я и пишу.                                                                
                                                             
 
 
Меняет свой  облик город, сменяется одно поколение другим. 
Мне хочется удержать  и сохранить для грядущих времён время моего детства и юности, проведённое в Ошмянах. Время  жизни моих родителей, их отцов и матерей.  Hа фоне их жизни открываются новые  пласты истории города, края. 
                                                   
                                                                                         Когда я писала книгу, ощущение большого дерева с могучими корнями, на время вышедшими на поверхность земли, не покидало меня.
В мыслях я прислонялась к стволу дерева, черпала силу и энергию, чтобы продолжать работать над книгой. 
Мне было хорошо под его кроной, так же, как когда-то в моём местечке Ошмяны.
 

Из прошлого возьму               
 Из улиц и дорог,               
Домов и их дворов,               
Окон и чердаков.
Все звуки,из капели до метели               
Из шелеста травы и от ручья,               
Как  музыку свою               
По жизни пронесу.
Безмолвье станет слышным,               
 Разрушенные  стены оживут.               
Покой людей, не нарушая,               
С безмолвного согласия,               
Воспоминаниям, давно ушедших дней,               
Дам голос иx.



 

 

  Мой отчий дом

Долгие годы в детстве меня посещали, казалось бы вымышленные персонажи, которые вели со мной долгие беседы.               
 Всё это происходило в моём детском  воображаемом мире, однако ощущения этих разговоров и встреч, сохранились до сих пор.               
 Сегодня, это происходит в другом измерении, в размышлениях взрослого человека, впитавшего в себе по крупицам штрихи из жизни близких мне людей .
- Как так получилось, - часто думаю я, - что я  не зная  их,  впитала в себя многие принципы, по канонам которых они жили?
Только ли это генетическая связь или я,ища себя на дорогах жизни,искала этой связи, советовалась и делилась с ними в трудные дни и разделяла вести в радостные.
Возможно они сами нашли во мне связывающее звено, чтобы быть услышанными в проявленном мире, путь передачи информации.               
Ведь  так и должно быть – последующее поколение помнит предков.
 
 

"Человек подобен дереву с немногими ветвями, но с многочисленными корнями".
Мудрецы поясняли “Даже если все ветры мира будут дуть – не сдвинут они его с места”
                - Авот   3:17   

Начало двадцатого века.Местечко Ошмяны, Польша


Ha  фотографии мой прадед Саня Блехер,  его жена Лея.
В левом углу старший сын Нохем,мой дедушка.                Справа – дочь. Между ними трое сыновей и ещё двое младших детей. Семеро детей, семеро разных судеб.               
Глядя на прабабушку я полагаю, что семья жила зажиточно.                Это еврейская семья, но почему у прадеда не покрыта голова и бабушка без парика или платочка, как принято у евреев?               

Я спросила отца               
 - А твой дедушка Саня ходил в синагогу?               
 - В синагогу ... не помню, но точно знаю, когда надо было  материально помочь, дед всегда помогал. Помню ребе сказал деду крышу надо ремонтировать, так Саня ответил - Беру на себя, - и сделал новую крышу.
А когда сиротам и вдовам надо было помочь он доставал золотую монету из тайника и говорил,               
- Завтра поменяю на злоты.
А мы внуки знали, получим грошы на “лёду и цукерки” (мороженное и конфеты)
Отец всегда говорил на идиш, вставляя польские слова. Русский и английский у него были приобретёнными языками.               
 
Получался такой колоритный язык, который приводил меня в трепетное умиление, унося в те далёкие времена детства и юности.
Мне приходилось переводить детям и внукам.
Блехер, вообще-то, не его фамилия.               
Саня взял её потому, что она соответствовала роду его занятий.               
Он был жестянщиком.
Его настоящая фамилия – Крамер.
Юношей он был призван служить кантонистом в царскую армию на двадцать пять лет.
Не захотел молодой Саня провести лучшие годы своей жизни в армии, сбежал и сменил фамилию и родные места, и поселился в Ошмянах, Западной Белоруссии, в то время Польша.
С этого времени и началась история моей семьи на Ошмянщине. 


Историю семьи,историю дома я узнала уже в зрелом возрасте, совсем в другом уголке земли, от отца  и тёти Лизы – сестры отца.
Семеро детей, семеро разных судеб.
Мой  дедушка Нохем, старший сын, продолжил дело отца.
Женился на Хаве Рогозиной из Молодечно.
У них было четверо детей.
Трое сыновей - Геннех – старший, Мотл, Меир – мой отец и  дочь, Лиза.
Старшая дочь Сани вышла замуж за еврея из Вильнюса по фамилии Козёл.
Он владел магазином кожаных  заготовок по обуви.
У них была единственная дочь,Хана.

Двое из Саниных сыновей увлёклись революционными идеями и по заданию партии уехали в Харьков.
Там один из них женился и назвал старшего сына Карл.
Имя его вызывало улыбку у деда Сани.
- Вы подумайте только, в семье появился Карл,хорошо хоть фамилию не поменял на Маркса.
Однако надо послать им посылочку, этим революционерам, небось голодают.
И он посылал продукты,так необходимые семье.
У Карла родилась ещё сестра Анка.
Их отец занимал руководящую позицию в Харьковском обкоме партии.
После событий 1939 года в Ошмянах,собирался навестить родные места.
Не успел. Началась вторая Мировая война.
Дальнейшая судьба семьи не известна.


Паренёк, стоящий рядом с Нохемом, моим дедушкой, остался жить в Ошмянах и работал вместе с отцом в  жестяном бизнесе.
У него было двое детей , старший сын Абрам и дочь.               

 Они жили на Виленской улице, сейчас Красноармейская.
Из семьи остался жив Абрам Блехер.
 Он успел убежать в первый день войны.
 Попал на японский фронт, где и воевали.
Получил много медалей и наград.
По словам отца, ему присвоили звание Героя Советского Союза.
От семьи осталась швейная машина, которую принёс отцу житель  Ошмян по фамилии Подгайский.               

Отец насколько раз повторил мне фамилию, значит это было важно для него.
Я ответила, что знаю семью по Oшмянам.               
Я делала записи всего о чём говорил отец.               
Он в это время болел и принимал химиотерапию.
Я провела с ним три недели, которые оказались, для нас обеих, бесценными.
Он плохо спал и я слышала,что он уже проснулся. 
Часов пять утра.
Приношу ему чашку чая,сажусь на край кровати и он начинает свои воспоминания.
Рассказывал он с охотой,я видела,что это не утомляет его.   
На лице появлялся свет,подобно свету далекой звезды,который льется к нам на протяжении многих лет.

Отец передавал мне  историю семьи и многочисленные истории  штетла.               
В последствии я написала книгу " Три недели между Пурим и Песах".               
Это два праздника, время  между которыми я провела с отцом.

Однако вернёмся к семье Сани Блехера.
Двое сыновей перед войной уехали  в Америку.               
Благoдаря им сохранились  фотографии семьи, посланные из Ошмян.
В Америке они не смогли хорошо устроится, но остались живы.
Детей у них не было.
 Одного из них я еще успела застать.
Он был совсем старенький.
Он младший в семье, с палочкой на фото.
Таким я его и запомнила с палочкой.               

Младшая девочка погибла в Ошмянах во время войны.               
 
Вечное наследие, семьи сейчас моё и моих детей и внуков.               
Так уж получилось,что я его наследница.
 
А наследство своё положено хранить и беречь.               
Вот и написав о нём, и его семье, мне кажется, что в какой- то мере я выполнила свой дочерний долг.               
   
               
 Ошмяны 1938
                Вот я и рассказала историю семьи  в фотографиях.               
 В  начале я показала фото моего прадеда Сани Блехера и его жены Леи, основателей моей семьи на Ошмянщине.

Сейчас я хочу показать фото, где семья прощается с ним.
Многие могут сказать какое печальное фото и зачем его помещать.               
Я смотрю на него другими глазами, я вижу большую, красивую семью.               
Мой прадед, Саня, прожил большую интересную жизнь.
Ему повезло в жизни, повезло когда убежал от тяжёлой судьбы солдата-кантониста.
Повезло когда создал семью и любил свою жену Лею до конца дней своих.
Повезло что смог создать хороший бизнес и мог хорошо обеспечивать семью.
Повезло что жил в окружении большой семьи, в почёте и уважении до конца дней своих.
Повезло что ушёл он из жизни не видя перемен 1939 года, когда у семьи  забрали  дом.
Повезло что  не увидел войны, в которой погибла почти вся его семья.
 
Из всех людей на фотографии остались в живых мой отец Меир Блехер, его сестра Лиза и их двоюродный брат Абрам.
Всего трое.


В книге памяти  Ошмян есть запись 1884 года, где упомянут Саня Блехер, как один из заводовладельцев города. 


                О братьях отца 


Наш век пройдет, откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда
         Николай  Тихонов


               O Генехe.


Ошмяны, 1937 год

Геннех Блехер, старший брат отца.
Первый, слева.

Он  был старший в семье.
Высокий,стройный,умный.
Он мог уехать в Израиль с Ошмянской еврейской организацией.
Мать не разрешила, побоялась за старшего сына.
Там ведь было совсем не легко.
Его демобилизовали на службу  в Польскую армию, до 1939 года местечко принадлежало Польше.
Как ему там служилось в это трудное время я не знаю.
Но когда он вернулся,это был  уже не тот Генех, которого знал мой отец.
Он был молчалив и угрюм.
А тут снова война.               
Когда я расспрашивала у тёти Лизы о нём,она начинала о чём-то говорить с отцом на идиш, языке который я с трудом понимала.
Я уловила несколько фраз.
- Почему он вышел из укрытия?
- Как мать потом жалела, что не отпустила его в Палестину.
- Лиза, он устал прятаться, возможно за последние годы он впервые вышел  с гордо поднятой головой из-за перегородки. 
- Да, он шёл навстречу палачам. Но его не волокли как униженного человека, – я вступила в разговор.
 - Так и твоя бабушка сказала.

- Генех был очень похож на неё, - вздохнув ответила моя тётя.

Я смотрю на фотографию в семейном  альбоме и вижу, сияющий и улыбающийся мир, которым озарены лица и глаза молодых людей


Вот если бы не было войны, в какой красивой семье я росла.
Но была война и старший брат отца Генех Блехер был убит в Июле 41-года.
Погибла за несколько дней до конца войны и Ханна Козёл, его кузина, стоящая на снимке рядом с ним.
В мемориальной книге Ошмян во многих рассказах упоминается его имя.
Его именем названа внучка тёти Лизы.

                O Моте.


Первый справа, Мотл Блехер,брат отца.

Мотл был старше отца на два года.
Хорош собой и мягкий по натуре.
B 1939 году в Ошмяны из Германии приехала молодая еврейская девушка работать гувернанткой в одну семью. 
Истинная причина её приезда была в другом.                В Германии свирепствовал фашизм и родители,спасая дочь,смогли переправить её в маленький городок в Белоруссии.               

Молодые люди познакомились и проводили много времени вместе.
Девушку радушно принимали в семье.

Она была образованна, хорошим собеседником, много рассказывала о жизни в Германии.

Рассказывала и о том, что происходит в её стране.
Вскоре война пришла и в Ошмяны.

О судьбе подружки Моти я расскажу в отдельном рассказе.

А сейчас о судьбе Моти.

       O oтцe.    







 
 День вчера у меня был тревожный.
 Я знала причину.
Приближался  4 Июля.
Завтра в Америке праздник.
Вечером небо озарится фейерверком праздничного салюта.
А днём военные самолёты будут устраивать воздушный парад.
Они уже сегодня парят в небе, тренируясь  к параду.
Но тревожило меня другое.
 B ночь на четвертое июля уходил в другой мир мой отец.
Теперь хочу вернуться к дате 4 Июля 2004 года.
В этот день ушёл из жизни мой отец, Меир Хиллер Блехер.
Через пару дней у моей дочери Майи родился сын.
Его назвали Аарон-Меир
В семье мы называем его Арошка.
Он очень похож на моего отца и такой же хороший пловец,каким был его прадед.
Да, забыла сказать.
Имя его несёт в себе ещё имя первосвященника в храме – Аарона.
По еврейскому календарю отец ушел в день траура в нашей истории.
 17 Тамуза – начало разрушения первого храма.
Наши мудрецы говорят, что когда храм разрушался на небесах уже строился новый храм.
               

22 июня 1941 года началась Вторая Мировая война.               

- Беги Meирка, беги!
- Смотри за братом.
- Ты сильный.
- Беги Meирка, беги! - сказала ему мать,Хава, благословив мальчиков.
Так он и сделал. С буханкой хлеба в мешке, он и его брат Мотя бежали.
В это время началась бомбежка. С ужасающим звуком бомбы, казалось, падали с облаков.
Ища укрытия, Меир прыгнул в канаву.
Она была единственным безопасным местом для него в тот момент.

Неожиданно русский солдат прыгнул в ту же канаву и Меир подвинулся освободив место для него.
В следующий момент бомба упала рядом и осколок попал в солдата .
Он погиб.
Случайность. Как много таких случайностей пришлось пережить моему отцу. Меир начал искать брата, которого он потерял во время бомбёжки.
Он не мог найти его.
Немецкий десант приземлялся на Белорусскую землю.
Меир всё ещё продолжал искать брата.
Он уже слышал рядом немецкие голоса.
 Для того, чтобы остаться в живых, Меир должен был пересечь реку.
Oн был отличным пловцом. Ему было всего 16.
И на протяжении следующих четырех лет войны шла борьба за выживание. Работая на военном заводе в Сибири, каждый день он думал что скажет маме, как объяснит что не смог защитить своего брата, как обещал.
Он постоянно испытывал чувство вины.

Когда война закончилась, ему уже некому было рассказать что же произошло на самом деле, так как его мать погибла в концлагере за несколько дней до окончания войны.
Мотл, потеряв брата, решил вернуться домой, был схвачен немцами и расстрелян  4  июля 1941 года.         
В этот день под Ошмянами было и расстреляно много мужчин города. 
                ***          
Я как-то связала все даты и события в одно большое колесо жизни.
Круг жизни -  зачатия, рождения, ухода из неё.

Увидела эту невероятную связь и решила, что фрагменты нашей жизни вращаются, как спицы внутри этого колеса, во времени и пространстве.

                ***

Бабушке Хаве посвящается. 

Ошмяны,1930 год.

Моя бабушка Хава с дочерью Лизой.
Что уходя с собой ты забрала?
Не грязь барака не болезнь, не боль.
А поцелуй, что всю войну несла.
Мальчишеский сыновний поцелуй.
Что на устах, так сладок и прелестен.
С улыбкою его благословляя она ушла,
а поцелуй остался.               
Прошло лет шестьдесят с тех пор и слышу я такой вот разговор.
Перед уходом в мир другой сказал отец
-  Ты знаешь дочь,
 я помню как юнцом из дома  убегал в войну,
 как на прощанье мать прижал к себе и крепко в губы я её поцеловал .
Я этот поцелуй пронёс сквозь жизнь свою
Tеперь тебе его я отдаю.

Я счастлива,ращу внучат на жизнь, не на войну.
И поцелуи им свои дарю.
А сверху светят звёзды и посылают поцелуи для меня.



Пурим 1945, в концлагере бабушка покинула этот  мир

Бабушка была родом из Молодечно.
Девичья фамилия Рогозина.

                ***
                Мамa

Моя любимая мамина фотография.
На лице  улыбка, которую она пронесла через свою нелёгкую жизнь.
В ней весь характер мамы.

Она удивительно умела любить жизнь и радоваться ею.
Жизненные невзгоды умело отодвигала далеко.
Мама умела находить радость в простых вещах.
Борьба с трудностями не сделала её мир разочаровывающе бесполезным.
Здоровый инстинкт самовыживания  и умение творить добрые дела, являлись основными чертами её характера.
Она не философствовала о счастье, она его создавала сама, своим трудом.
Когда маме было тяжело, она начинала свою мелодию откуда-то издалека, из глубины сердца. 
Слов не было, да они и не были нужны.
Только - ой да ах - всплёскивались наружу, там где не в силах было скрыть свою боль.
Затем напевы принимали другой характер и потихоньку радость жизни звучала в них.
Она  как бы выпевала свою тревогу.               
               
Я любила её и старалась никогда не приносить в дом плохие новости, не делилась своими горечами.
Я не хотела огорчать её.
Между нами была та телепатическая связь, которая существует между очень близкими по духу людьми.
Сейчас вспоминаю это необъяснимую передачу сигналов, когда в трудные для меня минуты, вдруг раздавался телефонный звонок.
Она принимала позывные моего состояния, когда жила далеко от меня, за тысячи километров, через океан, и когда мы жили рядом, в одном городе.
Мама, по маленьким ноткам моей интонации улавливала, что что-то не так.
Всегда находила нужные слова.

                ***
          В эти трудные дни
 
Я выходила из палаты, садилась у окна, ближе к свету и смотрела в небо.
В сером мартовском небе плыли тяжелые тучи, изредка на минуты среди них пробивались лучи солнца.
И вдруг я увидела пару канадских гусей, затем другую.
Они летели домой. Значит конец морозам, значит наступает весна.
Мне невольно вспомнилась песня о журавлях.
Я любила эту песню, но в тот момент другой смысл слов её  стал наполнять меня.
Слова песни становились мне понятней и ближе.
Я понимала что погибшие родные люди не уходят с этой земли навсегда.

Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

K каждому человеку, ушедшие родные являются по-разному.
Ко мне, как Ангелы-хранители.
Они никогда не оставляли меня.
И сейчас, когда мама уходила к ним, oни были со мной..
 Они знали как нужна мне была их поддержка.

И ещё я поняла, что теперь я должна буду заботится о себе сама.
Я подумала, что мне нужна тёплая куртка.
Она должна быть лёгкой, но тёплой.
Будут дожди, значит  водозащитная.
Я не должна простыть.
Я должна вовремя питаться.
Я  должна заботится о себе, чтобы не быть обузой детям в старости.
                ***  .
Почему я пишу сейчас об этом,  три года спустя?
Потому, что когда человек беспомощен, он должен заранее подумать о том, как облегчить себе эти трудные дни старости.
Я должна принять и понять этот цикл жизни, понять что многое не в наших силах изменить и что надо научится отпускать.
Я хочу, чтобы мои дети знали об этом тоже.
 Мама подготовила меня к своему уходу.
Она  стала  отдавать мне свои вещи.
- Возьми дочка рюмочки, они тебе пригодятся.
- Хоть и не модные, да удобные. Ты храни их.
- Вещи живут долгую жизнь если их беречь.
Я брала и обещала беречь.
- Да, - отвечала я ей
- Вещи  несут в себе много.
- Папа любил пить из них рижский бальзам, а мы будем пить  итальянский ликёр  Aмаретто.

Я чувствовала, маме пришёлся по душе мой ответ. 

- Жемчужные серьги возьми себе, тебе жемчуг к лицу, дочка.
- Хорошо мама, я их подарю Робин.
- Дари, только накажи ей чтоб не потеряла, замки там хорошие...

Легкая  грусть царила в  то время между словами.
             ***               
 Я зашла в палату.
Мама вроде спала и не спала.
Я стала ей что-то говорить о внуках, о её правнуках.
Мама сжимает мне руку и значит она всё слышит.
Я  говорила и под мой разговор мама уснула.
Чтобы отвлечься я записала то, что сказала ей и то, что не сказала. 
 

Жизнь продолжается, - слышишь мама.
Внучата в порядке, ходят в школу,
Играют в хоккей и руки моют перед едой, 
В балете Робин танцует ,
Под звуки гитары поют мальчишки.
Мама слышишь,
Если да, пожми мне рукой. 
На улице дождь, скользко сейчас,
А я бегу к тебе и не боюсь упасть.
В палате тихо, так тихо сейчас, 
Ну, что ещё тебе рассказать?
Как много ты дала нам любви,
Как благодарны мы все тебе .
А я говорю совсем не о том…
Ты спишь, иль не спишь,
Mне ещё говорить?
Мама, ты слышишь меня ?
Если да, пожми мне рукой. 
В горе эта строфа мой друг, 
С нею делюсь
Hе с детьми и не с другом.
Ты знаешь мама, я вся в тебя,
Так же как ты, я прячу слезу.
Знаешь мама, я тебя так люблю,
Так же как ты, любишь меня
И нет больше слов ,
Они не нужны,
Только пожатие теплых рук.
                ***               
               
                Март 1945 года.

Мама ушла в другой мир 1 апреля 2008 года в 14:30.
По еврейскому календарю Адар 25.               
Я, Маша и Галя были рядом.               
Ушла спокойно, как и жила.               
В палате было тихо.
Монитор, показывающий ритм сердца, отстукивал как часы, её время на этой земле.               

10 Марта 1945 по еврейскому календарю Адар 25, мамa была освобождена из немецкого концлагеря.
Пережив тяжёлую ночь с тифозным кризисом, она утром вышла из барака, ища воду и услышала радостную весть.               

Русские солдаты здесь! Ханна,
Ханна мы спасены, мы выжили!               

Слабая, подхваченная в полном смысле этого слова, людьми, она покинула лагерь, и оказалась в одном из домов Гамбурга.
Она приняла ванну, переоделась в  чистое бельё и примерила платье так хорошо подходящего ей по размеру.
На следующий день она уже ехала  в кузове грузовика по пыльным фронтовым дорогам домой, ехала к маме....
Дом были разрушен, 4 старших брата погибли, мать умерла в Oшмянском гетто.
O судьбе младшего брата она не знала.

                ***               

Я смотрела на монитор и думала, что маме  сейчас хорошо, она едет домой, она едет к маме, к братьям так рано ушедшим - пять братьев молодых, умных , красивых парней.               

Мама просила не плакать, любить жизнь.               
Её напутствие нам.
Дети мои, берегите  здоровье.

Со стороны моей матери Ханы Лапидус в живых остались она и её брат Меир Лапидус.
 

 
                ***

                Mой дядя Меир














                Я помню себя с трёх лет, точнее не себя, а моего дядю Меира.      
Он только что вернулся с военной службы.
Была зима 1949 года.
Ему тогда было 22 года.
Я помню как он высоко поднял меня, глядя внимательно в мои глаза
Я помню его мягкую добрую улыбку.

  Так мы и познакомились мой дядя Меир и я.

Стоял солнечный, теплый январский день.
Мы вышли на прогулку, слепили снеговика, катались с небольшого холма на санках.
Затем мой дядя взял меня на руки и понес домой.
Каким то образом валенок соскользнул у меня с ноги и я почувствовала как мороз стал пощипывать мою ступню.

- Дядя, дядя! Моей ножке холодно, - заплакала я.
- Ой, мой ребенок! Какой я неуклюжий! Давай сюда свои ножки.
Он быстро раскрыл свою шинель и укрыл меня, её полами крепко прижав к своей груди. Я помню сердцебиение моего дяди, оно не было ровным, как-будто спешило куда-то:
               
" Тик так, Тик Так , Тик так "
Это звучало как колыбельная для меня.
Песня была по-мальчишески неловкой.
Она была наполнена такой добротой, что я уснула. И если можно описать такое чувство как любовь, то дядя Меир подарил мне её сполна.

Мой дядя заменил мне отца.
 Я льнула к нему с первого дня, с первого взгляда.

Меир  был исключительно добрый человек.
Он был младшим ребёнком в семье.
Его отец, мой дед Михаил, был писцом Торы и школьным учителем.
Его первая жена дала жизнь трем мальчикам и умерла очень молодой.
Мой дед Михаил женился на моей бабушке Рахель, она была младшей сестрой покойной супруги деда.
У Рахель в то время был жених, он ждал ее в Америке.
Он послал ей визу и билет и она вскоре должна была присоединиться к нему.

Но внезапная потеря старшей сестры, заставила ее остаться и взять на себя заботу о трёх малолетних племянниках.
 Она не могла оставить их сиротами и вышла замуж за моего дедушку. Она родила ему еще двух мальчиков и одну девочку, мою маму. Какое-то время, они жили счастливо.
Вдруг мой дед заболел и умер и бабушка, в свои 25 лет стала главой семьи с шестью детьми.
Я часто думаю, каким образом она находила силы и мужество, чтобы поднять своих детей, и в тоже время находить время на сострадание к потребностям чужих людей.
Моя бабушка не пережила войну и умерла в Ошмянском гетто.
Моя мать не любила говорить о своих родителях; мне кажется, она просила не беспокоить её память и сердце.
Я чувствовала это и старалась не тревожить её своими расспросами.

Много лет прошло с тех пор.
Однажды летним субботним вечером мама и я пошли на прогулку. Луна освещала наш путь, небо было усыпано звездами, которые мерцали, соперничая с огнями субботних свечей и хрустальными люстрами в окнах наших соседей.

Было так красиво, что я запела:

"Еврейское местечко!
На крыше три колечка
Упала на крылечко Субботняя звезда ".
.               
- Роза, ты так похожа на свою бабушку, - вдруг сказала мама.                - Она бы выражала своё настроение точно так, как ты через песни и рассказы. Она была образованной женщиной, любила читать.       
Люди приходили к ней за помощью, когда они нуждались в написании или чтении писем, - затем она добавила

– Ты знаешь, в нашем доме, у нас была красивый Шаббат.
 Я до сих пор люблю запах гуталина, он напоминает мне о моем детстве.                Мои братья всегда натирали обувь до субботы. 

Ты знаешь, кроме дяди Меира, я имела ещё братьев, Генох, Лейбл, Йосел и Борух.
Мне так не хватает их.


Мы приблизились к дому, несколько пожилых мужчин, шли в нашем направлении.
- Мои братья могли бы быть с нами сегодня, - добавила мама.
Знаешь, мама, я думаю, что они с нами.

Когда я стала зажигать субботние свечи, я почувствовала, что кто-то поощряет и помогает мне, и я подумала, что вероятно, это моя бабушка, которою я никогда не знала.
Я почувствовал, что моя мать была готова говорить о прошлом.
- Можешь ли ты рассказать мне о бабушке? 
Мы пришли домой.
Моя семья собралась за субботним столом.
Внуки сказали благословения.
 Один на вино,второй на халу.
Комната наполнилась счастьем и радостью.
Вдруг я поняла что война закончилась.
Она закончилась сейчас, сегодня за моим субботним столом.               
Мы победили!

И до тех пор, пока мои внуки поют те же песни, читают те же книги, живут по тем же принципам, po kotorym что жили мои дедушки и бабушки, мои дяди,их друзья они будут с нами навсегда.
С днём Победы!




Одна фотография сохранилась от семьи Лапидус.
 На фото мой дядя Меир и мама Ханна.
На самом деле из всей семьи, остались только лишь они двое, выжившие в войне.
 

               
                ***
               

                Иёселева яблоня
 
 Этот рассказ долго созревал во мне.
Он обрастал новыми фактами и сюжетами.
Он пропитан ароматами яблочных пирогов моего дома, вкусом печёных яблок, свежестью весны, запахами и красками осенних праздников.
В нём описание трёх стран, трёх частей наше матушки Земли.
В нём живёт не одно поколение моей семьи.
Сегодня, в день Победы, я с младшими внуками сажала во дворе яблоню. 
Завтра в Израиле отмечается День независимости Израиля - Йом Ха-Зикарон.
День памяти павших в войнах Израиля и жертв террора — Израильский государственный день траура.
Есть там традиция в память о людях сажать деревья.
А так как моему народу сквозь века пришлось нелегко, то в память о них, в пустыне посажены и растут деревья.
За ним всегда следует День независимости Израиля.
Я давно уже живу в Канаде. Здесь пустила корни я и моя семья.
Здесь выросли наши дочери, здесь мы выдала их замуж, здесь во дворе дома, со старшим внуком, посадили и мы свою яблоню.
Осенью она радовала нас своими плодами.
Да вот повадились белки красть мои яблоки.
Ах как они искусно это делали!
Усядутся на веточку, двумя лапками яблоко обнимут, зубками стебелёк откусят и с яблоком быстро спрыгнут вниз.
Порой вижу как сидят они на дереве и яблоками наслаждаются, обкусывая их со всех сторон.
Ко мне во двор много разных живых существ в гости наведываются.
Птицы такие красивые залетают. Красный кардинал, маленькие канарейки...
А в этом году на переднем фасаде дома на сосне пчёлы улей себе свили .
Прямо над моим цветником.
- Значит и мёд свой к Новому Году будет,- смеюсь я.
Говорят примета хорошая - Сладкий год будет.
У нас Новый год на сентябрь-октябрь выпадает.
На Рош а-Шана принято ставить на стол традиционное угощение - яблоки с медом, выражая этим надежду, что наступающий год будет сладким.
На праздничном столе круглая хала, яблоки и мёд.
Мама всегда с нами была в этот праздник.
Свечи праздничные в доме зажжены. Благословение на вино сказано и на халу, и на яблоки. С этого и начинается праздник.
У  меня к этому времени яблоня хорошо разрослась плоды свои прямо к празднику нам дарила.
Внуков у меня в то время трое было.
Два мальчика – Давидка и Яшенька и девочка Робин – птичка значит.
Я у них спрашиваю, а что они знают о празднике? Кое-что они знают, а кое-что я им объясняю.
Мама всегда с удовольствием слушает наши разговоры.
Я детям много баек и легенд по этому поводу каждый раз рассказываю.
А тут на ходу сочинила о творении мира, что мы, люди созданы в последний день творения, чтобы Творцу нашему было с кем общаться и чтобы хвалу Ему за такой красивый мир и за яблоки и за мёд говорили.
Ведь белки хотя и любят яблоки, но сказать об этом не могут.
А я вам детки всю неделю яблоки стерегла, с дерева их гоняла.

Мама включалась в разговор.
- Я с младшим братиком в эту пору всю неделю до праздников тоже яблоки стерегла. Только сидели мы в шалаше, в поле, где сады яблочные были. Местные мальчишки, как стемнеет, так и норовят яблоки украсть.
Тут я с Меером громко на разные голоса кричать начинала, как-будто не одни мы здесь.
И собака, что с нами была громко лаять начинала.
Так мы урожай и сберегали.
А потом в большие корзины собирали и брат вывозил на базар в Ошмянах. Помню базары у нас большие были.
Много людей приезжало с окрестных селений.
Лучшие покупатели были из Вильнюса.

В семье моей мамы Ханы Лапидус один из её братьев занимался садоводством. Землей своей он не владел, а арендовал у крестьян за определённую сумму, за право на будущий урожай.
- Мне и торговать доверяли, я смекалистая была девочка, - продолжает мама. - А на праздник твоя бабушка, Рахель - мама моя, бедным людям яблоки дарила.
У брата моего, Иёсела, кто имел это дело, мечта была жить в Израиле.  Но он был кормильцем в семье, мы ведь без отца росли, вот он и остался с нами.
Помню с какой радостью он читал письма от друзей из Израиля.
Мы знали, как им там нелегко было обрабатывать землю, засевать поля, разводить сады.  Люди там жили, одержимые большой мечтой о своём государстве. Писали также, что саженцы, что ты Иёсель прислал, прижились и уже цветут, скоро и плоды давать будут.
А перед самой войной Иесель вдруг заявил, что ему пора жениться и что он хочет навестить брата, который учился в университете в Вильнюсе.
Как сейчас помню как мать сказала, - Езжай сынок, и девушку хорошую в семью приведи. 
Больше мы его не видели. Началась война. Уже после войны люди рассказали, что он с братом был в Вильнюсском гетто,а потом расстрелян в Понарах."
Мама редко говорила о семье .
А вот в тот день много чего рассказала.
Я с тех пор яблоню так и назвала – Иёселева яблоня.
Внуки её тоже так и называли Иёселева яблоня.


С тех пор прошло ещё пару лет в моей семье от второй дочери ещё трое внуков появилось.
Трое мальчишек - один в одного,озорные такие.


Мама ушла в другой мир, скучаю я по ней.
Как радовалась бы она глядя на них.
Правда двоих застала только меньшего,младшенького Максика не увидела.
В этом году привела я их к себе и сказала, - Новую яблоню сегодня садить будем.
День сегодня особый: День Памяти, День Победы, День Израиля и День Матери.
Эти дни идут одни за другим.
- Я хочу чтобы вы помнили об этих днях всегда.
Детки маленькие ещё, им бы только порезвиться, да и не очень понятен им мой сказ, рано им ещё.
Вот и решила написать я им о яблоневом дереве, о земле Белорусской, где родилась, где зацветут сейчас сады, о земле моих предков, моей второй родине, об Израиле, где уже снимают урожай с яблонь, возможно с тех саженцев, которые посадили друзья Иесела.
О земле Канадской, где сейчас моя новая родина и где пускают свои корни молодая поросль моей семьи.
- Чтоб только не было войны! - так часто говорила мама. 

    
                ***


  Моим родителям посвящаетcя


Их фотография стоит у меня на письменном столе.
Старые чёрно-белые фотографии 
Слегка отретушированные фотографом, они выглядят как картины написанные маслом.

Какими словами мне описать моих родителей?
Я хорошо помню костюм в котором снята мама, помню как она  сама укладывала волосы, так ловко и красиво.
А папа, неужели он подобрал галстук в тон маминому серому шерстяному костюму?
Наверное, подобрал. Потому, что они все делали вместе, во всём у них была полная гармония.

Мама, когда я уже была в зрелом возрасте, рассказала мне как они познакомились.
 
Отец приехал в наш городок, в Западную Белоруссию, заготавливать скот для послевоенного Ленинграда.
Мама в то время работала в местной чайной, куда он и приходил  обедать.

В один из таких вечеров, он заметил девочку, время от времени высовывающуюся из-за прилавка в зал.
Он поманил меня пальцем и хотя мне строго настрого было велено не выходить из-за стойки прилавка, я подошла к его столику..               

- Как тебя зовут, доченька?- спросил незнакомый мужчина. 
Доченька, так называла меня только мама.
- А, ты кто, мой папа? - спросила я.
Наверное моим ответом и было всё сказано.


Потому что домой мы шли втроём.
Моя мама, мой будущий папа и я.

Если следовать законам *галахи, то нужны два свидетеля, чтобы засвидетельствовать право женщины на вступление в новый брак.                Если следовать законам природы, то люди должны быть счастливы, они должны любить друг друга , рожать детей, заботиться о них
Ни о каких  законах они не думали.
Просто встретились два человека, которые нужны были друг другу.
А возможно так был задуман сценарий сверху.
Кто знает...
                ***
Что объединило их, молодость, внешний вид, интеллект?
Папа Коля до войны учился в Ленинградской Художественной Академии. Не успел окончить - война. Коммунист, по убеждениям.                После войны он вернулся в свой родной Витебск, надо было помочь семье. Он был старший из пяти детей.
Мама прекрасно владела двумя языками - польским и идиш.
В войну ей было всего пятнадцать, на этом и окончились её университеты. Гетто в Ошмянах, концлагерь Штутгофт в Германии.                Смышлёная от природы, она быстро овладела русским.                Новому режиму она не симпатизировала.
Так всё же, что объединило их?
Я думаю мамино доброжелательное отношение к людям, которое выражалось во всем.
В  её улыбке, жестах, делах.
Это то качество, которое не приобретается, с ним рождаются.
               
             ***

                Мне пять лет.
Первая фотография где я с папой
 именно эта.

Манечку накормили, нарядили и уложили в коляску.
Мне повязали на волосы  большой шёлковый бант.
И мы  пошли на прогулку в  городской парк.
Это же надо, до парка от нашего дома ходьбы то минут пять, а столько сборов!
На мне платье которое сшитое из того же материла из которого  сшит мамин костюм.

Я до сих пор помню это платье и воротничок и портниху, которая его мне шила.
Оно совсем коротенькое,  это не потому, что я выросла из него.
А потому, что пани Тарчевская любила сделать маме приятный сюрприз.
Она из остатков ткани для маминых платьев умудрялась выкроить платье для меня, украшая его забавным воротничком с помпонами.
Почему мне всё это так хорошо помниться и почему я o этом пишу?
               
                ***
 
                Налейка рюмку Роза.


Ребёнком я слышала мелодии с непонятными мне тогда словами и смыслом.
Интуитивно я чувствовала что-то большое и красивое в этих мелодиях, подрастая я полюбила Белорусские народные песни, песни полей и лугов, песни крестьян.
 В слиянии еврейских мотивов и белорусских слов я сама напевала и придумывала свои песни.
Моя няня была моим слушателем, корректором, подсказывая мне свои слова на польском языке.
А папа Коля на чистом русском языке добавлял слова с морального кодекса строителей коммунизма - о дружбе, свободе, равенстве и братстве.
 Мама на идиш добавляла - Гинук, Гей ессен и Гей шлофен.
 Мама была в доме командиром и все её слушались.
Моя младшая сестричка Галя подрастала и вечерами любила залезать на шкаф через проем между соседней комнатой, где стена не полностью доходила до потолка и вовсю мощь пела новые, незнакомые не няне, не маме с папой песни, которые она приносила с улицы.    
Папа Коля  хорошо пел. Когда в  доме собирались люди, он любил петь песню, обращаясь к маме
- Налей ка рюмку Роза...
Ведь я с мороза... а за столом сегодня ты , да я....
Да нет прекрасней, лучше в мире, Роза,
Таких детей, как наши сыновья.
Трогательной искренностью, задушевностью звучало исполнение песни.. 
Гости, как-то вдруг, начинали говорить о  своих мамах, о братьях и сестрах и разговор становился грустным. 
У того поколения война отняла мам и пап, братьев и сестёр.
Мотив и слова песни были как рассказ немножко с грустью, но под рюмку и мамину  закуску постепенно переходил в другую тональность и меня отправляли спать.
Помню, как-то раз я сказала, - Папа, ты почему поёшь Роза, ведь маму зовут Аня, и не сыновья а дочери. 

Папа Коля был коммунистом. Получил до войны художественное образование в Школе Пена в Витебске, а после в Художественной Академии в Ленинграде. Он совмещал руководящие работы в нашем районном центре с оформлением коммунистических плакатов.   
Я помню как к новогоднему балу-маскараду я думала какой костюм мне сделать.
C прошлого года сохранилось сшитое из марли белое платье –
костюм  Пушкинской Татьяны.
-  Давай сделаем костюм коммунизма, - предложил папа.
- Коммунизма? – почти выругалась моя няня Зося.
- Коммунизма?- в один голос воскликнули мама и я.
 -Да, коммунизма! - ответил папа. 
На следующий день он сам выкрасил моё платье в красный цвет, пришил к нему картонные таблички с каллиграфически написанными  словами, сделал  корону – пятиконечную красную звезду.
 Вечером он попросил меня примерить костюм. 
- Коля ты ...., -  сказала мама на идиш.
Я в это время уже мечтала жить в Израиле, но ради папы согласилась примерить костюм.
Я получила первый приз на новогоднем бале маскараде.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это вовсе не был костюм коммунизма.
 Это Мирьям  во мне, в своём огненно-красном платье, ведущая народ к Свободе, Равенству, Братству, получила  первый  приз.               
Призрак коммунизма рассеялся как туман…. 
               
                ***
                Голубь мой

Папа нe подходил под эмиграционные правила Канады по состоянию здоровья.
Он перенёс тяжёлую операцию, затем курс химиотерапии.
Мама успела пройти медицинскую  комиссию и почти сразу  после этого её тоже прооперировали.

Слава Б-гу ей не надо было принимать дальнейшее лечение.
Она скрывала от меня с Машей что с ней, спешила скорей выписаться из больницы.

Я ходила по разным инстанциям и довольно быстро получила для него визу по гаранту Милосердия.

За месяц до их приезда мне приснился сон.

Два голубя  в полёте.
Они летят низко-низко, за ними гонится собака, успевает схватить одного за крыло.
Голубь вырывается и с окровавленным крылом продолжает с голубкой полёт.

Я проснулась с тревожным предчувствием от сна.

Позвонила в Израиль сестре Галине.
Она рассказала мне о маме.

Я знала, всё будет хорошо, ведь два голубя в полёте это хороший сон.               
 На Новый Год к нам приехала в гости племянница папы, Светлана Ялова, дочь брата Дмитрия.

А до этого месяц гостил Борис Росоциан, мой одноклассник.
Он как- то неожиданно позвонил, попросил гостевую визу.
Мать с отцом почти год как переехали из Израиля в Канаду.
                               
Первые дни Борис  жил у нас.
Мы были заняты, вели довольно напряжённый образ жизни, много работали .
Дети учились в университете.
Мама предложила пусть Борис живёт у нас.
Потом Боря мне говорил,
- Тётя Аня  смотрела за мной как за родным сыном.
Никогда не забуду.
А отец много с ним разговаривал, интересовался его жизнью в Вильнюсе. Расспрашивал о земляках с Ошмян.
Как-то всё складывалась хорошо.
Я радовалась глядя на них.
Папа  всегда был занят.
Он занимался устройством квартиры.
Я  купила им всю необходимую мебель, а остальное он сам сделал.
Рядом с домом где они жили находился мебельный магазин.
Я показала ему отдел, где продаётся мебель с небольшим дефектом.
Показала небольшой буфет, у которого одна дверь была немного перекошена. 
Он стоил копейки.
Я видела как у папы засветилось лицо,
- Да я из его куклу сделаю, - сказал он.            

Я попросила рабочего погрузить мне этот буфет в багажник .
Папа действительно сделал из него куклу,дверцы снял,переделал их в полки.
Где-то раздобыл стеклянные дверцы.
Прикроватную тумбочку переделал так, чтобы в неё можно было складывать постельное бельё на день.
С тех пор он ходил в магазин как на работу, с отвёрткой в кармане.
Работники магазина его уже знали и  ждали как своего человека.
Он им бесплатно там  подожмёт, тут отпустит.
Руки у него золотые были.
Приволок домой журнальный стол, довольно массивный и стал его масляной краской разрисовывать.
Я как раз к родителям с работы зашла и наблюдаю как папа  кистью разводы по поверхности его выводит.
Красиво получилось, вроде тропинок извилистых.
Уходя, я ещё раз бросила взгляд на столик, и один из разводов на нем напомнил мне крыло птицы.
   
Наступил  Новый год.
Пурга и метели всю неделю мели.
Отец время зря не терял занялся семейными фотографиями.
Оформил четыре альбома. 
По одному для каждой из дочерей и один для себя с мамой.
Начал вещи сортировать, укладывать в коробки.
Родители должны были вскоре въехать в новую квартиру.
Они получили субсидированную квартиру, цена которой зависит от дохода людей.
Это  новый дом выстроенный еврейской организацией Бней Брит.
Деятельность  её направленна на удовлетворение  важнейших, жизненно необходимых интересов людей, в частности жилья.

А тут мама звонит, - Я думаю папу надо в больницу.
У него  высокая температура, возможно воспаление лёгких.
Маша поехала с отцом в больницу.
Была эпидемия гриппа,такой диагноз ему и поставили.
Поехали домой, всю ночь он «горел», а рано утром  мы решили опять ехать  в больницу.
Его приняли и там у него остановилось сердце.
Отца спасли, положили в спец отделение.
К вечеру  сёстры мои устали, я сказала, езжайте домой.
Маша сказала в два часа ночи я тебя смену.
Я думаю папа слышал.
Мы до конца не понимали серьёзность происходившего.
Я думаю что отец знал.
Что-то чувствовала и я.
Это трудно объяснить.
Pядом с ним, по ту сторону кровати где он лежал, на стене лишь на мгновение, передо мной появлялся образ ангела с распростёртыми крыльями.
Это просто тени на стене, - успокоила я себя.
Тени на стене исчезли и я стала молиться за отца.
Его еврейское имя – Рафаэль.
Это имя ангела спасителя и я обратилась к этому доброму ангелу за помощью, за спасением.
Возможно папа тоже просил, просил продлить ему жизнь хоть немного, хоть на пару часов.
В два часа ночи приехала Маша,зашла к нему в палату.
Я  с мамой,в комнате рядом,услышали тревожную сирену и бег бригады к палате.
Через несколько минут к нам вышел врач и сказал
- Я сожалею….
- Фейгеле майне,- промолвила мама.
- Голубь мой.

Cегодня, читая “Лето на улице пророков” Давида Шахера, я прочла:
… и  ничего страшного с ним не произошло и не могло случиться, пока цела была его душа, приобщённая к бессмертию вместе с душой голубя.

Это парафраз слов  поминальной молитвы.
- Его душа, приобщенная к союзу смертных вместе с душой голубя.

Так вот что значили слова мамы,
- Голубь мой, - осознала я только двадцать лет спустя.



                ***
               

                Моя няня Зося 


Длинная юбка, передник, хлопковая блуза и хлопковый платок покрывающий голову очень специфическим способом.
 Её взгляды на жизнь не изменились с приходом советов в наши края.
Не повлиялo на характер, идеи и индивидуальность.
 Она была преданна своей религии и была как бы напоминанием "старых хороших времен".
Даже внешним видом, выразительно показывала свой протест к новому режиму коммунизма. 

Я помню её  с тех пор когда ребёнок начинает помнить себя, людей, вещи, звуки, запахи, предметы.
Детская память удивительна той гаммой восприятия мира, которая запечатляется на всю жизнь.   
Интонации голоса, жесты, выражения лица, ребёнок воспринимает на любом языке. 
Если в детстве он получает достаточно нежного обращения и любви, то он пронесет тепло этих чувств через всю жизнь. 
Даже когда я пишу об этом, о тех моментах из детства, я чувствую близость той большой  силы, дающую мне видеть мир через призму добра.
Мои воспоминания, как родник чистой воды, нужны мне.
Каждый раз, я черпаю из глубины его вод истоки моего характера, отношения к людям.
 
Няня смогла передать мне многое чем жила моя бабушка.
Волею судьбы случилось так, что моя няни Зося, которая так самоотверженно помогала маме в трудные для неё годы, задолго до войны работала в семье Блеxер  и была няней моего отца.
 
Когда она узнала о том, что ребенок родился в этой семье, она немедленно покинула свою деревню, чтобы встретиться со мной – продолжением семьи, которую она думала, что потеряла навсегда.

            ***
Эта глава написана со слов мамы.
Немного поясню своему читателю.

1946 год. Ошмяны, Западная Белоруссия. Послевоенный город.
Отец в сталинских лагерях. Мама одна со мной. Мы живём в доме у подруги. У мамы свой уголок у окна, там стоит её кровать и моя колыбель. Мне два месяца.
 
Спустя месяц, ночью, убаюкивая меня, мама как бы сквозь сон услышала песню.
Песня была полна любви, заботы и голос пел то на идиш, то на польском и звучал как будто пела её мать.   

 Рано утром мама из окна увидела высокою женщину, направляющеюся в сторону дома.
 - Я слышала, что у вас родился ребёнок и вам нужна помощь, - сказала женщина.
 - Позвольте мне взглянуть на ребенка, - она почти настаивала.
Они вошли в дом.
 
Ребенок проснулся и смотрел по сторонам большими карими глазами.
Незнакомая маме женщина, взяла ребёнка на руки и с той минуты, долгие годы заботилась о нём, как родная бабушка.
 
Няня Зося стала членом нашей семьи, она заботилась о нас как бабушка.
Холодной российской зимой она мчалась, чтобы встретить нас у школы.
 Как сейчас помню, держит огромный платок в одной руке и сани в другом.
Я стеснялась такой опеки и убегала от неё.
Вдогонку она кричала мне:
 - Роза, жди меня, ты простудишься. Жди меня, упрямица. Жди меня.
Дома, я неоднократно просила, чтобы она прекратила делать это. Она обещала, но снова и снова, год за годом, я видела мою няню, ожидавшую меня у школы, готовую дать комфорт и теплоту своего любящего сердца.
 
               
                ***
 
 
Её комната не казалась мне убогой.
Она казалась мне величественно мистической.
 В правом угле комнаты, рядом с окном висела икона.
 Часто приходя к няне, я заставала её на коленях перед иконой. Она  не прерывая молитву, махала мне рукой и я садилась на  кровать и наблюдала за ней.
 
 Няня молилась тихо и я не пыталась вникнуть в содержание ее молитв.
Я была всегда поражена и очарована той аурой, которая царила в этот момент в комнате и на лице няни.
И хотя маленькое окно  смотрело прямо в проём соседского дома и солнечному свету трудно было попасть в комнату, она была озарена тем внутренним светом, который исходит от искренне молящегося человека

- Няня, а кто здесь на иконе? - спрашивала я её.
- Матка Боска, - отвечает няня.
- А ребёнок?
- Сын Божий.
- А где их папа? - спрашиваю я.
- Он есть. Он везде. Только мы его не видим, - отвечает мне няня.
 
Так впервые мне был преподнесён  концепт невидимого Б-га, которому молилась няня.
 
               
                ***
 
 
 
 
А вот его храм, его место в Ошмянах было закрыто и превращено в склад, где хранился лён.
И этого она не могла простить советской власти.
 
Каждый раз, проходя мимо костёла, няня крестилась. Оттуда она приносила святую воду. “Свента вода”.  И когда я болела, обмывала мне ею лицо.
 
 ***
 
Долгий, горячий летний день подошёл к концу.
Прохлада ночи опустилась на, медленно погружающийся в сон, город.
Внезапно мы проснулись от стука в окно спальни.
"Пожар, Пожар! Костёл горит! "

Мы, открыли окно и yвидели небо, полное дыма. Oделись в доли секунд и побежали к городской площади. Горела Католическая церковь, которая использовалась под склад для льняной фабрики. В то время, мой отец Николай был директором Льнозавода.
Я никогда не забуду эту ночь..
Лён горел быстро, с потрескиванием и порой звучал как взрыв гранаты.
Огонь поднимался высоко в небо.
 На вершине огня, парило белое облако из птиц. Их широко распростёртые крылья, казалось почти касаются пламени. Пролетая над огнем, птицы кричали, пытаясь проникнуть внутрь здания, где вместе со льном горели их птенцы.
- Это Божье наказание, - сказал кто-то в толпе.

Некоторые люди крестились глядя на пожар.
- Пойдем домой, - сказала мама.

Она была необычно спокойна, учитывая то, какая опасность нависла над нашей семьей. Тогда, в Советском Союзе, разрушение правительственной собственности, каралось судом и, неминуемо, тюрьмой.
Папа Коля отсутствовал всю ночь, мама и я не спали.
Утром мы возвратились на площадь.
Костёл выглядел как черный памятник.
Птицы продолжали кружиться и кружиться над ним.
Они больше не могли кричать, и летали в тишине, потерянные в горе.
Я не знала, как успокоить мою мать, которая была очень расстроена.

- Бедные птицы, - сказала я.
- Да, бедные птицы, - ответила мама.
Через несколько дней, была установлена причина пожара.
Местные подростки курили сигареты рядом с костёлом и от брошенной сигареты начался пожар.

Один из мальчишек был сыном местного политического деятеля, и таким образом, этот случай никогда не был передан в суд.
 
 ***
 Вот так мы и жили – несколько разных идеологий в семье. Папа Коля с верой в  коммунистическое общество, в партию и правительство;  няня – в Б-га, а мама – в людей. И каждый из них по-своему любил и помогал людям.
Мама была человеком щедрым.  Когда пекла пироги, то кусок всегда посылала соседу. Если соседям надо было одолжить стакан сахара, пару яиц, хлеб, подсолнечное масло – шли к маме Ане.
 
Няня старательно оберегала «добро» семьи и не любила одалживать. Помню как  она говорила,
 - Дзень добры пани! Моя пани попросила пани, жэби пани мое пани пазычила родня, бо мое пани така фрондля, цо не купе собе рондля.
У неё было много всяких польских изречений.
На горделивого поляка она говорила,
 - Польско войско вшистко на рувежах.
На пьяного мужика – Пся крэв.
 
 ***
Каждый раз когда родители ездили в Вильнюс, няня ночевала с нами .
 Мы любили быть с ней. Она готовила наши любимые блинчики со сметаной на ужин, а затем рассказывала свои сказки и былины.
Няня была прекрасным рассказчиком.
 Ее язык представлял собой смесь русского, польского и белорусского.
Эти истории были интересны для нас, и хотя порой страшные, но они всегда имели счастливый конец.
Няня никогда не упускала шанс получить мораль для каждого из нас с её историй.
Она имела привычку, почти ритуал, у входных дверей ставить топор и кочергу. Kстати они часто фигурировали в её рассказах.
C моей ребяческой наивностью я была убеждена, что эти предметы пришли в наш дом прямо из няниных сказаний.
Проснувшись ночью, я часто видела, как няня сидела у двери, как страж.
- Няня, поздно уже, идите спать, пожалуйста, никто не может навредить нам. Мать и отец скоро приедут домой.
 Но она настаивает на своём.
И я говорю, - Няня, у тебя же болит голова, ты опять пила свои порошки
Няня изумлённо поднимает брови, - Как ты знаешь?
- Я знаю потому, что у тебя на кончике носа белый порошок, и также от тебя сейчас пахнет аптекой.
- Ты все знаешь, моя сладкая,  у тебя хорошие глазки.
- Не беспокойся ни о чем, сладких снов тебе, Бог да защитит вас.
 - Няня мы не в какой ни опасности, не бойся пожалуйста, иди спать тоже. Ты же сама так сказала, что Бог будет защищать нас, ну скажи свою молитву и спи.
Однажды утром я слышу как няня говорит маме,
- Мужчина должен быть в доме, когда вы уезжаете, по крайней мере, люди должны думать что есть, это безопаснее. Я знаю, о чем я говорю, есть еще достаточно много злых людей вокруг.
 
 ***
Как много лет прошло с тех пор.
Я бабушка сама.
Я  смотрю  на экран телевизора и как бы слышу голос моей няни. - Роза, береги детей, на белом свете  много злых людей.
Зло находит свои щели  стоит его прогнать с одного места, как оно выползает в другом. Оно принимает разные формы, маскируются разными масками.
 
Оно использует религию, философию, трансформируется в   оружие для достижения своих низменных целей.
Распознать его, а вернее этих людей становится  нелегко.
Какой мир мы оставляем нашим внукам?
Мир коррупции и гонкой за богатством? Или мир дел, сотворённых на благо человека? Мир красоты человеческих отношений? Мир гармонии в природе?
Или мы разрушим её невероятной силой  ядерной энергии и бактериального оружия?
 Всё ли в наших руках или в руках “сильных мира сего”, заигрывающих со злом во имя чёрного золота?
Если я своими воспоминаниями смогу приоткрыть хоть на малость те ценности, переданные мне близкими людьми, то надеюсь что Вера в Доброе Начало надолго останется в нашей семье.
Как мне хочется когда вы вырастите и создадите свои семьи, чтобы вы дружили между собой.
Будьте выше мелких склок и умейте распозновать то зло, которое будет подзуживать, шипя и играя на бытовых нотах, стараясь разрушить мир в семье.
 Ещё помните, мир  создан не руками  “сильных мира сего”.  Он создан людьми, добросовестно следующим своему предназначению в жизни.
                ***
 
 Когда по телевизору показывали балет, то на балерин её ещё хватала, но стоило  только появится танцовщику в туго обтянутом трико, как её терпение лопалo и она подходила к телевизору, резко выдёргивала шнур с розетки и говорила,
- Бордель в хате не допущу и девку, то есть меня, не развращу.
Когда я подросла, она говорила,
- Хай твой  суженный расте здаровым, а коли обижаць цебя будзе, то я сверху яго прокляну.
 Я конечно  все её  приговорки серьёзно не воспринимала, но наверное её молитвы дошли до небесной канцелярии и были там услышаны. Порой я шутя, напоминаю о них мужу.
                ***
Mне ярко запомнился один из моих очередных визитов к няне.
Oна достала со дна большого сундука, где хранила свою одежду, небольшую связку писем, перевязанную бечёвкой и стала медленно её развязывать.
Мне было тогда лет шестнадцать и ощущение, что няня показывает мне что- то  девичье, тайное сразу нахлынуло на меня.
Я не ошиблась. Там было несколько писем и фотографий.
Со старой фотографии на меня смотрела совсем юная, красивая  девушка с молодым солдатом на фоне Ошмянской улицы.
Была ещё одна маленькая фотография польского солдата, присланная ей в письме.
- Это мой  жених, - сказала няня.
- Он погиб в Первой Мировой войне.  Мы познакомились в Ошмянах. Я  работала служанкой у барина, а он служил   в  польской армии. В Ошмянах  стояла его часть. Потом началась война и он прислал мне пару писем. Потом писем не стало ...он погиб....
Она быстро сложила письма и фото, перевязала их  бумажной бечёвкой  и уложила на дно сундука.
Далеко, подальше то ли от своей памяти, то ли от того образа женщины, которая была лишена возможности любить, быть любимой, иметь семью, родить детей.
Я хотела что-то сказать, но не находила слов и только обняла няню, как бы стараясь дать ей отобранную войной, любовь.
Няня Зося осталась верна  своей первой любви на всю жизнь, как и своему Б-гу.
 
 

Её рассказы все еще живы.
Её имя по-прежнему живёт в нашей семье.
Мои внуки часто просят,
 - Баба, расскажи нам Няни Зоси истории.
Они интересны им, как когда-то были мне.
Неискушенные рассказы о простых вещах: где петух, куры, овцы, бедные крестьяне и мощный арендатор, со своими радостями и бедами, переплелись на земле Ошмянской.
               
               
                ***



Почему   я лечу в мыслях к тому давно разрушенному мир, к людям и местам, к своим корням?   
Наверное, мы как  деревья должны опираться на те глубокие, невидимые корни и черпать оттуда свои силы.               
               Из  того что ушло, что не стало,
             Всё пульсирует словом во мне
            Словно жизнь раздвоилась на двое
            Всё  что было, что есть и что надо хранить.

    Где бы не была, где б не жила
              Оглянусь и всё рядом со мной
              Купол неба и в облаке белом
              Очертания чьи-то  плывут
Видно там захотелось кому-то
В завещание  мне  передать.
Эту память о людях,

Из какой-то неведомой дали,
Облака всё несут и несут.