Подала вчера поминальную записку на Радоницу, написала первой "новопредставленную Наталию" и, удивительно, ещё не отошла служба, а на меня уже нахлынули воспоминания.
Умерла Наталья Сергеевна постом, 24 марта, в конце пятой седмицы, родительские субботы уже отошли, дома я поминала её на Псалтири, а в церкви вот только сейчас.
Когда-то я почти 10 лет училась у неё в древнерусском семинаре ЛГУ и аспирантуре. Последний наш серьёзный разговор состоялся летом 94-го года, у неё дома, я тогда ещё числилась в её аспирантках, возвращалась в Сыктывкар, отработав весну у отца Павла Адельгейма в православной школе и приюте в Пскове, и решилась расставить точки над i.
А перед этим две осени за свой счёт приезжала сдавать аспирантские экзамены, поскольку ушла из университетской археографической лаборатории в свободное плавание, и по обязанности или усердию коллега телегу на меня написал в аспирантуру ЛГУ, чтобы отчислили, раз в СГУ я больше не работаю, но там не обратили на неё внимания, к экзаменам, во всяком случае, допускали по ходатайству Натальи Сергеевны.
Философию-кандидатский минимум на истфаке я сдала без проблем, а вот на кафедре русской литературы возникли проблемы. После гибели брата читать пропитанные если не атеизмом, то экивоками в сторону марксистских гуру монографии советского разлива я себя заставить не могла и озвучивала свои собственные интерпретации классиков.
Мне хоть и поставили "уд", но комиссия в шоке была и, помню, Георгий Пантелеймонович Макогоненко так ласково меня уговаривал в укромном уголке кафедры читать монографии хотя бы членов приёмной комиссии.
Примерно то же самое и Наталья Сергеевна мне говорила в нашу последнюю встречу в Питере: что образование у меня протуберанцами, тут пусто, тут густо, так не годится, нужно взять себя в руки, затянуть пояс, убрать пробелы и "занять своё место в культуре".
А я после ухода из археографической лаборатории поработала на подготовительном отделении университета, читала там лекции по всему школьному курсу литературы и по каждому писателю составила своё собственное мнение. У меня были ребята-историки, отслужившие в армии, какие-то филологические отвлечённости их не интересовали, да и меня тоже, важно было соотношение литературы и жизни.
После Пскова, когда снова год на подготовительном отделении я преподавала, у меня была коми группа и какие-то дополнительные лекции для заочников, и тут мне тоже вполне хватало моих познаний, я просто пересказывала им тексты русских классиков со своими собственными комментариями. В общем, никакого стимула читать чужие монографии у меня не было, на сессию я больше не поехала, и на этом моему обучению в аспирантуре пришёл конец.
Наталью Сергеевну спустя несколько лет уже в самый последний раз я повидала в Сыктывкаре, она приехала читать лекции в университет и попросила меня найти и отксерить ей из богослужебного сборника погребальные стихиры Иоанна Дамаскина.
Столько воды за это время утекло, так основательно всё забылось. И вдруг - оживает. Лежат где-то в старой жестяной коробке из-под конфет фотографии с археографической практики, где мы, студентки, как цыплята вокруг наседок собрались возле Натальи Сергеевны Демковой и Татьяны Фёдоровны Волковой.
Была совместная археографическая практика древнерусских семинаров ЛГУ и СГУ в Перми. Смотрю сейчас на эти фотографии, на склонившиеся над громадами старинных фолиантов девичьи головы, с ностальгией.
Наталья Сергеевна была ученицей Ерёмина и Малышева, после смерти Ерёмина долгие годы читала в ЛГУ лекции по древнерусской литературе и вела семинар, поставляла кадры для отдела древнерусской литературы Пушкинского Дома и отделов рукописей, десятки дипломниц и аспиранток прошли её школу. Я же попала к ней на третьем курсе и первое время её боялась.
Её огромная, заставленная и заваленная книгами профессорская квартира в старинном доме на Петроградской стороне наводила на меня благоговейный ужас. И хотя нравы у древников были простые, студенток приглашали на общие застолья вместе с профессорами и академиками, но чувствовала я себя на этих застольях как хоббит на пиру у эльфов, не в своей тарелке.
С удовольствием выполняла её поручения, однажды, помню, она поручила мне встретить одного академика в международном терминале Пулково и что-то ему передать. Мне понравилось, тем паче, что обратно из Пулково академик любезно предложил мне вернуться в город на его машине, и по дороге рассказывал о своих впечатлениях от того зарубежного конгресса славистов, с которого вернулся.
Пожалуй, если бы только этим дело и ограничилось: выполнением поручений вне дома и помощью при организации застолий, - я бы чувствовала себя уверенней. Но надо было ещё "искать своё место в культуре"!
Помню, как сдавала английский при поступлении в аспирантуру. Наталья Сергеевна дала мне переводить обязательную монографию по старообрядческой литературе, и я так с ней намучилась и так боялась экзамена, что переборщила с успокоительными. Экзамен сдала на твёрдую четвёрку, но на обратном пути к друзьям, у которых остановилась на время экзаменов, заснула прямо в троллейбусе и проснулась уже без сумки, где были все мои деньги, документы и обратный билет.
Сейчас при подобных обстоятельствах я умерла бы на месте. И 15 лет назад, когда работала на Рублёвке в частной школе, так этого боялась: нечаянно уснуть в транспорте и проснуться без сумки, - что старалась не садиться. Но тогда, 30 лет назад, вернувшись в университет и выяснив, что ничего я там не забыла, точно украли, я просто написала заявление в ближайшем отделении милиции, заняла денег на билет и благополучно улетела домой, к годовалой дочке.
Самой большой проблемой было заново достать билет, в чём мне помог остроумный приятель, позвонивший в Пулково якобы из отделения милиции и попросивший посадить меня на моё же место, за которое мне просто пришлось второй раз заплатить.
Все эти высшие сферы, в которых вращалась Наталья Сергеевна: международных конгрессов славистов, академиков и профессоров, - не то что бы мне не нравились, нет, но совесть нашёптывала, что не по Сеньке шапка, всяк сверчок знай свой шесток и прочая, прочая...
На той же Рублёвке, помню, приглядывая за детьми банкиров-наркоманов, я как-то на прогулке отвечала на анкетку в глянцевом журнальчике, и результат меня поразил: вышло, что самой подходящей для меня профессией был бы бухгалтерский учёт.
Теперь думаю, что так оно и есть. Чтобы женщине пробиться в науку - нужно многим пожертвовать, а для этого иметь не только призвание, но и сильный характер.
Сильный характер и в обычной жизни не помешает: коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт... Но чтобы десятилетиями, всю жизнь, заниматься только древнерусской литературой, аргументированно датировать "Слово о полку Игореве" (Наталья Сергеевна считала, что оно в 1194-1196 гг было написано) или найти новые списки "Жития протопопа Аввакума, им самим написанного" и воссоздать полную историю его текста, нужно очень любить свою работу, все эти пыльные древние рукописные книги.
Уметь видеть за строками на пергамене или старинной бумаге их авторов, книжников, один из которых тысячу лет назад написал: "Книги суть реки, напояющие вселенную"...
Почему во второй половине XX века к берегам этих великих рек в основном женщины подходили, объясняется просто, при помощи того бухгалтерского учёте, склонность к которому отметил во мне глянцевый прорицатель: Наталья Сергеевна была, ох, как права, когда советовала мне затянуть пояс.
Другая её аспирантка, помню, ездила в отдел рукописей Публички со своей пол-литровой баночкой сваренной в петергофской общаге гречки, поскольку наличия денег на библиотечную столовую аспирантская стипендия не предусматривала.
Ну а я, недолго поразмыслив, решила, что наука немного потеряет с моим уходом, а кушать хочется всегда, и отправилась на поиски более доходных мест.
Интересно, что делают книжники в Царствии Небесном. Одним глазком хотелось бы посмотреть. Прислужить на их пиру, встретить запоздавшего гостя, провести к накрытому столу. К берегу реки, напояющей вселенную.
Авось, не прогонят. Судя по тому, какими они на земле были - не прогонят, пригласят за общую трапезу...