Надо жить...

Вадим Ирупашев
     Он лежал в постели, закрывшись с головой одеялом, слышал, как жена на кухне гремит кастрюлями, и притворялся спящим.
     Он знал, что жена заглянет в комнату, где он лежит, и крикнет: «Вставай, старый чёрт, кончай дрыхнуть!» Она уже давно не обращалась к нему по имени.
    
     В это утро ему повезло: выходя из дома, он не встретился с женой.
     Он без цели ходил по улицам, а когда уставал, садился на скамейку, закуривал, думал. Думал он о жене, о своём одиночестве.
     Жена была моложе его, но уже давно болела. Чем она болела, он не знал, и думал, что у неё какая-то женская болезнь, о которой спрашивать неудобно. Жена говорила, что скоро умрёт, а он не знал, будет ли он оплакивать её, и станет ли ему жить без неё легче.
     Гуляющие по бульвару люди не интересовали его. Но, бывало, на скамейку к нему присаживались пьяные. Они пытались говорить с ним о Боге, — с длинными седыми волосами и бородой он был похож на священника. А когда он говорил им, что не имеет никакого отношения к церкви, то не верили ему, жаловались на свою неудавшуюся жизнь, каялись в грехах, просили у него благословения. Как-то пьяный парень опустился перед ним на колени, плакал и умолял отпустить ему грехи.

     Придя домой, он тихо, стараясь не шуметь, прошёл в свою комнату и, не раздеваясь, лёг на кровать.
     Слышно было, как за стеной в своей комнате храпит жена.
     Он разделся, лёг под одеяло, повернулся лицом к стене и долго так лежал, пока не уснул.

     Проснулся он поздно. В квартире было непривычно тихо. Он удивился, с трудом поднялся с кровати, оделся и вышел на кухню. Но жены там не было.
     На цыпочках прошёл он к её комнате. Дверь была открыта. Он заглянул в комнату. В полумраке на кровати лежала жена. Лежала она на спине, голова повязана белым платком, глаза открыты и неподвижны.
     Подождав немного и борясь с собой, он осторожно, стараясь не шуметь, подошёл к кровати, затаив дыхание, прикоснулся кончиками пальцев ко лбу жены и ощутил холод. Он понял, что жена мертва.

     Всё, что было потом, казалось ему сном: врач, подтвердивший смерть, агент ритуальной компании, с которым он заключил какой-то договор, кладбище, гроб, исчезающий в провале могильной ямы.
     Приятель увёз его к себе домой. И несколько дней они поминали покойницу.
     Приятель развлекал его анекдотами, пустыми разговорами, бегал в магазин за водкой.
     Прошло несколько дней. Опьянение ему уже не помогало, а вызывало только отупение и тошноту. И приятель отправил его домой.

     Потянулись длинные, однообразные дни. Чем заполнить их, он не знал. И что делать с собой, не знал.
     Жену он не жалел. Уже несколько лет они друг с другом не разговаривали, общались только по необходимости. Но смерть жены разрушила уклад его жизни, пусть тяжёлый, порою невыносимый, но к которому он привык.
     И он приходил в отчаянье, когда представлял бесконечную череду дней, которые надо прожить: утром поднимать своё жалкое тело с кровати, насыщаться едой, пить водку, а ночью мучиться бессонницей. И так изо дня в день, не зная, когда придёт смерть и наступит избавление.
     Тяжело ему было ночью. Он не мог заснуть и иногда слышал странные звуки, доносившиеся из комнаты покойной жены. А как-то услышал её голос. Он приложил ухо к стене, долго стоял, слушал, но понять, о чём говорит жена, так и не смог.

     Из дома он выходил только для того, чтобы купить водки и немного еды.
     Его мучило одиночество, но ему не хотелось никого видеть.
     Как-то в дверь его квартиры постучали. Он затаился, подошёл к окну, приоткрыл занавеску и увидел уходящего приятеля.
     Приятель остановился и долго смотрел на окна его квартиры.

     Положение его с каждым днём становилось всё отчаяннее. Он был в растерянности. Не знал, как жить, что делать со своей жизнью, бессмысленной, ничтожной, ненужной никому, даже ему самому. И всё чаще его посещали мысли, от которых ему с трудом удавалось избавляться. Он стал задумываться о самоубийстве. И укреплялась в нём мысль: «Смерть не страшна, а страшна жизнь».
     И в длинные бессонные ночи он мечтал о самоубийстве и убеждал себя, что в смерти нет ничего страшного, и что со смертью он, жалкий, никчемный человек обретёт свободу от жизни, бесплодной, тусклой, безрадостной, и обретёт новую жизнь, долгую, счастливую и прекрасную.

     В эту ночь он принял окончательное решение. И сразу почувствовал непривычное для него спокойствие, лёгкость в теле, и мозг заработал ясно и чётко.
     Его уже не пугали ни гроб, ни похороны, ни разложение трупа в могиле. Смерть стала для него желанной. И когда он ощутил в себе эту спокойную готовность умереть, то впервые за всю свою жизнь испытал глубокую радость.

     Утром он проснулся с той же радостью в груди и готовностью умереть. Но боялся приступа страха, который мог бы овладеть им, подавить его волю. И он решил выпить водки.

     У магазина, куда он пришёл за водкой, лежал пьяный парень. Маленький, пухленький мальчик с удивлением и страхом смотрел на страшного дядю. Из магазина вышла мама мальчика, взяла его за руку и повела за собой.
     Он смотрел на уходящего с мамой мальчика, и казалось ему, что этот мальчик — он сам, родившийся для новой жизни, долгой, светлой и счастливой.

     Он не стал пить купленную водку, решил совершить самоубийство с трезвой головой. Но весь день он находился в состоянии какой-то прострации. А к вечеру его сморило, и он уснул.

     Утром он проснулся с тяжёлой головой и удивился, что ещё жив, тогда как вчера он должен был умереть.
     Он вспомнил вчерашний день, вспомнил сценку у магазина: пухленького мальчика, его маму. И впервые за много дней вспомнил он свою мать, её лицо в морщинках, старческую шаркающую походку, ласковый нежный голос. И глаза его наполнились слезами умиления, и почувствовал он, как сердце его переполняет таинственная глубокая радость. И мысль о самоубийстве вдруг стала казаться ему ужасной.
     Видения смерти предстали перед ним в своей страшной реальности. И он уже не хотел умирать, а хотел жить, пусть жизнью серой, никчемной, презираемой, но дышать, видеть солнце и радоваться новому дню.
     Он подошёл к окну, отдёрнул занавеску. Лучи ослепительного солнца заполнили комнату, проникли в каждую частицу его измученного тела. И слышал он, как в его груди стучало живое сердце, давно умершее и воскресшее для новой жизни.