Так не бывает

Ват Ахантауэт
ААРД-ВАРК

Никогда не угадаешь, что скрывается за створками, заколоченными досками и заслонками. Можешь догадываться, даже быть уверенным в содержимом.

Но не наверняка.

Под дверью я нашла деревянный ящик. Стружки, торчащие из его щелей, пахли цитрусом. Ящик я вскрыла. Так и есть – апельсины. Прыснула: только чебурашки не хватало.

Апельсины завозились. Три штуки взметнулись вверх и раскатились по сторонам. Ящик фыркнул.

Или пукнул.

Высунулись два длинных уха. Странный чебурашка. Уши лысые. Или обритые. Треморно дрожат. Показалась морда. Длинная, кенгурячья. С поросячьим пятаком.

У меня кататонический ступор. У чудища тоже. Чёрные глазки с грустинкой остекленело смотрят на меня. Пятак настороженно принюхивается. Чудище вжалось обратно в ящик. Закопошилось, заскреблось. Оставшиеся апельсины зафонтанировали наружу.

Гугл выручил. Мой нежданный гость – трубкозуб или «земляной поросёнок». На вид – мутировавший в кенгуру заяц, с лапищами выращенной на стероидах крысы. Пятачок – последний штрих к апофеозу зоологического абсурда.

Что я буду с ним делать? Как мы уживёмся? Бесшерстный, когтистый. Весь какой-то нескладный – он мне чужд и неведом, как новый любовник, с которым ещё не. Вызывающ и подозрителен, как дизайнерские мокасины на total sale.

Никогда не угадаешь, что скрывается по ту сторону смеженных век. Можешь предполагать, что проснёшься там же, где уснул – в своей норе, среди кучек недоглоданных термитов и личинок. Можешь быть уверенным, что так и будет.

Но не наверняка.

Кому я понадобился? Почему я? Что это за ящик? Что за существо таращится на меня, прижав ладони к губам? Стоящее на задних лапах. Высокое и такое некрасивое. Где мои жуки и личинки? Помогите…

Никогда не угадаешь, что подкинет тебе судьба. Кто позвонит в твою дверь. Разносчик пиццы? Свидетель Иегов? Сосед с очередной просьбой? Костлявый паренёк в чёрной мантии с косой на плече? Ты можешь ждать кого-то. А можешь и опасаться. Можешь строить догадки, пока спешишь на дверной звонок. Можешь быть уверенным.

Но не наверняка.


ВЫСОКОМАРЖИНАЛЬНЫЙ

 - Почему обе по одной цене? – привередничал однорукий старичонка. Увядший, раскромсанный хандрой.

 - Я амбидекстер. Любую бери, папаша. Не ошибёшься.

Старик выудил из мошны деньги и протянул «продавцу». Дёрнул на себя его мозолистую руку, чуть крутанул. Рука поддалась. Обернул её газеткой, сунул подмышку и смешался с рыночной гурьбой.

 - Фурычит? – кивая на пах продавца, спросил следующий покупатель. Плешивый, носатый парень. Суетной, хрипучий, как кладбищенская калитка.

 - Так себе. Зато здоровенный. Уценяю. – конфузливым шепотком предупредил продавец. – Откручивать?

Носатый кивнул. Продавец помог впихнуть товар внутрь трёхлитровой банки. Половина свешивалась наружу. Банку укутали пакетом. Носатый приосанился и, держа перед собой банку как трофей, вперевалку удалился.

Правый глаз ушёл по баснословной цене. Пришлось устроить аукцион. Отменно зрячий, с радужкой редкого фиалкового цвета, привлёк сонмище глазолупов. Такому оку – да украшать витрину офтальмологической клиники. А достался невзрачной, захиревшей от аллергии на кошек старой деве.

Обе ноги выторговал хозяин рынка почти за бесценок. Артрит, варикоз, подагра всё же не спугнули покупателя. Тестю-инвалиду, сказал, и такие сгодятся.

Оставшуюся руку отдал даром женщине для пятилетней дочурки. На вырост.
 
Торс со всеми потрохами приобрёл начинающий хирург-имплантолог.

Одноглазая голова продавца, пока её не стащил с прилавка какой-нибудь зомбак, успела подумать: «Бывает и хуже – когда ты никому не нужен».


ВИТЕНЬКА

Болел маленький Витенька. Гулять ни-ни. Другие малыши в песочницах копошились, на качельках вверх-вниз, в классики прыг-скок, из рогаток по голубям ба-бах.

А Витеньке завидно. В окошко глядит, а по щёчкам диатезным слёзки ручейком. Горькие, как чёрная редька. Тьфу, отплёвывается Витенька.

Вдруг смотрит: одна из фигурок деревянных, Бабуся Ягуся, как по волшебству оживает. Повернула голову к Витенькиному окну, да глазом подмигнула. Витенька шарахнулся было. Но тут же прыснул от смеха: носяра-то Ягусин весь голубиным помётом изгваздан. Как давай Витенька хохотать.

Ягуся не рассерчала. Чем бы дитёнок ни тешился, только б не было ему так горестно, одинёшеньке. Подмигнула ещё раз и по площадке глазами из-под косматых бровищ зыркает. Приглянулась ей девчушка. Ягуся её пальчиком поманила, та и подошла. Она изловчилась, девчушку за ногу хвать, да в мешок. Трепыхается девочка и плачет, должно быть. Витеньке не слышно, но очень отрадно так думать.
Так всех румянощёких детишек и переманила. Мешок распух, во все стороны из него всяко-разно топорщится. А Витенька знай себе хохочет до упаду.

Эгегей!

Заголосила Ягуся, жилистым кулаком в воздухе потрясая. Оглянулась на Витеньку, третий раз подмигнула, да поковыляла в сторону подъезда.

Напугался Витенька. А тут и в дверь звонок. Динь-динь.

Витенька возьми да описайся.

Динь-динь!

Кинулся Витенька в родительскую спальню -  и в шкаф. А там дядя Толя из 78 квартиры. Мёртвый. Бякой воняет.

Закричал Витенька и в обморок хлоп.

Очнулся – стоит на детской площадке. Ни рук, ни ног. На голове шляпа. Осмотрелся. И другие детишки тут: кто мухомор, кто груздь, кто опёнок. Заплакать бы, да не можется.

Батюшки мои, заколдовали!


ТАК НЕ БЫВАЕТ

Его часто о чём-то спрашивали. Поначалу удивлялся, мотал головой – откуда ему знать? Потом привык. Стал отвечать. Чаще невпопад. Что он мог знать об их жизни? Но быстро сориентировался, научился думать их мыслями. По сути, всех интересовало одно и то же.

Все разыскивали каких-то женщин. Любимых, должно быть. Сначала потеряют, потом ищут. Странные, глупые. Он, бывало, отшучивался. Бывало, отвечал односложно: «не знаю». Или просто кивал.

Бывало, молчал. По-хорошему, ему вообще не положено с ними общаться. В плохие, непогожие дни, когда ветер рвал его волосы, а дождь молотил по телу, он вообще замыкался в себе. В такие дни он искал ответы на свои вопросы. У него их было мало, но они были.

Кто я?

Что со мной будет?

А когда его отвлекали от дум, он вообще мог послать. На х*й, например. Этому он тоже научился от них. Как и объятиям. Каждый норовил прикоснуться, прильнуть. Странно было, но приятно. Потом и сам стал тянуться, распростирать руки.

А однажды его спросили о нём самом. Впервые.

Кем стать хочешь?

А разве я могу выбрать?

Выбор невелик, но он всегда есть. Хочешь стать бейсбольной битой? Рассекать воздух? Сокрушать? Быть может, сладкоголосой скрипкой, а? Или паркетом? Лежи себе, терпи, скрипи.

Я бы хотел остаться собой…

Не, брат, не обессудь. Так не бывает.

Дровосек размахнулся и вонзил лезвие топора в молодой ствол ясеня.


ИЗ МАМИНОГО ШКАФА


Мать тюкнула Егорку в макушку, каркнула что-то назидательное и ушла. В парикмахерскую. Или к долгоносому дяде Коле, к соседу, покурить на балконе в банных полотенцах. Отцу не нравится, когда мать ходит к соседу. «Опять от тебя Коляном несёт! Ты же знаешь, у меня на него аллергия!» - ругается он. А Егорка похахатывает, глядя, как отец густо окрашивается бордовыми блямбами.

Кислотца материных духов дотянулась из коридора до кухни. Терпко надушилась, с запасом. Надолго ушла, значит. Егор открыл окно и вдохнул рыбный суп из квартиры снизу, трупный тлен – из квартиры справа. Вдохнул свободу и всёнипочёмство.

Теперь можно отпереть материн шкаф. Нет, её вычурные платья, испещрённые сумбурными узорами, мальчика не интересовали. Он их давно перемерил, вертясь перед зеркалом. В чёрном, из рытого бархата, даже выходил во двор. Оно Егору особенно шло.

А недавно он узнал, что в каждом шкафу живут скелеты. В каждом женском шкафу. В отцовском же, бесхитростном, даже моль не гнездилась.

Сейчас он откроет дверцу, и они повалятся с весёлым смехом и суставным хрустом. Стряхнут с белёсых косточек пыль и прель, разомнутся и одарят Егора беглыми улыбками благодарности. Друзей можно найти и не выходя из дома. Мальчишки из двора отчего-то бойкотировали Егора. Не звали ни в футбол поиграть, ни покурить за гаражами. Ну и ладно! Он сам соберёт свою футбольную команду!

Первым Егор увидел довольно свежий скелет. Ну как скелет – мясо на костях ещё пласталось. Волосы слиплись паклей на клеклой черепушке. Егор запихнул скелет обратно, поглубже. Пусть отлежится. Мальчик нащупал голую, сухую кость и потянул за неё. Ну наконец-то! Настоящий скелет! Егор включил радио, заиграл гимн Мундиаля - костлявый незнакомец тотчас же вскочил на ноги и ритмично задёргался, редкозубо прищёлкивая.

Следующий скелет никак не желал присоединиться к товарищу. Лежал на полу в позе эмбриона и вяло дрыгал предплечьем. Егор рассмотрел находку: бедолага где-то обронил большеберцовую кость. Эх, придётся посадить одноножку на скамью запасных, вздохнул Егор. Зато остальные «футболисты», ободрённые гимном, уже самостоятельно рванувшиеся из шкафа, оказались, к радости мальчика, в отличной спортивной форме!

Они, послушно выстроившись за Егором, хроманули в гостиную. Пока мальчик расковыривал свой нос в раздумьях, как расставить игроков, скелеты шустро разбились на две команды и завертели головами в поисках долгожданного мяча. Чёрные провалы глазниц дружно остановились на стоящем в центре комнаты Егоре. В ту же секунду команда повалила своего освободителя на пол, десятки костлявых рук мёртвой хваткой скрутили мальчика. Со «скамейки запасных» поднялся одноножка, доковылял до поверженного Егора и одним ловким рывком сорвал его голову и положил в центр «поля». Скелеты одобрительно заулюлюкали.

Кто же забьёт первую голову?