Неуместно было бы думать, что день прошел зря. Адам Гемгольц расценивал день лишь как увертюру к ночи и то, как она была сыграна, имело бесспорно важное, но не решающее значение для всего его произведения. Или если быть верным: произведений. Ибо уже 65 лет как, каждую ночь Адам производил карты. На бумаге, тончайшей росписью, без ошибок и белых пятен неясности.
Карты звуков неба для тончайшего познания вечности и для удобства странствующих имевшие карманный формат, небесными наблюдателями приобретались исключительно по предварительному заказу, строго в рамках условий подписанных кровью договоров и уже никто из ныне живущих не мог быть включен в этот узкий мир ценителей. Карты готовились по лунным циклам, а регулярное, невоздержанное и бездумное использование их приводило сначала к бессоннице, затем к зависимости, а после к безумию.
По сути своей это были сложенные в 8 раз листы самодельной и качественной бумаги Верже, на которых были искусно изображены созвездия с перфорированными отверстиями в центрах звезд их образующих, часть изображений и декора наносилась тушью, контуры, соединений остова скелетов фигур между отверстиями были проклеены черными волосами Адама. Даже мелкие штриховки поверх тушевки оклеивались волосками разной длинны. Ни одна карта не имела свободного от воздействия руки Адами места, все межзвездное пространство заполняли диковинные звери, растения и формы, туманности и спирали галактик. Каждая карта вставлялась в деревянный пенал, оклеенный кожей и тисненый золотом. Все надписи и пояснения на карте выполнялись каллиграфически различно от творения к творению, но всегда на латыни. В пенал к карте вкладывалась то, что для клиента подписывалась как оркестровка на титуле, представляя собой не прошитую пачку странной тонкой бумаги серого цвета, листы были пронумерованы, но чисты в том месте, где обычно нотные крюки теснятся и скачут по линиям. После первого исполнения оркестровка истлевала в прах и далее карта могла лишь исполнять музыку своего созвездия лишь монодически. Адам не подписывал своих работ.
Клиент, получив посылку с пеналом, имел возможность один раз прослушать все произведение в полном оркестровом исполнении и далее только общую мелодику без акцентов, парафраз и ньюансов. Для этого клиент брал пенал и ночью сообразно с датой и временем отправлялся в место избранное им для небесных наблюдений, сокрытое от глаз посторонних, будь то крыша его дома или лесная чаща. На месте, строго по часам, положив оркестровку перед собой на землю, клиент разворачивал карту двумя руками, взявшись именно там, где отмечено и куда сходятся все волоски на карте и наводил отверстия в карте на соответствующие им звезды в небе. Отчего музыка небес проникала в смотрящего, он наслаждался ей внутри себя и любой другой стоявший рядом, принял бы эти действия за чудачество, если бы не тот факт, что листы оркестровки, вспыхивая разлетались на пыль, которая поднималась к вытянутой над ними картой и поджигала красными угольками в разных местах сообразно темпу и голосам изображенное на карте.
И неуместно было бы думать, что за всем этим в средневековых обагренных датах росписей контрактов картографа и клиентов, скрывался какой-либо заговор, тайный культ, алхимическое деяние или иное явление, потребное играющим в собственные игры людям. Адам видел в этом лишь вид искусства избранных, доступный ему также привычно, как слух и зрение большинству из людей и необходимый к излиянию. Избранные же, видели в картах звуков безграничный разлив гения Адама, прикасавшегося к музыке необычайно чутким волосяным покровом кожи.
Хотя некая не человеческая тайна все же обреталась в глубине веков, ибо без нее Адам не был бы Адамом, а его покупатели не зависели от его творений. Но неуместно забегать вперед.
Итак, день прошел не зря. Адам съездил в город забрал на Вефлиемской площади книги, пополнил запасы туши, ингредиентов и смол для клея и бумаги, пообедал в Трех хлебах и с удивлением отметил, что на Карловом мосту стало меньше нищих, а на обратной дороге на тропинке вдоль Чертовки, подобрал холст. Хотя совершенно не планировал этого делать.
Неуместно, но совершенно случайно, он наступил на него, остановившись, чтобы закурить трубку и совершенно точно он ощутил его вкус. Грибной. Вкус сильно перебивал послевкусие от печеной утки и навязчиво манил своей дикостью и первородностью. В маленьком рулоне, перевязанном канцелярской бечевкой, грибы тесным строем чернили грунт и олифу, отчего изображенный на нем портрет утерял свое исконное обличье и размывался в темное пятно. Адам без раздумий, именовал его «Портретом с грибами», закусил мундштук трубки и свернув обратно, воткнул его в карман пальто как трубу, задымив при это сам, как было бы сообразно самой заурядной печной трубе на крыше.
Именовать обретенные вещи, было привычной процедурой знакомства с миром у Адама. Правда не всё в этом мире требовало Адамового поименования, поэтому многие названия сохраняли форму привычной всем знаковости и поверхностной знакомости, то есть жили в мире Адама с именами, присвоенными другими людьми, которых Адам в большинстве своем не знал. Как в прочем и даже в меньшинстве.
Карлов мост Адам звал Закопанный меч, а лавку книг на Вифлемской площади – Нора. И видимо каждое название проникало в истинную суть вещи, но средства языка не всегда отражали это. И этот странный список можно было бы продолжать, но уместно было бы только заметить, что карты и оркестровки свои Адам называл «вязи», а музыку – «дыханием». Хотя и само дыхание, также оставалось просто дыханием.
И неуместно было бы даже подумать, что Адам был необычен. Адам Гемгольц не вмещался в не и в обычность, и тем более между ними. Он был собой. Последним великоморавским драконом Чехии.
Хлебное дело переписчиков и толкователей, за многие века исказило суть имени, которое Адам принимал из мира людей, как сообразное себе. Оборотень. И здесь весьма уместно было бы думать что зверь, превращающийся в человека именно оборотень, а не феномен. Но он - последний, а потому все же феномен. И более того он не зверь. Люди же превращающиеся в зверя даже не оборотни, потому что последние войны прошедшие перед саркастическим взором желтых глаз Адама и победивший в них массовый потребитель, убедительно показывали, что это лишь в терминологии Адама: «онастоященные».
Дома, за ужином, Адам вспомнил о портрете с грибами и прежде чем продолжишь работу над очередной картой, он развернул в его мастерской и потратил полчаса на очистку красочного слоя от почерневшего лака. Контуры портрета выступили яснее, задний план стал отдавать небесной синью, лицо же проступило пятном и никакой ясности об изображенном не дало.
Осмотрев холст, поеденный плесневелыми грибками, Адам пришел в выводу о бесполезности реставрации, так как переклеить холст уже видимо не удастся. Но внутренний глаз и слух говорили Адаму, что Портрет чем-то очень важен именно ему и что Адам не замечает чего-то скрытого. Поэтому он отложил его на завтра. Грибной вкус наполнил мастерскую и Адам срочно его перебил клеем, вываренным по своей формуле, с острым запахом хвойного леса.
Драконы от рожденья имеют сложное осязание волосками на коже, поэтому карта мира и восприятия дракона куда богаче чем у человека. Адам рисковал лишиться этого, но получилось так, что волос в новом обличье стало больше и чувство это усилилось. Обратившись в человека 450 лет назад, Адам использовал свои волосы, что бы передавать то, что доступно дракону и только узкому кругу лиц.
Было бы неуместным думать, что Адам делал только карты и жил здесь под Прагой все эти годы. Адам расценивал место лишь как дань родства с землей, это имело важное, но нерешающее значение. Ранее Адам делал скрипки в Италии, потом печатал книги в Голландии, теперь в новом послевоенном мире он освоил карты, рядом с Родиной. Объединенные музыкой неслышимого человеком мира, все его произведения становились частью исчезающего дракона, поэтому теперь Адам уже точно знал, что обратное обращение своими силами уже невозможно. Сделанное однажды чтобы его спасти, оно слишком очеловечило его и слишком истратило его силы к возвращению.
Поздним утром, обычным в распорядке вальяжной плавности вековой привычки нашего героя, портрет стал пахнуть слабее и вместе с перебивающим грибы утренним кофе, Адам решил дать ему еще один шанс. Он переклеил слой краски и начал снимать старый гниющий холст. Отпивая кофе, он склонился над портретом с грибами и прядь его длинных волос упала на уже снятую часть холста. Звуки земли ворвались в разум Адама и он всегда прикованный к небу, резко ощутил всю силу знакомства и родства Портрета с грибами, а точнее его с автором.
Это был автопортрет. Написанный последним драконом Полабии, более старшим и более сильным, чем Адам. Марк, как тут же поименовал его Адам, писал себя со своего человеческого обличья 110 лет назад, кистями из своих же волос и на тонкой проклейке марли из необращенных драконьих волос. Портрет пел. Адам резко откинул волосы и взял портрет в руку, потом приложил его к макушке и закрыл глаза.
Марк пел ему и более того для него, потому что знал, что травля не прекратится, а обращенные драконы скрыты по всей Европе. Он сделал сотни таких портретов и только два дошли до адресата. Адам раскрыл глаза, наполнившиеся светом и отъял руку с холстом. Допив кофе, Адам взяв портрет с грибами, вышел в маленький садик своего дома, где уже зацветала сирень. Посмотрев с сожалением на свой дом, он разделся до нага, вышел на газон и съел портрет с грибами. Потом вдохнул новой грудью. И сжег свой дом.
В тот день системы противовоздушной обороны Чехии, ГДР, ФРГ и Норвегии засекли неопознанный объект, который исчезал и появлялся на их радарах. К последовавшей за этим днем ночи Адам достиг подготовленного Марком убежища в Исландии. Вторым драконом, узнавшим о месте спасения от бремени человечности, была Нея из Валахии. И Она ждала его там.