Я говорю:
— Доктор я вас так уважаю, так хочу выразить вам свою признательность, за ваш труд. Да что там, за труд, уже только за то, что вы есть в этом мире и ещё на этом свете и я могу вас поблагодарить.
— Я, — говорю, — доктор, даже рассказик, из благодарности к вам, на эту тему, как вы мне помогли, как вылечили, как поставили на ноги, накропал. Ну, как сумел, как вышло, ну, что поделаешь, не писатель однако, но зато как правдиво. Стихов не умею, в школе научили только сочинение на вольную тему писать. А то бы уж я постарался бы и поэму, нет, что там поэму, героический эпос об эскулапе, о вас сваял бы, чтобы все знали, что вы, за великий человек, почти, как у Юрия Германа, дорогой мой человек.
И вот я пишу, благодарю, медалями, можно сказать, человека от чистого сердца обвешиваю, а он, почему-то не читает, ни моего рассказика, ни моих благодарственных писем ему. Привык, видать, доктор к такого рода, выражению благодарности от неблагодарных пациентов.
Но мне же хочется, ух, как хочется, так хочется, что аж, зубы сводит и ноги ноют, от желания выразить свою признательность за то что, этот, вроде, врач, попутал своё предназначение, и вместо того, чтобы облегчать людям страдания, он им кошельки их облегчает, доставляя при этом не только моральные, но и физические страдания после своих манипуляций, называемых, почему-то – врачеванием.
И я понимаю, что быть одним из многих уже не получается, на тебя никто внимания не обратит, и этот костолом-целитель моих ног и моего здоровья, тоже, и потому, набравшись не смелости и наглости, а сарказма и злости, потому что хранить память о плохом не умею, тоже, в школе, как видно, не научили, и пишу этому врачу, опять пытаясь его поблагодарить, даже вспомнив его имя, хоть и без фамилии – Гена, потому что, вот такое, оказывается незабываемым, кто именно, какой козёл, а здесь правильнее, какой крокодил, тебе ноги ломал, назвавшись при этом врачом.
Короче, отбабахал я ему текст, зная при этом, ещё и то, что он увидит только первые строки моего благодарственного письма, не вскрыв полностью конверта, и потому начал со слов, да простит меня читатель, потому что матом, я вообще-то, не ругаюсь, но тут, просто было положено и потому:
— Б#ядь, Гена, я тебя поблагодарить хотел, а ты чего, козёл?!
Для начала написал я, забыв совсем, что он крокодил, хотя без разницы уже - что тот, что этот, одинаково хорош, когда человека касается такое, и вижу, гад, читает.
Я обрадовался, потёр руки и продолжил благодарить, зная ещё и то, что человек он не молодой, этот дохтур Зло, и вряд ли блокировать умеет абонента неугодного, и опять с первых строк зачётно так, поблагодарил, что б уж наверняка.
— Садистом и мудаком надо родиться, для этого не надо и учиться на мед. факультете, ни в финансовом вузе. А ты, Гена, архисадист и архимудак, прирождённый, вон, и по ссылке зайти не умеешь, а я тебе рассказик прислал, про тебя и мною любимого. Старался.
Зато, гляжу, читать этот дохтур научился, и не плохо так, потому что и это прочёл, и потому пишу ему дальше, не устаю благодарить, выражать свою, так сказать, признательность, попутно вспоминая, чем же он ещё славен, этот умелец доктор то ли Хауз, то ли Зло, кто их поймёт.
— До старческих седин дожил, а каким родился, таким на том свете и сгодился, потому что так ничему и не научился.
А так как и это, про мудака и садиста, этот крокодил Гена тоже прочитал, то вспомнив кое - что ещё из его замечательной жизни врача, я прибавил:
— Странно, что тебе благодарные пациенты ещё ноги не поотрывали и женские груди тебе между ног не попришивали вместо твоего члена.
Это я упомянул две его специальности врачебные, написав про женские груди и про ноги. Он же не только или не совсем хирург! Он же в первую очередь, эстет! И продолжил:
— Видно, просто после твоих стараний, не догнали. Не смогли! Ты же им ноги ремонтировал! Вот они теперь только руками и могут, что написать тебе, как я, письмо благодарственное, да колёса крутить этими своими руками на инвалидном кресле, в котором они удачно оказались твоими молитвами дохтура-садиста.
Но тут опомнившись, что же это я, я же не он, я хороший, почти не инвалид, и надо бы человека ободрить слегка, не всё же удивляться тому, что ещё живой, и при этом здоровый, я, почти не мешкая, прибавил :
— Но, ты, дохтур Гена, можешь утешиться мыслью, что ты не одинок в своих стараниях приукрасить жизнь людей, доверивших тебе своё самое бесценное, что у них, теперь уже было, это своё здоровье. Правда, в том моём сочинении даже не на вольную, а на конкретную тему, ты просто эпический герой, центральная фигура, так сказать, среди остальных, таких же умельцев.
И с минуту подумав, что надо бы, что-то пожелать садисту, чтобы самому не быть таким же, что-то такое хорошее, а главное, понятное ему, я приписал в конце, пожелав ему от всего сердца и от всей души, а душа у меня, как показывает практика, широкая:
— Что б ты так жил, как те люди, к которым ты посмел приблизиться и тронуть их своими грязными загребущими руками!
Когда я поставил точку в своём благодарственном письме, выразив своё почтение дохтуру Зло, которое, тот, кому оно предназначалось, конечно же, прочитал до конца, и думаю, ещё не раз перечитывать будет, почти что, спев хвалебную оду этому мудаку и садисту, а садист он был натуральный, потому что я до сих пор весьма болезненно ощущаю результаты всех его прелестных вмешательств в мой организм, хотя прошло уже много лет с тех пор, как я познакомился с этим доктором по имени Гена, фамилию его вот, правда, забыл, да и ладно, то задался вопросом, почему, интересно, тот, мой рассказ, что написан вроде, в юмористическом жанре, когда люди его читают, то утирают слёзы не от смеха, а больше от боли, пусть иногда, и фантомной, видно, вспоминая нечто подобное, произошедшее, когда-то и с ними.
И чем больше я размышляю над этим, тем всё больше утверждаюсь в следующем:
Я думаю, в этом мире, не только в том городе, где проживал, когда-то и я, нашлось бы немало желающих написать подобную благодарность такому же доктору, какую написал я, просто боятся люди, ведь этот костолом вечно ходит с электропилой, а он не садист-одиночка, таких много, и может же не только ноги, но и голову, не случайно отпилить тем, кто не скажет ему положенного «спасиба». Это мне, считаю, просто феерически повезло, и, оказавшись на достаточно значительном расстоянии от этого изверга, я сумел отблагодарить его так, как никому ещё не удавалось, начав первые строки своего благодарственного письма со слов «садист и мудак»… Ах, нет, извиняюсь, со слова «б#ядь». Ведь и впрямь, матом я не привык ругаться. Зато этот дохтур сможет теперь выучить ещё одно русское слово, а не только «кошелёк» или «жизнь», то есть словарный запас его весомо обогатиться, не только его такое же, как он сам, старое портмоне.
13/04/2018 г.
Марина Леванте