"ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ" (генеральская история).
За круглым столом, забравшись на прохладный стул, я рассматривала картинку в журнале. Это был "Последний День Помпеи". Мне было шесть, и бабушка привезла меня на поезде в Москву. Картинка была небольшая, страшная и совсем настоящая, бабушка объяснила мне, что это землетрясение; я рассматривала её всегда, когда оставалась в комнате одна и боялась, что и у нас может быть землетрясение, и мы не сможем убежать, полуодетые, голые, как на картинке, и за нами будет гнаться красное жаркое пламя. Я засыпала одетой, бабушка удивлялась, садилась со мной, и держа за руку, раздевала полусонную.
Но Помпея мне не снилась.
Мы ехали к бабушкиной сестре, у которой муж был генерал. В поезде было много солдат, и, они, почему-то все толкались в нашем красивом купейном вагоне, курили и шутили с проводницами. Как-то проводница сказала:
- Вот и жениться тебе теперь пора, парень...
- А вот моя невеста растёт!"- ответил солдат и показал на меня.
И все солдаты, и проводница засмеялись.
Я прибежала в купе и прижалась к бабушке, покраснев... Но не рассказала ей. А когда засыпала под стук колёс, на верхней полке - представляла красивого солдата и пряталась под одеяло.
А перед самой Москвой заходили по вагону цыганки, красивые, шуршащие, как стрекозы, с косами; одна села у нас в купе, расправила юбки и сказала: "Будешь, бабушка, жить долго, девяносто один год проживешь, слушай... Дети будут любить тебя" - и улыбнулась мне. Бабушка смеялась. Говорила что "не хочет столько"..
Генерал оказался очень хороший и добрый, совсем не строгий, он был в майке, с курчавыми волосами и в очках, маленьких и круглых.
В генеральском доме было несчастье, оно произошло осенью, на субботнике. Все вышли на субботник, намели большую кучу мусора и листьев, и в костёр попали банки, старые, с краской. Одна банка и взорвалась, и облила лицо Алешки, генерального внука, отец Лешкин тогда выпрыгнул с балкона третьего этажа, услышав взрыв...
- Мариночка, у Алеши лицо .. обгорело, - подбирала слова бабушка. - Ты его когда увидишь - не пугайся... Но я испугалась, только тихо, "в себя". Потому, что лица у Алешки не было. Бабушка говорила, что он не пойдёт в школу, как я, что будут приходить учительницы "на дом". Ещё говорила, что ему сделали несколько операций, чтобы он смог дышать.
Генерал садил Алешку на колени, а дочь, приемная, мама Алешки, сразу выходила из комнаты. Я не понимала, почему.
Бабушка рассказывала, что они взяли маленькую Олю из детдома, и что у Оли не было даже одежды, был один БАНТ. А у Лешки волосы были белые и мягкие, длинные, почти до плеч, когда все мальчишки у нас в садике были почти лысые и с чубчиками. Он даже был очень красивый, Алёшка, если только на лицо не смотреть. Но я привыкла.
Тётя Оля, Алешкина мама, "очень изменилась", - так говорила бабушка, шёпотом, когда говорила с юной, артистичной Ольгой, полуказашкой, племянницей генерала, прилетевшей в Москву на экскурсии, и остановившейся тоже у моей двоюродной бабушки, и её генерала. Ольга читала Мольера, смеялась и зачитывала вслух, призывая нас тоже смеяться, но я не понимала, говорила что не смешно..
- Вырастешь - будешь смеяться!!
Ольга притаскивала домой старые разрисованные вазы,торжественно поднимала их кверху, и мы с Алешкой рассматривали их, лёжа на красивом большом ковре.
Бабушку Машу, жену генерала, я недолюбливала, она казалась мне злой, несмотря на то, что все время улыбалась, и ворчала тоже смеясь, перевешивая генеральский китель со смешного гнутого стула:
- Генерал, пиджак не потерял?
- Это тебе кажется, что она смеётся, - объясняла бабушка.
Было очень суетно, все куда-то уходили, приходили. Мы с бабушкой в Кремль, Ольга по концертам, а вечерами сидели за круглым столом. Пили чай с шоколадом, шуршала фольга, красивый узорчатый дымок шёл от чашек вверх, а генерал рассказывал, как он маленький порвал штаны и не вышел к доске из-за этого, получив двойку. Алёшка тяжело дышал, но смеялся со всеми. Потом в проёме показывался папа, тихий, и почти невидимый, как тень, Алёшка, соскальзывая с генеральских коленок, бежал к нему, и за столом становилось тихо. А когда мы утром с бабушкой уходили - Алёшка уже стоял у двери, провожая нас.
- Давай возьмем Алешу с собой, - дергала я бабушку за рукав, просила.
Но подходила тетя Оля, и уводила молча Алешку.
- Вы показывали это... маме? - говорила Тетя Оля, оглядывая наши с бабушкой продовольственные покупки...
- Ну, она видела... это? - говорила она, напрягаясь, а мы все не понимали, что едят в этом доме уже отдельно.
Мы пробыли у них пол-лета.
Первая уехала Ольга. И стало тихо в доме. Я даже заскучала, и хотела, чтобы она читала вслух Мольера.
Потом ушёл Лешкин папа, тот, который прыгал. "С одним портфелем" - говорила бабушка.
Потом уехали и мы с бабушкой, потому что мне в первый класс, и бабушка уже купила мне в Москве белый и черный фартук...
Я больше никогда не видела Ольгу, но спустя много лет приезжала к нам в гости Ольгина дочка, умная, изящная полукровочка, очень взрослая для своих пятнадцати.
Я больше не видела генерала, он вскоре умер, а жена его, бабушкина сестра, прожила долго, и неохотно отвечала на наши письма.
Я не знаю как сложилась судьба у Алешки.
Я так и не прочитала Мольера...
Моя бабушка слегла в 90, и когда ей исполнился 91- тихо умерла.
До сих пор вздрагиваю, когда вижу "Последний День Помпеи", даже чувствую прохладу деревянного изогнутого генеральского стула и вспоминаю всю эту историю...