(фрагмент)
Замечено, люди, прошедшие войну, не любят о ней рассказывать. Так и наш мичман ФэПэ – хранил в себе свою военную и героическую молодость. И только изредка, в минуты каких-то внутренних откровений, он вдруг выплеснет из себя фрагмент пережитого, а потом кроме как «на гауптвахту» от него почти ничего и не услышишь.
– Было дело, – вспоминал он с задумчивым выражением лица, – шли мы по спокойной воде в Карском море. А море это спокойным почти и не бывает. А здесь – как по озеру. Время осеннее. Воздух морозный. Идём полными ходами узлов под пятнадцать. В 44-м немецкие лодки сильно пошаливали до самого Диксона. А здесь буквально месяц назад два наших однотипных тральщика ушли на дно у острова Белый вместе с «Мариной Расковой», которую они сопровождали. Немцы применили новый тип торпеды. Сразу и не поняли. Думали – мины. Вахта в ходовой рубке была усилена. Смотрели в оба. На такой гладкой воде перископ подводной лодки был бы сразу обнаружен. Все пушечные и пулемётные расчёты были на «товсь». Минёры – тоже. И вдруг доклад вперёдсмотрящего:
– Прямо по румбу плавающие предметы…
Командир взял бинокль, вгляделся.
– Утки! – произнёс он. – Курс прежний. Сколько на румбе?
– Девяносто пять, – отозвался рулевой.
Курс, как сейчас помню. Шли на восток в своей оперативной зоне. Утки не редкость в тех краях. Но здесь громадная стая. Просто отдыхали на воде, ничего не подозревая. А тут наш тральщик – в самую их гущу. Думали, взлетят. Ан – нет. Жирок за лето нагуляли, лишний подъём, как бы, в тягость. Вожак решил схитрить: взял и занырнул. Ну, а за ним и вся стая. Командир наш был дока, соображал за секунду. В это время командир БЧ-3 со своими минёрами как раз на юте возились со своим боекомплектом. Командир пулей выскочил на крыло рубки и в рупор крикнул в сторону кормы:
– Михеич, две глубинных, интервал 5 секунд, установка на 30 футов, приготовиться… Товсь! Первая пошла! Вторая пошла!
Минёры сработали безупречно: скатили свои бомбо-бочки на счёт раз-два. За кормой тут же прогремело два взрыва, два столба воды взметнулись толстенным фонтаном, минёров обдало, как из брандспойта, корму взрывной волной подбросило, будто пинка тральщику дали из глубин Карского моря. Когда вода по корме осела, увидели мы картину: вся стая всплыла вверх ногами. Оглушило, видать, уток не слабо. Командир уже пошёл на разворот, переложили руль право на борт, корабль быстро подошёл к оглушённой стае, а кок с сачком наловил этих уток с юта столько, что и не сосчитать – гора.
– Сотня будет и – хорош! – крикнул с мостика командир. Чтобы каждому по утке. Остальных брать не будем. Может, потом аклимаются… Они же, наверное, на юг собрались лететь.
На следующий день устроили в обед настоящий пир-горой. Кок запёк в духовке каждому по утке. С корочкой. Лежали на тарелках эти утки перед каждым членом экипажа в том же положении, что и в море после взрывов глубинных бомб – вверх лапами. Только общипанные и разделанные, и жир с них стекал от предчувствия долгожданной трапезы. А время было военное, жрать хотелось всё время. Кок к уткам подал на столы белый хлеб из остатков американской муки, что ещё в Сент-Питерсберге загружали на переход через Атлантику. Хлеб, надо доложить, был удивительный: буханку прижмёшь ладонью к столу, она аж расплющится до состояния блина, потом отпустишь, а она опять в свои формы входит и даже, такое впечатление, больше становится. На всю жизнь запомнился тот обед с утками из Карского моря.
А на обратном переходе мы точно также с немецкой субмариной поступили. Море, правда, волноваться стало. Шли с килевой качкой, зарываясь временами форштевнем в воду. И вдруг по курсу, почти под носом всплывает подлодка. Номер читается невооружённым глазом: U-362. Командир даже не задумался, дал телеграфом “Full speed” и шарахнул по рубке форштевнем. А в форштевне таранный отсек – полтора метра высококачественного бетона американцы залили. Как раз на этот случай, видать. Удар был страшенный. Думали, сами поломаемся вдрызг. Но лодку одним ударом не потопишь. У неё прочный корпус и система живучести – ого-го! Они сразу – на погружение. Пусть и с разбитой рубкой и помятым лёгким корпусом. Поэтому для верности командир решил ещё тут же и пробомбиться:
– Михеич! – крикнул он на корму минёрам, – шесть глубинных, интервал 5 секунд, установка на 100 футов, приготовиться… Товсь! Первая пошла! Вторая пошла!..
Уже на третьей стали всплывать по корме ящики, какие-то баки, предметы быта. Появились разводы масла и солярки. Было похоже, что немцам – хана.
– Это вам за «Марину Раскову» и за наши тральщики, – резюмировал командир.
Вот такая история с утками и немецкой субмариной, – закончил один из своих немногочисленных рассказов про войну наш мичман ФэПэ.