Мой друг Кудимыч частенько приговаривал: «Дети взрослым не игрушки». И потому буквально с рождения не баловал дочерей ни конфетками, ни куклами, а думал об их будущем.
Старшей купил комнату в Питере, младшей «Опель» из Германии заказал пригнать, старшей дачу построил, младшей тоже, на расстоянии в несколько километров, по принципу «чем дальше, тем родней».
И ещё при жизни раздал всё, включая трехкомнатную квартиру, кроме двух золотых коронок, чтобы никто из потенциальных наследников даже в страшном сне не пожелал ему поскорее отправиться в лучший из призрачных миров.
Распределив всё, на что могли покуситься наследники, Кудимыч как-то сразу успокоился. Морщины на лице разгладились, лицо посвежело, порозовело. Ветеран автоперевозок даже стал меньше выпивать, делая теперь это весело, красиво, с неким благородным посылом.
Раньше он быстро пьянел, терял интерес к происходящему, глядя куда-то в бесконечность тяжёлым и мутным взглядом, резко вставал и уходил спать, а утром ни с кем не общался, отвечая только при необходимости и порываясь сбежать от всех при первой возможности.
Сейчас же, оставшись без какой-либо движимости и недвижимости, Кудимыч снова ощутил радость жизни. Он не спешил насытить водкой привычный к алкоголю организм, долго и аккуратно подготавливал немудрёную, но оригинальную закуску, а выпив определённую собственной интуицией норму, неожиданно преображался. Внутри него будто зажигалась лампочка, освещая тёмную комнату и, казалось бы, такую нелепую улыбку на небритом, обычно сурово-неприступном лице.
Эти минуты, когда благостно настроенный Кудимыч рассказывал свои бесконечные истории, я любил больше всего. Я удобно сидел в кресле, время от времени, слегка покачиваясь, как поплавок на малой волне, погружаясь в неглубокий сон, и слушал его мягкий и ненавязчивый голос.
– Понимаешь, друг мой, – рассказывал как-то Кудимыч, когда хмель от неспешно выпитой под сытную закуску водки улетучился, оставив в сознании лишь осадок уверенности и покоя, – много чего происходило в моей хоть и немудреной, зато длинной жизни. Вот, к примеру, как-то поехали мы в Ленинград, на экскурсию в универсам. Тогда ещё в диковинку были такие большие магазины.
Я же, как тебе известно, в автобусном парке работал, и проблем с транспортом не было. Захотел коллектив в Ригу или Каунас, пожалуйста. Захотел за грибами в потаённое место, на полигон воинский – тоже без проблем. Полковнику знакомому позвоню, согласую, чтобы в перерыве между стрельбами проскочить. Им же, военным, тоже транспорт нужен был иногда.
Каждый, кто и где работал, тот то и имел. У нас автобусы и такси, бензин и солярка, у кого-то другого – доски и гвозди, у третьего – связи в горкоме, у четвёртого – свои люди на зоне, у пятого – мясо сразу из-под топора. Сам понимаешь, друг мой, в жизни всё может пригодиться.
А тут в универсам нашим коллегам захотелось, за покупками к празднику. Быстренько список пассажиров составили, и после рабочего дня, пока запал не улетучился, поехали.
Пока до Ленинграда добрались, завечерело. Декабрь на дворе, темнело быстро. Знающие люди рассказывали, что вполне возможно и колбаску твёрдую захватить, и пивко свежее бутылочное, и рыбку вкусную. Да мало ли чего. Нам, провинциалам, всё равно, лишь бы побольше да поразнообразней.
Выбирать не приходилось, въехали в Ленинград, добрались до ближайшего к нашему райцентру универсама, припарковались поближе и дружно ко входу рванули. Настроение, скажу тебе, приподнятое, праздничное, потому что многие в автобусе время не теряли, тренировались крепкими и прочими напитками, закусывая котлетками из нашей столовой. Полкотлетки на хлебушке с долькой солёного огурчика – лучшего бутерброда не придумаешь.
Народ по универсаму рассредоточился, корзины наполняя. Честно скажу, в своем магазинчике я и половины бы не взял из того, что там, воодушевленный общим порывом, хватал и в корзинку складывал. Ограничился бы, как обычно поллитровкой, черным хлебушком и кружком ливерной колбасы. А тут, блин, проехав 150 километров, как не брать? Зря, что ли, в город-герой приперся после тяжелого рабочего дня.
С полчасика мы с тележками по залу побегали, пока запал не поутих, и, переглянувшись с коллегами, решили к кассам пробираться. Больше, скажу тебе, разглядывали, чем покупали. Сумма-то у каждого ограниченная. И тут, друг мой, этот катаклизм и произошел. Ну как катаклизм, просто во всем универсаме в мгновенье ока вырубили свет. И не только в нем, а, как видно было в окно, во всем близлежащем микрорайоне.
Народ, ослепленный и слегка перепуганный, замер. Кто где стоял. Тихо стало, только ребеночек где-то заплакал, но тоже скоро затих, видимо, у мамаши на руках.
Понимаешь, друг мой, рядом со мной земляков не оказалось. Я, конечно, попытался найти кого-нибудь, произнеся громко в темноту: «Пассажирское автопредприятие, отзовись». В ответ мужик какой-то пошутил: «Потерялся, дядя? Не бойся, здесь все свои».
Прошло минут пять. Народ, объединенный общей бедой, начал переговариваться. Вдруг, как на стадионе или вокзале, откуда-то сверху раздался женский голос, усиленный мегафоном: «Товарищи покупатели! Соблюдайте спокойствие, не нарушайте упаковку товаров! Скоро свет восстановят. Благодарю за понимание».
И снова тишина. Люди ситуацию обдумывают, особенно фразу насчет упаковки товаров.
Чую, кто-то тихонько меня в спину тычет.
«Дядя из пассажирского предприятия, ты ли это?».
«Я», – отвечаю.
«У меня полкило портвейна в корзинке, не поможешь посуду освободить?».
«Не вижу препятствий», – мгновенно соглашаюсь.
«Ножичка перочинного нет, пробочку подрезать?».
«Нету», – сокрушаюсь.
«В долю возьмете? – вдруг слышится голос прямо передо мной. – У меня и ножичек имеется, и колбаска в нарезке».
Встали мы кружком, спинами наружу, бутылку по часовой стрелке запустили. По булькам считаем, чтобы лишнее не всосать. Хорошо стало, благостно. Выпивка в незнакомой компании быстро объединяет. Слышу, все вокруг засуетились, бульки с разных сторон раздаются, шелест вскрываемых упаковок, хруст разламываемых свежих батонов.
Народ с соседями по темноте скучковался, по полкам шарит, закусь и бутылки на ощупь подбирает.
«Кому пиво передать? – раздалось где-то слева. – Только что телегу с Жигулевским выкатили. А мне бы скумбрию в нарезке. Кто поближе к рыбным рядам стоит?».
«Окорок тамбовский устроит? – ответили ему радостно. – С пивком окорок самое то».
«Мама, – запищало какое-то дитя. – Дай пироженку. И лимонад открой».
«Товарищи! – снова раздался голос в мегафон. – Убедительно прошу, нет, требую прекратить разграбление магазина! Всё равно ведь через кассы проходить придётся! Охрану усилим!».
«Врагу не сдаётся…!» – запел кто-то администраторше в ответ.
«Последний парад наступает…» – подхватили по всему универсаму.
«Дядя из пассажирского автопредприятия, – прошептал мне прямо в затылок один из моих сотоварищей. – Водку будешь? Не бойся, я ее уже оплатил в водочном отделе».
Я от таких предложений никогда не отказывался и в ближайшие десяток лет принципов менять не собирался.
«Запивка есть?», – интересуюсь.
«Пивко Жигулевское устроит?».
Я пошарил на полке рядом и выудил коробку конфет, твердо решив оплатить все выпитое и съеденное по окончании катаклизма. А любопытно было ощутить себя участником конца света, вполне обоснованно надеясь на продолжение жизни на Земле.
И в этот момент, друг мой, свет и включили. По левой стороне универсама, напротив окон, на уровне второго этажа, были кабинеты руководства. Весь ответственный персонал выстроился, глядя вниз, как на арену цирка. Правда, без улыбок, а с укоризной. Представляю себе эту картину. Народ сгруппировался по интересам или просто по месту, где был застигнут врасплох. Юноши со старушками, девушки со старичками, интеллигенты с пролетариями выпивали и закусывали не то, что привыкли и любили, а то, что Бог послал. И такого единения я ни до, ни после никогда не видывал.
Обратно мы, сытые и уставшие, ехали в полной тишине, нарушаемой храпом отдельных, особо расстаравшихся товарищей. Я привёз домой туго набитую сумку. Когда супруга, радостно предвкушая, открыла ее, то буквально остолбенела. Три пустые бутылки из-под портвейна, пять – из-под пива, покусанный батон колбасы, погрызенный ломоть сыра, коробка конфет, наполовину опустошенная, хвост скумбрии горячего копчения, примерно треть буханки хлеба. И ещё какие-то бывшие в употреблении продукты.
– Ты там края покусанные отрежь, собаке отдай, – сказал я супруге, – и не брезгуй, всё абсолютно свежее.
***
– У нас там ничего не сталось? – поинтересовался Кудимыч, завершая свой рассказ. И пока я разливал по стопкам, он выпрямился в кресле и произнес. – Понимаешь, друг мой, сколько лет прошло, а до сих пор с гордостью вспоминаю эту историю. Ведь пришлось все покупки из корзины выложить, чтобы за выпитое и съеденное рассчитаться. Мы с тобой люди старой формации, нам за других, как за себя стыдно, а за себя так вообще втройне. Я как про очередной конец света из ящика слышу, тот случай на ум приходит. И радостно на душе становится, что чужой крошки не съел и чужого глотка воздуха не вдохнул. А ведь мог бы, как другие, в сторонку отскочить, рот и одежду отряхнуть, типа, ничего не знаю, моя хата с краю.
Кудимыч неспешно втянул водку, посмаковал привычное послевкусие и прикрыл глаза, улыбаясь своим мыслям. Улыбнулся и я, досыта насыщаясь позитивными эмоциями друга.