Третьи

Янина Пинчук
"Одни рождены для жизни, другие - для медленного мучительного умирания.

Одни всегда довольны, точнее, недовольство и радости для них могут быть сильны, но всё равно при этом смутны, неосознанны, животны. Другие осознают, видят проявления сложности - и всё-таки полны жизнью, цельны, хотя случается с ними всякое. И притом тоже очень ценят простоту и живут в ней. Третьи - разваливаются на куски, даже при полном внешнем благополучии. Вот они-то и рождены не для жизни, а для страданий.

И, может, как пугало для первых и вторых? Смерть придаёт вкус жизни. Ужас пытки оттеняет благополучие покойного существования. Люди смотрят на этих Третьих и думают: вот слава Богу, что я не таков. Какое счастье.

Но чаще нет, Третьи вызывают более приземлённую реакцию: безудержное, органическое раздражение. Их терзания, переживания, боли - непонятны и странны, кажутся неадекватными, беспричинными. Вот что способно вывести из себя - отсутствие основания. Они просто с жиру бесятся, вот и всё.

А ещё Третьи абсолютно глухи, тупы, в полном смысле слова бесчувственны. Внешний мир для них совершенно ограничен и косвен. Они аутично зациклены на себе.

В общем-то это понятно. Им приходится тратить неизмеримо больше усилий на житие, существование, как тяжело больному человеку по сравнению со здоровыми. Придите к такому человеку, он не сможет полноценно поговорить с вами ни об искусстве, ни о погоде, ни о ваших собственных делах, он всё сведёт на свои боли, выделения, лекарства, анализы, прогнозы врачей, отталкивающие физиологические подробности, не говоря уж о мириадах оттенков муки, страха и подавленности - и вас охватит глубокое, глубокое омерзение. Совсем не сострадание. Так и от Третьих отшатываются. Болезнь, умирание и нечистота вызывают самое естественное отторжение у всех нормальных людей.

А ведь Третьи действительно неизлечимо и тяжело больны. И поэтому неизбывно одиноки. Ведь можно понять, что никто не хочет иметь с ними дела и имеет на то полное право.

Это заставляет Третьих мучиться ещё больше от своей ущербности, а вследствие её непризнанности, непонятности, тотальной нелюбимости. Они то рядятся в рубища и стоят на паперти, вымаливая крохи сочувствия и доброты, то, потеряв терпение, взрываются злобой и кипящей обидой на «злых» здоровых людей. И - площадная ругань, обвинения, булыжники и разбитые окна, бессмысленный и жалкий бунт, вопли и битьё себя в грудь в попытках доказать, что они, Третьи, не хуже, даже лучше прочих, но их унижают и притесняют, так вот же вам, получите, получите, получите!.. Но здоровые сильнее, и их больше, бедные бунтовщики немедленно оказываются водворёнными в своё гетто или свою келью, ещё и с новыми повреждениями.

Именно наполучав тумаков, многие думают о необходимости оборвать свою никчёмную жизнь. А многие думают об этом регулярно. В мысли о самоубийстве нет ничего страшного и противоестественного, для Третьих это натуральная, обыденная тема для размышления, порой они думают об этом даже без особого надрыва, буднично. Но им не хватает решимости, силы, смелости (как им кажется) на такой кардинальный шаг по избавлению себя от жестокого, непонимающего и не принимающего, мира, а мира – от больного, заживо разлагающегося себя. Они продолжают влачить своё существование. Может, в этом-то и состоит в их случае – действительное мужество?"

Вскипел чайник. Алеся закрыла ноутбук и насыпала в чашку заварку.