Воздух с прослойкой воды*
Эссе
Дождь - не просто небесная вода.
Я думаю, дождь - это всегда
какой-то знак…
Э. Сафарли
Дождь не только придаёт яркости
природе, но и добавляет красок
в историю человечества.
С. Барнетт
Как-то, когда в очередной раз перечитывал хемингуэевский роман «Прощай, оружие!», моё внимание задержалось вот на этом месте в его девятнадцатой главе.
– Сильный дождь.
– А ты меня никогда не разлюбишь?
– Нет.
– И это ничего, что дождь?
– Ничего.
– Как хорошо. А то я боюсь дождя.
– Почему?
Меня клонило ко сну. За окном упорно лил дождь.
– Не знаю, милый. Я всегда боялась дождя.
– Я люблю дождь.
– Я люблю гулять под дождём. Но для любви это плохая примета.
– Я тебя всегда буду любить.
– Я тебя буду любить в дождь, и в снег, и в град, и… что ещё бывает?
– Не знаю. Мне что-то спать хочется.
– Спи, милый, а я буду любить тебя, что бы ни было.
– Ты в самом деле боишься дождя?
– Когда я с тобой, нет.
– Почему ты боишься?
– Не знаю.
– Скажи.
– Не заставляй меня.
– Скажи.
– Нет.
– Скажи.
– Ну, хорошо. Я боюсь дождя, потому что иногда мне кажется, что я умру в дождь.
– Что ты!
*В. Маяковский. «Что такое дождь? Это воздух с прослойкой воды».
– А иногда мне кажется, что ты умрёшь.
– Вот это больше похоже на правду.
— Вовсе нет, милый. Потому что я могу тебя уберечь. Я знаю, что могу. Но себе ничем не поможешь.<…>
— Это всё глупости. Это только глупости. Я не боюсь дождя. Я не боюсь дождя. Ах, господи, господи, если б я могла не бояться!
Она плакала. Я стал утешать её, и она перестала плакать. Но дождь всё шёл.
Ранее я не обращал внимания на этот эпизод. Но сейчас, хорошо помня, что чем закончилась история двух возлюбленных, Кэтрин и Генри, нашедших в своей любви убежище от ужасов войны, от собственной потерянности и одиночества:
Но когда я заставил их уйти и закрыл дверь и выключил свет, я понял, что это ни к чему. Это было словно прощание со статуей.
Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошёл к себе в отель под дождём.-
мне стало ясно, что дождь является ещё одним персонажем этого романа. Вернулся в начало романа и вновь его перечитал, выискивая эпизоды, в которых автор указывает на присутствие дождя в них. Таких набралось 27 эпизодов. В них дождь является то неким внешним нейтральным явлением, то усиливает впечатление от людских тягот входе военных действий, то оттеняет степень человеческого одиночества, то исполняет роль некой меланхоличной музыкой для двух любящих сердец. То устанавливает таинственную связь с душой странной женщины – с Кэтрин. И видится ей в нём провидческий знак – знак её смерти. А в последней главе, описывающей печальный исход, дождь - и постоянный фон происходящих событий и свидетельство того, что страх Кэтрин был обоснован. Она покидает жизнь, в то время как за окнами её палаты всё идёт и идёт дождь. Последним словом в романе является слово «дождь». В дождь уходит Генри, одинокий, потерянный, лишившийся в этом безумстве людей и государств, случаев и обстоятельств единственной своей жизненной силы и опоры – любви. И думается, если представить себе его внероманную последующую жизнь, дождь того дня будет следовать за ним долгие годы, если они ему будут даны прихотливой судьбой.
Вот эта тема, тема амбивалентности отношений человека и дождя, весьма широко представлена в русской поэзии. Её можно рассмотреть как на
примере творчества отдельных поэтов, так и с позиции некоторых содержательных концептов.
Фетовский дождь
Любовная близость. Ночное одиночество. Радость бытия. Докучливая напасть. Послание избранным. Слёзы изгнанников. Возвращённое прошлое.
Неоднократно встречаясь с этим даром Юпитера, бога дождя, А. Фет в стихотворении «Я рад дождю…» отметил в этом небесном послании три важных обстоятельства. Два приятственных, а одно – раздражающее. К первым двум относится радость за поле, за листы, за воздух, за пчёл, коим эта небесная влага принесла радость и удовольствие. А также оно дало и большую близость с возлюбленным.
Но что для меня ещё лучше,
Это — когда он её на дороге ко мне орошает!
Мокрые волосы, гладко к челу прилегая,
Так и сияют у ней, — а губки и бледные ручки
Так холодны, что нельзя не согреть их своими устами
А. Фет
Но вырывается у автора жалоба, а затем и моление к Юпитеру.
Но нестерпим ты мне ночью бессонною, Плювий Юпитер!
Лучше согласен я крыс и мышей в моей комнате слушать,
Лучше колеса пускай гремят непрестанно у окон,
Чем этот шум и удары глупых, бессмысленных капель;
Точно как будто бы птиц проклятое стадо
Сотнями ног и носов терзают железную кровлю.
………………………………………………………….
Только помилуй — не бей по ночам мне в железную кровлю.
Удручающая картина последствий затяжных ливней, изображённая в стихотворении «Дождливое лето», только усиливает претензии к богу дождя – к Юпитеру, а может быть и к Перуну, славянскому богу этого мокрого ненастья.
И тучки нет на небосклоне,
Но крик петуший — бури весть,
И в дальном колокольном звоне
Как будто слёзы неба есть.
Покрыты слёгшими травами,
Не зыблют колоса поля,
И, пресыщённая дождями,
Не верит солнышку земля.
Под кровлей влажной и раскрытой
Печально праздное житье.
Серпа с косой, давно отбитой,
В углу тускнеет лезвие.
А Фет.
Урон, нанесённый долгим ненастьем, впечатляет: полегли травы, их уже не скосить; погиб хлеб на полях, дом не достроен, новоселье отменено на неопределённый срок, не ждёт тепла земля и всё живое на ней.
И вторят этой картине две строки из другого произведения поэта.
Всё дождь и дождь, и солнце лик свой прячет,
А хлеб насущный наш гниёт в снопах.
Но вот иное время года – весной, и душу поэта наполняет радость бытия.
Ещё светло перед окном,
В разрывы облак солнце блещет,
И воробей своим крылом,
В песке купаяся, трепещет.
А уж от неба до земли,
Качаясь, движется завеса,
И будто в золотой пыли
Стоит за ней опушка леса.
Две капли брызнули в стекло,
От лип душистым мёдом тянет,
И что-то к саду подошло,
По свежим листьям барабанит.
А. Фет. Весенний дождь
И вполне понятно, что «к саду подошло». Дождь. И он нисколько не нарушил земную идиллию. Только прибавил к ней свежести и бодрости.
При этом надо иметь ввиду следующую чеканную формулировку, данную Ф. Фетом в стихотворении «Нежданный дождь»:
С небес нисходит жизнь влага,
Чего ты ждёшь, того и нет,
Лишь незаслуженное — благо.
А. Фет
Именно внезапный дождь, по мысли поэта, может естественно вписаться в органику жизни, придав ей большую благость и очарование.
Однако в конце жизни ему пришло другое мировосприятие. Опять весенний дождь, но он другой - не несёт жизнерадостность.
Из дебрей туманы несмело
Родное закрыли село;
Но солнышком вешним согрело
И ветром их вдаль разнесло.
Знать, долго скитаться наскуча
Над ширью земель и морей,
На родину тянется туча,
Чтоб только поплакать над ней.
А. Фет,1886
Плачут ли тучи, или плачет им в унисон душа поэта, которая долгие годы чувствовала себя чужой, безродственной, гонимой судьбой в родных пределах, можно только гадать. Но сколько русских эмигрантских сердец в XX веке хотело хотя бы тучкой пролиться слезами над полями вынужденно оставленной далёкой родины. Их память всё возвращалась и возвращалась в прошлое, в Россию давних лет. И им, верно, были бы близки вот эти пронзительные строки А. Фета.
И кажется, само-то небо плачет
О прежних светлых, лучших наших днях.
Дождь А. Тарковского
Эхо прошлого. Свидетель. Модератор. Вуайерист. Фрагмент мозаики. Примета.
Предлагаю прочитать шесть стихотворений Арсения Тарковского: «Как сорок лет…», «Ночной дождь», «С утра я тебя дожидался вчера», «Дождь», «Сирени вы, сирени…», «Третьи сутки…».
Медленно. В полголоса. «С чувством, с толком, с расстановкой». Одно за другим. А потом включите запись ноктюрна до минор № 20 Ф. Шопена. Зазвучит фортепьяно. И одновременно со звуками исполняемого произведения к вам вдруг вернутся только что прочитанные стихи поэта. Стихи ложатся на музыку, а музыка оттеняет их настроения и смыслы. Для меня это было так неожиданно, что я несколько раз осуществил предложенное. Мелодия волнами то уходит вверх, то ниспадает. Она то светлая, временами очень тёплая, то игриво-танцевальная, то меланхоличная, местами даже с некоторым надрывом, создавая образ какой-то потери в прошлом, отчего в ней обнаруживается и толика грусти и вздохов, и даже давнего любовного томления. Обнажённость и искренность глубоких чувств, явленных в этом ноктюрне, весьма впечатляют. Подобные качества характерны и для прочитанных вами шести стихов А. Тарковского. Они, на мой взгляд, все вместе создают нечто целое, похожее на ноктюрн – стихотворный ноктюрн. Что мне слышится в этом ноктюрне? В его начале нам предлагается проникнуться соучастием к обстоятельствам вновь проживаемой давней потаённой любви: сердцебиение на пути к дому возлюбленной, трепетное пламя свечи в её окне, и она, безоглядная и доверчивая. Ночь любви проходит, утренний отъезд любовника с осознанием вины и с надеждой на прощение. Сорок лет минуло. И остался только дождь как свидетель давнего романтического свидания, как фон грустного воспоминания о любви, не получившей продолжения, и как модератор настроения. Живы только память и дождь.
Как сорок лет тому назад,
Сердцебиение при звуке
Шагов, и дом с окошком в сад,
Свеча и близорукий взгляд,
Не требующий ни поруки,
Ни клятвы. В городе звонят.
Светает. Дождь идёт, и тёмный,
Намокший дикий виноград
К стене прижался, как бездомный,
Как сорок лет тому назад.
Как сорок лет тому назад,
Я вымок под дождём, я что-то
Забыл, мне что-то говорят…
Я виноват, тебя простят,
И поезд в десять пятьдесят
Выходит из-за поворота.
А.Тарковский. «Как сорок лет…»
В последующей части этого стихотворного ноктюрна вновь звучит уже знакомая тема – тема возвращения в прошлое, к минутам любовного счастья в нём. Но автор украшает её новыми мелизмами: тут и «капли дождевые, летящие из света в тень», и «радуги в тумане вокруг неясных фонарей». И щемящая душу побочная тема – «жизнь тревожна и светла». И завершает этот стихотворный (музыкальный?) фрагмент пронзительный пассаж, в котором слышатся и счастье, и боль, и светлая печаль.
Как слёзы, капли дождевые
Светились на лице твоём,
А я ещё не знал, какие
Безумства мы переживём.
Я голос твой далёкий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
А. Тарковский. «Ночной дождь»
При этом рефреном из первой части во второй прослеживается мелодия, напоминающая, что дождь всё ещё продолжает выступать в своей привычной роли: он и свидетель, и фон, и модератор настроения.
Третья часть близка по теме к первым двум: она тоже о любовном переживании. Но акценты изменены. Речь идёт о не былой любовной связи, а о несостоявшимся или омрачённом любовном свидании. И возникает новая остро звучащая мысль: «они догадались, устроили нам». Отсыл к внешним силам, разрушившим любовное счастье, отсутствует в первых двух частях. Да и дождь меняет своё амплуа. Роли очевидца и фона блеклы, но ярка его роль в передачи боли и одиночества лирического персонажа, участвовавшего в описанном событии
С утра я тебя дожидался вчера,
Они догадались, что ты не придёшь,
Ты помнишь, какая погода была?
Как в праздник! И я выходил без пальто.
Сегодня пришла, и устроили нам
Какой-то особенно пасмурный день,
И дождь, и особенно поздний час,
И капли бегут по холодным ветвям.
Ни словом унять, ни платком утереть...
А. Тарковский. «С утра я тебя дожидался вчера»
Четвёртая часть ноктюрна неожиданно меняет и тональность, и тему. Возникает разливная мелодия, полная пафоса и созерцания. Кажется, что поэт проникся «неодолимой радостью бытия». Мир его созерцания прост и обыден. В нём нет никакого флёра возвышенности или какой-то романтизации. Поэт задерживает своё внимание (и наше тоже) на траве, деревьях, сухом песке, раскате грома, стволе дерева, кроне дерева, глиняном склоне и, конечно, (как без него!) на дожде. И он добивается поставленном им перед собой задачи: «я хочу вдохнуть в стихотворенье
весь этот мир», полагая, что он прекрасен.
Как я хочу вдохнуть в стихотворенье
Весь этот мир, меняющий обличье:
Травы неуловимое движенье,
Мгновенное и смутное величье
Деревьев, раздражённый и крылатый
Сухой песок, щебечущий по-птичьи,-
Весь этот мир, прекрасный и горбатый,
Как дерево на берегу Ингула.
Там я услышал первые раскаты
Грозы. Она в бараний рог согнула
Упрямый ствол, и я увидел крону -
Зелёный слепок грозового гула.
А дождь бежал по глиняному склону,
Гонимый стрелами, ветвисторогий,
Уже во всем подобный Актеону.
У ног моих он пал на полдороге.
А. Тарковский. «Дождь».
Отвлекаясь от основной канвы изложения, считаю необходимым рассмотреть ряд художественных своеобразий этого стихотворения. При этом надо задаться рядом вопросов. И первый из них: о чём помышляет автор, заявляя, что и у деревьев есть «мгновенное и смутное величие», и что должно думаться читателю при понимании этой формулировки?
Безусловно, встречая что-то, гораздо более высокое, чем мы сами, мы первое впечатление будет именно от этого. Но почему это впечатление ещё и смутное? Уж, не в том ли, что потом нам нужно задаться вопросом: ужель только в этом величие дерева, или есть другие качества, которые потаённы в нём, но они не так очевидны, как рост? Что там смутно проглядывает через очевидную данность? И ответы, конечно, будут разными, но ими стоит заняться. Второе вопрошание: почему мир горбатый? То, что он прекрасен, очевидно. Но о каких горбах идёт речь? Что за странным эпитетом наградил поэт прекрасный мир! Ответ находится, если проследить пространственное движение взгляда поэта, рассматривающего панораму мира. Тогда создаётся такая траектория: трава - дерево – песок – гроза (небо) – ствол – крона – склон – повехность у ног. То есть мы наблюдаем движение вверх – вниз – вверх – вниз. Иными словами – мир не ровен, у него существенные перепады высот – он горбат. Но он не уроден – он прекрасен.
То, что сухой песок «крылатый» - это понятно: он легко поднимается в воздух при наличии дуновений ветра. Понятно, и почему он» щебечущий по-птичьи». Некоторые пески давно называют «поющими». Вот что можно прочитать в одной из публикаций в интернете:
Исследователи наблюдали за парой поющих дюн, одна - в Марокко, а другая – на юго-востоке Омана. Они обнаружили, что холм в Марокко «стонет» в устойчивом диапазоне 105 Гц (или соль диез большой октавы), пески Омана издавали достаточно мощные звуки в частотном диапазоне от 90-150 Гц в ряду, состоящим из девяти нот (фа диез до ре)». (Желающие могут услышать звучание песка, если пройдут по ссылке - https://www.youtube.com/watch?v=4yFaMsUawi4).
Вот как описывает это явление Д. Лондон в рассказе «Сердца трёх».
Каждый шаг по песку вызывал целую какофонию звуков. Люди замирали на месте – и всё замирало вокруг. Но стоило сделать хотя бы шаг, и песок снова начинал петь.
– Когда боги смеются, берегись! – предостерегающе воскликнул старик.
Он начертил пальцем круг на песке, и пока он чертил, песок выл и визжал; затем старик опустился на колени, – песок взревел и затрубил. Пеон, по примеру отца, тоже вступил в грохочущий круг, внутри которого старик указательным пальцем выводил какие-то каббалистические фигуры и знаки, – и при этом песок выл и визжал.
Причиной подобного звучания являются звуки, производимые песчинками при их движениях по поверхности песка, а точнее – их ребристыми структурами, которые, соприкасаясь с подобной поверхностью, начинают создавать звуковые волны. Но вот почему сухой песок ещё и «раздражённый»? Очевидно, не из-за того, что кто-то слушает его песни.
Здесь надо обратить на синонимический ряд к слову «раздражённый»:
взбешенный, возбуждённый, возмущённый, вспыльчивый, гневный , грозный, запальчивый, злой, испытывающий возмущение, испытывающий гнев, нервированный, нервный, ожесточённый, озлобленный, остервенелый, прогневанный, разгорячённый, раздразнённый, разъярённый, рассерженный, растравленный, растревоженный, яростный.
Какая угроза в них таится. Ответ ясен – нападение с причинением боли. Но ведь так мы воспринимаем своё столкновением с песком, который летит нам в лицо, как яростную ожесточённую атаку. Следовательно, поэт живописует скрытую угрозу, что притаилась в песке – «песок раздражённый», бойтесь всплеска его нежданной ярости. А художественный приём, употреблённый в данном случае, называется метафорическим эпитетом и связан он с переносом значения, несвойственного данному предмету, где-то близко и к такому приёму как синестезия, в котором преобладающим фактором является субъективное восприятие автора.
Но самый удивительный образ в этом стихотворении – крона дерева, как «зелёный слепок грозового гула». Нам известно, что слепки передают фактуру, объём, форму, размеры чего-то предметного, осязаемого зрением. Но слепок звука, гула в нашем случае, не создаётся: у него нет параметров, с которых можно было бы снять слепок и предъявить как некую его копию. То, что это метафора, вполне очевидно. А вот, что это особая метафора, - не очень. Имя этому художественному приёму – катахреза, в основе которого лежит осознанное нарушение смысловой сочетаемости для получения большей выразительности. Хорошо иллюстрирует этот приём строка из Маяковского:
Я сошью себе штаны из бархата твоего голоса.
Хотя известный советский поэт был не вполне оригинален. Ещё
А. Пушкин текст «Египетских ночей» предварил абсурдистским эпиграфом:
- Что это за человек?
- О, это большой талант; из своего голоса он делает всё, что захочет.
- Ему бы следовало, сударыня, сделать из него себе штаны.
И последние вопросы: «Почему дождь бежит и его преследует стрелы, и что это за стрелы, и что за вид у беглеца – ветвисторогий, и отчего он подобен какому-то Актиону? И почему выбран столь возвышенный глагол, как «пал», и какую дорогу он не добежал, пав на полпути?»
Кто знаком с древнегреческой мифологией, тот сразу вспомнил этого незадачливого юношу, который на охоте стал свидетелем купания прелестной обнажённой Артемиды. Актеон, осознав, что смертным нельзя любоваться нагой красотой богинь Олимпа, сразу бросился бежать. Но Артимида в гневе превратила дерзкого молодого человека в оленя, затем послал в его сторону рой стрел из своего колчана, а также натравила в погоню за ним пятьдесят злобных псов, ранее верно ему служивших, а потом, по мерзкому своеволию богини, разорвавшие его на полпути к дому. Но возникает недоумение: «Почему дождь подобен этому стародавнему несчастливцу: с ветвистыми рогами, как у оленя, со стрелами, грозящими смертью, ужель и его загрызли псы на полдороге к дому? Интересно, где дом у дождя, до которого он так и не добежал?» И опять мы имеем дело с художественным приёмом, теперь это метонимия. То есть переносом по смежности смысла. Но какая смежность смыслов у дождя и Актиона. Самая очевидная – они те, кого в наши дни называют вуайеристами, то есть тайными соглядатаями. Ведь дождь, как и Актион, становится свидетелем многих сцен, действующие лица которых никак не хотели, чтобы их наблюдали, а, уж тем более, сообщали кому-нибудь об увиденном. Дождь, хоть и молчаливое создание, но всё же и он пал, храня свою тайну от других, охочих до неё. Кто с ним расправился, автор умалчивает, давая простор нашей фантазии. Скорее всего, Диона, греческая богиня дождя. Сколько можно досаждать лирическим героям стихов Арсения Тарковского. Причём в этой части ноктюрна он удостоился лишь последнего меланхоличного аккорда:
У ног моих он пал…
Но в пятой части нашего стихотворного сонета дождь опять в поле зрения поэта. Он не «пал». Он жив. Он проявляет себя «смычковым лиловым гудом». Размашистая жизнеутверждающая мелодия предыдущей части, правда, с несколько печальным финальным аккордом в этой части сменяется светлой и даже где-то пасторальной интонацией. Она передаёт дыхание, аромат и свежесть весны. А её переливы напоминают о многоцветии этой поры года: сиреневое, разноцветие ситцевого подола - цветов газонов и полей. И лишь нежное стаккато в конце этой части стихотворного ноктюрна напоминает, что дождь здесь, он не исчезал, он неотъемлемая часть природной мозаики, воссозданной поэтом и состоящей из сизых гроздей сирени, гомона пчёл, их тяжести на цветах, нетерпенья давней юности, пены соцветий белых акаций, теней, пробежки грозы, ситцевого подола разнотравья, прохлады, трав, согнутых в коленах, и смычкового гуда дождя, который к тому же ещё и лиловый. Как же без дождя! И он, однако, никого перекрасит в лиловый цвет, никому не испортит лёгкие весенние платья, кофточки, юбчонки. Поэт опять прибёг к художественному приёму, имя которому синестезия. Этот приём основан на прикреплении к объекту несвойственного ему значения на основании субъективного чувственного восприятия: зрением, слухом, обонянием, вкусом, тактильным ощущением. Например: «до-мажор – красный». (А. Скрябин)
Сирени вы, сирени,
И как вам не тяжёл
Застывший в трудном крене
Альтовый гомон пчёл?
Осталось нетерпенье
От юности моей
В горячей вашей пене
И в глубине теней.
А как дохнёт по пчёлам
И прибежит гроза
И ситцевым подолом
Ударит мне в глаза -
Пройдёт прохлада низом
Траву в коленах гнуть,
И дождь по гроздьям сизым
Покатится, как ртуть.
Под вечер - вёдро снова,
И, верно, в том и суть,
Чтоб хоть силком смычковый
Лиловый гуд вернуть.
А. Тарковский. «Сирени вы, сирени…»
В заключительной части этого стихотворного ноктюрна А. Тарковского вновь возвращается светлая мелодия зачина первой части. Непродолжительная по звучанию, она венчает ноктюрн ощущением надежды и успокоения – всё тяжкое пройдёт, минет скорбь об утратах и потерях. Тому есть примета. А ей стоит верить: докучливый дождь пройдёт.
Третьи сутки дождь идёт,
Ковыряет серый лёд
И вороне на берёзе
Моет клюв и перья мнёт
(Дождь пройдёт).
А. Тарковский. «Третьи сутки…»
На этом можно было завершить размышления о природе дождя в лирике Арсения Тарковского, если бы у него не было замечательного сына – Андрея Тарковского, гениального кинорежиссёра. Дело в том, что многие, знакомые с его удивительными фильмами, обратили внимание на частое появление в его картинах сцен, в которых присутствует дождь. Самая для меня памятная в этом плане сцена пожара, наблюдаемого детьми сквозь дождь в «Ивановом детстве». Журналисты, тоже заметив множественное присутствие дождя в его работах, поинтересовались о причинах такого пристрастия художника. Его ответ на это вопрошание достоин того, чтобы быть достаточно полно воспроизведённым именно здесь из-за того, что он наилучшим образом объясняет роль дождя в творчестве его отца – Арсения Тарковского.
Меня снова и снова с пристрастием выспрашивают о том, что означает в моих фильмах дождь, например? Я прихожу в замешательство от таких вопросов...
Можно сказать, что дожди — это особенность той природы, в которой я вырос: в России бывают долгие, тоскливые, затяжные дожди. Можно сказать, что я люблю природу — я не люблю больших городов и чувствую себя превосходно вдали от новшеств современной цивилизации, как прекрасно чувствовал себя в России в своём деревенском доме, отделённым от Москвы тремя сотнями километров. Дождь, огонь, вода, снег, роса, позёмка — часть той материальной среды, в которой мы обитаем, правда жизни, если хотите. Поэтому мне странно слышать, что когда люди видят на экране природу, неравнодушно воссозданную, то они не просто наслаждаются ею, а ищут в ней какой-то потаённый якобы смысл. Конечно, можно видеть в дожде только плохую погоду, а я создаю, скажем, используя дождь, определённым образом эстетизированную среду, в которую погружается действие фильма.<…>
Когда же экран приближает мир, действительный мир к зрителю, даёт возможность увидеть его полно и объёмно, что называется, почувствовать его "запах", как бы кожей ощутить его влажность или сухость, - то зритель, оказывается, уже настолько потерял способность просто отдаться эмоциональному, эстетически-непосредственному впечатлению, что немедленно корректирует и перепроверяет себя вопросами: а зачем? отчего? почему?<…>
Затем, потому и оттого, что я хочу создать на экране мой собственный мир в идеале, как можно более завершённым, каким я сам его чувствую и ощущаю. Я не утаиваю от зрителя каких-то своих специальных умыслов, не кокетничаю с ним - я воссоздаю этот мир в тех приметах, которые кажутся мне наиболее выразительными и точными, выражаю ускользающий смысл нашего существования...
Перефразируя Андрея Тарковского, можно сказать, что и его знаменитый отец – Арсений Тарковский использовал дождь для эстетизации изображаемого им мира, для передачи ускользающего смысла нашего существования, для создания в стихах собственного мира в идеале, как можно более завершённым, каким он сам его чувствует и ощущает. Можно только удивляться такому духовному родству отца и сына, доставившее многим из нас истинное наслаждение и неожиданные откровения.
Думается пора выходить из мира восприятия отдельными поэтами феномена дождя в человеческом бытии и перейти к некоторым характеристикам этого природного явления, которые в изобилии имеются в творчестве многих мастеров поэтического слова. И изначальным в этой многочисленной группе поэтов мне видится Н. Карамзин с его «Молитвой о дожде», написанной в 1793 году. В этом страстном обращении к матери-природе он сформулировал мысль, очень близкую людям аграрной России: залогом жизненного благополучия жителей огромных её территорий является дождь. Чтобы земля была кормилицей - её надо напоить дождевой влагой. В простых и безыскусных словах поэт передаёт картину всеобщего страдания из-за долго отсутствия этой животворящей милости небес.
Мать любезная, Природа!
От лазоревого свода
Дождь шумящий ниспошли
Оросить лице земли!
Всё томится, унывает;
Зелень в поле увядает;
Сохнет травка и цветок —
Нежный ландыш, василёк
Пылью серою покрыты,
Не питает их роса…
Дети матерью забыты!
Солнце жжёт, палит леса.
Птички в рощах замолчали;
Ищут только холодка.
Ручейки журчать престали;
Истощилася река.
Агнец пищи не находит:
Чёрен холм и чёрен дол.
Конь в степи печально бродит;
Тощ и слаб ревущий вол.
Н. Карамзин. «Молитва о дожде»
Почти через двести, в 1988 году, И. Бродский, городской житель, находит в дожде весьма важное свойство – он нужен на бытовом уровне, на семейном, домашнем уровне. Он необходимая составляющая обыденной жизни. Эта мысль сближает пафос Бродского с духовным настроем стиха Карамзина. Любопытны и те качества, которыми поэт наделяет дождь в последнем четверострочии. А метафора, - дождь, «испещряющий суглинок, точно перо без рукописи, клинописью и оспой», просто изумляет своей визуальной точностью и выразительностью.
Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и
кучевое пальто норовит обернуться шубой
с неземного плеча. Под напором дождя акация
становится слишком шумной.
Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно швейное,
фирмы Зингер почти с примесью ржавой лейки,
слышится в этом стрекоте; и герань обнажает шейные
позвонки белошвейки.
Как семейно шуршанье дождя! как хорошо заштопаны
им прорехи в пейзаже изношенном, будь то выпас
или междудеревье, околица, лужа – чтоб они
зренью не дали выпасть
из пространства. Дождь! двигатель близорукости,
летописец вне кельи, жадный до пищи постной,
испещряющий суглинок, точно перо без рукописи,
клинописью и оспой.
И. Бродский. «Дождь в августе»
Белла Ахмадулина от этой всеобщей нужности переходит к его необходимости на личном, почти интимном уровне, создав изумительную «Сказку о дожде». Вот некоторая хронопись общения её лирического персонажа с дождём, её поклонником, преследователем и обожателем.
Со мной с утра не расставался Дождь.
- О, отвяжись! - я говорила грубо.
Он отступал, но преданно и грустно
вновь шёл за мной, как маленькая дочь.
………………………………………………………………
Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Его корила я:
- Стыдись, негодник!
К тебе в слезах взывает огородник!
Иди к цветам!
Что ты нашёл во мне?
…………………………………………………….
Дождь за окном пристроился, как нищий,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.
…………………………………………………….
Я вышла. И была моя щека
наказана пощечиною влаги,
но тут же Дождь, в печали и отваге,
омыл мне губы запахом щенка.
Я думаю, что вид мой стал смешон.
Сырым платком я шею обвязала.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел.
…………………………………………………….
Я строго объяснила: - Доброта
во мне сильна, но все ж не безгранична.
Тебе ходить со мною неприлично. -
Дождь на меня смотрел, как сирота.
- Ну, чёрт с тобой, - решила я, - иди!
Какой любовью на меня ты пролит?
Ах, этот странный климат, будь он проклят! -
Прощённый Дождь запрыгал впереди.
…………………………………………
Дождь, притаившись за моей спиной,
дышал в затылок жалко и щекотно.
……………………………………………………..
И вдруг я увидала - там, в окне,
мой верный Дождь один стоял и плакал.
В моих глазах двумя слезами плавал
лишь след его, оставшийся во мне.
…………………………………………………..
Дождь с выраженьем ласки и тоски,
паркет марая, полз ко мне на брюхе.
…………………………………………………..
Гортанью, вдруг охрипшей и убогой,
кричала я:
-Не трогайте! Он мой!
Он был живой, как зверь или дитя.
Б. Ахмадулина. «Сказка о дожде»
К человеческим качествам дождя, увиденным в дожде Б. Ахмадулиной – дружбе, обожанию, преданности, даже жертвенности, Марина Цветаева добавляет ещё одно. Дождь – врачеватель, по своей инициативе, без спросу, исцеляющий от душевных страданий и мук. Ему не до алчной к нему земли, не до листочков, цветов и трав. Он устремлён к одинокой страждущей душе, которой необходима его оздоравливающая терапия.
Дождь убаюкивает боль, сливаясь в шорох за стеклом,
Мой, не назначенный никем, самопровозглашённый лекарь,
а я послушный пациент, стою, тесней прижавшись лбом,
к спине целебного окна, захлопнув слёзы, душу, веки…
…………………………………………………………..
Мой врач бесплатно исцелит своим дождливым молоком
наутро, прошуршав плащом, не дожидаясь гонорара…
М. Цветаева. «Дождь убаюкивает…»
О подобном исцелении живописует Ф. Тютчев.
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали.
Лил теплый летний дождь – его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала – увлечена,
Погружена в сознательную думу…
Ф. Тютчев. « Весь день она…»
Тут надо заметить одно важное обстоятельство. И у Б. Ахмадулиной, и у М. Цветаевой дождь в основном не позиционируется как носитель живительной влаги. Это не главное его достоинство. Произошло замещение его сути, материальной и фактурной, на нечто идеальное, на продукт отдельного сознания. По сути дела, это уже симулякр дождя. Но симулякр важный и необходимый в своём персонифицированном качестве. Подобные симулякры то там, тут разбросаны на страницах русской поэзии. Вот у А. Ахматовой такой «дождь косил свои глаза гневливо» на Маяковского, соревнующегося с ним в своём поэтическом афронтном гуле (Маяковский в 1913 году). Подобную, не имеющую аналога в реальности, материализацию дождя как явления можно встретить и у Николая Заболоцкого, который его наградил и статью, и удалью, и певческим талантом.
Он был почти нематериален
И в формы жизни не одет.
Зародыш, выкормленный тучей,
Он волновался, он кипел,
И вдруг, весёлый и могучий,
Ударил в струны и запел
Н. Заболоцкий. «Дождь»
А Иннокентию Анненскому он вообще увиделся незрячим, шастающим полночью по крышам и проливающим тоскливые слёзы.
Мне тоскливо. Мне невмочь.
Я шаги слепого слышу:
Надо мною он всю ночь
Оступается о крышу.
И мои ль, не знаю, жгут
Сердце слёзы, или это
Те, которые бегут
У слепого без ответа,
Что бегут из мутных глаз
По щекам его поблёклым,
И в глухой полночный час
Растекаются по стёклам.
И. Анненский. «Октябрьский миф»
Для Игоря Кобзева дождь тоже реальное лицо. Он у него лохматый повелитель оркестра, облагораживающий с ним души слушателей
Дождь для меня - лохматый дирижёр.
Едва взмахнёт он палочкой своею -
Всё лучшее, хранимое душой,
Овладевает памятью моею.
И. Кобзев. «Сквозь дождь»
Другие поэты, не пытаясь персонифицировать дождь, уделяют много внимания тому, как под его воздействием меняется настроение тех, кто, так или иначе, присутствует в моменты его изливаний.
Вот удивительная поэтическая бытовая зарисовка, передающая и непосредственную радость в восприятии весеннего ливня, и трогательно забавное поведение девчушки в описываемых обстоятельствах.
Первый ливень над городом лупит,
Тарахтит в водосточной трубе.
«Ах, никто меня в мире не любит»,-
Врёт девчонка самой же себе.
Брызги тучей стоят над панелью,
А девчонка в квартире одна,-
Врёт от радости и от веселья
У раскрытого настежь окна.
Дождь с размаху по улицам рубит,
По троллейбусным крышам стучит.
«Ах, никто меня в жизни не любит!»-
Звонко голос счастливый звучит…
К. Ваншенкин. «Весной»
Близок по мировосприятию к этой девчоночке другой поэтический персонаж и з стихотворения Владимира Солоухина. Только он покинул тесные пределы квартиры, став органичной частью жизнеутверждающей вакханалии дождевой стихии.
Пульсируя упруго,
То льющаяся в звонкое ведёрко,
То ветром относимая капель
Мне рушится на голову и плечи.
Капель, даёшь капель!
Она мне заливает
Глаза, и нос, и рот,
Глаза, и нос, и рот...
В. Солоухин. «Не прячьтесь от дождя»
Совершенно другая тональность возникает, когда лирический персонаж выходит из мира самосозерцания, из мира самоощущений и под влиянием низвергнувшихся небесных хлябей устремляется во вне, к другим, страждущим и обездоленным. В этом плане стоит обратить на стихотворения Александра Блока «О, как безумно за окном».
Вы, бедные, нагие несчастливцы.
Лир
О, как безумно за окном
Ревёт, бушует буря злая,
Несутся тучи, льют дождём,
И ветер воет, замирая!
Ужасна ночь! В такую ночь
Мне жаль людей, лишённых крова,
И сожаленье гонит прочь –
В объятья холода сырого!..
Бороться с мраком и дождём,
Страдальцев участь разделяя…
О, как безумно за окном
Бушует ветер, изнывая!
Блоковское «буря злая» выводит повествование о дожде на другую стезю. Дождь не только вспаивание жаждущих, исцеление или щедроты радости и красоты, но и печаль, и грусть, и жестокость, и насилие, и даже инфернальный ужас. Дождливая непогода, проследим, как на неё реагируют поэты.
Вот восклицает разражённый возлюбленный у М. Кузмина:
Боги, что за противный дождь!
День и ночь он идет, гулко стуча в окно.
Так, пожалуй, мне долго ждать,
Чтобы крошка Фотис в садик ко мне пришла.
Приходит к горькому умозаключению И. Бродский:
Я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь - заведомый плач
по тебе и по мне.
А для И. Бунина наступает инфернальный миг.
В гелиотропов свете молний летучих
На небесах раскрывались дымные тучи,
На косогоре далёком - призрак дубравы,
В мокром лугу перед домом - белые травы.
Молнии мраком топило, с грохотом грома
Ливень свергался на крышу полночного дома -
И металлически страшно, в дикой печали,
Гуси из мрака кричали.
Не уступает Бунину в описаний страшных видений, приносимых дождём, И. Анненский, изображая сцены его насилия над городом.
Вот сизый чехол и распорот,-
Не всё ж ему праздно висеть,
И с лязгом асфальтовый город
Хлестнула холодная сеть...
Хлестнула и стала мотаться...
Сама серебристо - светла,
Как масло в руке святотатца,
Глазеты вокруг залила.
И в миг, что с лазурью любилось,
Стыдливых молчаний полно,-
Все тёмною пеной забилось
И нагло стучится в окно.
Дождь многолик. Он многообразен. И эту полифоничность его смыслов лучше всего, на мой взгляд, почувствовал и передал Осип Мандельштам.
Дождик ласковый, тихий и тонкий,
Осторожный, колючий, слепой,
Капли строгие скупы и звонки
И отточен их звук тишиной.
То - так счастливы счастием скромным,
Что упасть на стекло удалось;
То, как будто, подхвачена тёмным
Ветром, струя уносится вкось.
Тайный ропот, мольба о прощеньи;
Я люблю непонятный язык!
И сольются в одном ощущеньи
Bся жестокость, вся кротость, на миг.
В цепких лапах у царственной скуки
Сердце сжалось, как маленький мяч:
Полон музыки, музы и муки
Жизни тающей сладостный плач!
Во всяком случае, таким был дождь для поэта 22 августа 1911 года.