Отправляясь на выставку Верещагина в Новой Третьяковке я ожидал увидеть у входа пикет из казаков или каких-то еще «патриотов», но ничего этого не было. Или ребята не в курсе, или все необходимые для народного гнева ресурсы пошли на выборы.
Хотя на первый взгляд ничего крамольного на выставке вроде и не было, – замечательные живописные полотна и множество фотографически точных зарисовок из Индии, Японии, нашего Севера и не нашего Юга, который, впрочем, как раз в то время стал нашим Туркестаном или просто «Средней Азией», множество предметов быта разных народов, включая совершенно негабаритные - в общем, сплошной «Клуб кинопутешественников».
Но это на первый, а уже на второй взгляд начинаешь понимать почему, скажем, Балканская серия, изображающая Русско-турецкую войну 1877-1878 гг., в свое время так не понравилась придворному генералитету и даже царствующим особам как в России, так и за пределами.
Конечно, еще со школьных походов в Третьяковку все мы помним кучу верещагинских черепов под названием «Апофеоз войны», но, в силу некоторой обезличенности, они воспринимаются как некая аллегория, условность. Тем более что после шекспировского Гамлета с черепом бедного Йорика в руках («Я знал его, Горацио…»), означенная часть человеческого скелета смотрится, скорее, как модный атрибут в стиле субкультуры Goths.
Недовольство сильных мира того (второй половины XIX века) понять можно - баталисту полагалось писать генералов в парадных мундирах, принимающих победные рапорты или красивые героические сцены типа «Лейб-гвардии Конный полк в сражении при Фершампенуазе 13 марта 1814 года» Богдана Виллевальде, а Василий Верещагин писал некрасивые солдатские трупы. Убитых писал. Потому что был честным художником и боевым офицером, и изображал войну с натуры, как видел. А видел он ее вживую, на расстоянии сабельного удара, поскольку был участником всех изображенных им военных компаний. В которых Россия методично убивала своих (и чужих тоже) граждан во имя неких геополитических интересов. Знакомая песня, не так ли?
Можно представить, какой шок испытала публика позапрошлого века, не знающая цветного телевидения и широкоэкранного кино, глядя на огромные, размером с киноэкран яркие пацифистские полотна Верещагина. Такие как «Панихида» - уходящее за свинцовый горизонт поле с раздетыми трупами, «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной» - множество искалеченных солдат, из которых далеко не все дождутся медицинской помощи, «Скобелев под Шипкой», где на первом плане опять умирающие солдаты, и только на втором или даже на третьем – бравый генерал на лихом коне.
И еще одно замечательное полотно, названия не запомнил, а сюжет такой – на высоком холме на походном стуле в наполеоновской позе сидит император (наш) и наблюдает за битвой, вокруг суетится куча разодетых генералов, а убивающие друг друга солдатушки бравы ребятушки вообще где-то за кадром, их на полотне и не видно. Кому интересно пушечное мясо?!
Вот такой взгляд на войну. Так что представляю, что сказал бы убитый на русско-японской войне художник Верещагин, который перед каждой поездкой на фронт писал завещание и который за беспримерное мужество был награжден Орденом Святого Георгия - высшей наградой Российской Империи, какому-нибудь мордатому придурку на японском джипе с надписью «Можем повторить»!
А еще экспозиция хороша тем, что когда вы немного устанете от батального гиперреализма Верещагина, можно подняться этажом выше и посмотреть выставку живописи и скульпторы начала XX века. Где помимо Шагала, Кандинского и Фалька можно лицезреть замечательные работы, запечатлевшие, например, заседание судебной тройки («Суд народа»), а также изображения Ленина, Сталина, Дзержинского и других товарищей, благодаря которым кровавые баталии XIX века сегодня кажутся детской игрой в солдатики.