(повтор предисловия)
Об интуиции и опыте физиолога Гершуни. Эту тему я изучал давно, когда мы с соавтором писали очередной детектив. Линию предчувствий, тренинга по выработке у человека рефлекса на смертельную опасность полностью разработал я, и теперь она мне кажется намного интереснее самого романа. Вечная больная тема: не хочу, чтобы люди погибали от природных катаклизмов, во время нападений террористов и тому подобных случайностей. Пора бы уже хомо сапиенсу развивать в себе какую-нибудь четвертую сигнальную систему, что ли. Спасаться от смерти и спасать тех, кто не умеет предчувствовать. И я продолжу говорить об этом в прозе.
(через 20 лет после случая в аэропорту)
Вера вернулась из Санкт-Петербурга вместе с Тужиловым и развила бурную деятельность: нашла место, где она сможет выполнить требование профессора, то есть устроить «Тренинг на выживание». Нашла помощника, его посоветовал Андрей. Это был его сослуживец по десантным войскам, молчаливый и аккуратный мужчина по имени Стас.
Пожилой человек лежал на кушетке. В полумраке смутно виднелся лишь прямоугольник окна под потолком. Мужчина заставил себя не смотреть на него и закрыть глаза. Он знал, что должен уснуть, и считал до тридцати. Старику ничего не мешало. Даже настенные часы не тикали – их здесь, в подвале, попросту не было. А наручные он перед входом сюда снял и отдал.
– Пять, шесть, семь... – бормотал пожилой человек.
Он старался не сбиться. Цифры качали его, баюкали – одиннадцать, двенадцать...
Старик закрыл глаза. Он уснул.
Тогда другому человеку, тому, что прятался с пистолетом в руке за перегородкой, кивнули: можно.
Старик не слышал ничего, он не видел, как невдалеке от него показался ствол пистолета, он не чувствовал, как ему целятся прямо в голову, не знал, что палец уже нажимает на спусковой крючок – он спал.
Все по-настоящему. Полная обойма, патрон дослан, предохранитель снят. Спусковой крючок нажимается плавно...
Внезапно человек на кушетке резко приподнялся.
– Что? Кто?!
Лученко кивнула, помощник убрал оружие и щелкнул выключателем. Тужилов, сидя на кушетке, прикрыл глаза ладонью.
– Тимур Борисович, что вы почувствовали? – спросила она.
Он поморгал, приходя в себя.
– Ну... Э-э... Такое сосание, как голод. Нет, скорее, тревогу.
– В этот раз я не давала команду проснуться.
Тужилов молчал, он медленно соображал. Потом сказал:
– Это значит...
Здесь, в этом подвале, специально найденном и арендованном для их общих целей, Вера Лученко пыталась повторить опыт физиолога Гершуни, многократно поставленный и повторенный им в середине прошлого века. Человека усыпляли с помощью гипноза, и, когда он засыпал, включали звук в неслышимом диапазоне. В этот же момент человека будили. И так десять раз подряд, двадцать... В итоге некоторые из испытуемых начинали просыпаться уже только от одного звука, слышать который они не могли, но каким-то образом чувствовали.
Лученко тоже начала со звука. Когда у Тужилова появился стойкий условный рефлекс, она перешла к тому, чего еще никто не делал: вместо звуков она ввела в опыт угрозу для жизни. Несколько сот раз на старика направляли ствол, и несколько сот раз в этот миг Вера его будила. Результатов пока не было. А теперь?
Вера заметила оживленно, впрочем, без особой радости, а с облегчением:
– У нас начало получаться. Вы сейчас впервые проснулись сами, без сигнала, без звука, только от неслышимого и невидимого раздражителя.
Тужилов встал, улыбнулся.
– Я рад, Верочка! И за себя, и за вас. Мы скоро закончим?
К ним подошел Стас, молча встал рядом. За все время его помощи Лученко и Тужилову он произнес едва ли десяток слов. Вера была очень благодарна Андрею за такого помощника.
– Давайте-ка чайку, – звучно произнес Тужилов и направился в другой конец подвала.
Там была их импровизированная маленькая кухня. Пожилой профессор настоял, чтобы тут было все, к чему он привык. Он включил чайник, достал из холодильника нарезку сыра и ветчины в магазинных упаковках.
Вера уселась на стул и сказала:
– Нет, Тимур Борисович, мы не скоро еще закончим.
– Но ведь начало получаться!
– Прекрасно, что получилось. Я боялась, что не... Словом, опыт мог и не сработать, слишком много всяких факторов. Но это только начало. Успех надо закрепить уже без погружения в сон.
– Так сколько же еще? Мы сидим здесь уже три недели!
– Не три недели, а восемнадцать дней, – терпеливо ответила Лученко. – Заниматься будем, пока вы не получите то, чего хотели.
Профессор с полным ртом энергично закивал в знак согласия. Крошки посыпались ему на бороду.
– Теперь мы видим, что это реально, – продолжала Вера. – Что это не сказки и не мистика – выработка у человека чутья на смертельную опасность.
Тужилов перебил ее:
– Да! Я же говорил, я знал, Верочка! Теперь я в Питере открою спецкурс по этой методике.
В комнату вошел Петя Пасюта, телохранитель Тужилова. Старик отказался ехать в Киев без него, хотя Вере казалось, наоборот – это телохранитель не хотел отпускать клиента.
Профессор прервал сам себя на полуслове, недовольно спросил:
– Чего тебе, Питон?
– Бутербродик, – улыбнулся здоровяк, пожимая круглыми могучими плечами, и полез в холодильник.
Тужилов дождался, когда он выйдет, и добавил:
– Назову этот курс «Тренинг на выживание».
Стас вздохнул.
– Наберитесь терпения, – сказала ему Вера. – Что поделаешь, надо выполнить обещание.
– Так сколько еще подходов будет в этом вашем опыте? – спросил помощник.
– Не знаю. Полсотни, сто, несколько сот.
Тужилов удивился.
– И что, я каждый раз должен буду погружаться в гипнотический сон?
– Теперь не обязательно. Нужно менять условия. И кстати... – Она поманила десантника за перегородку, там шепнула ему так, чтобы не слышал старик. – Скоро пистолет нужно будет сменить чем-нибудь другим.
– Чем? Автоматом?
– Может, и автоматом, хотя лучше снайперская винтовка с оптическим прицелом. Но это ведь тоже пули. А испытуемый должен реагировать на опасность не только от выстрела. Не знаю, помогите придумать, вы же мужчина! Можно подвешивать над ним тяжесть, тут в подвале есть блины от штанги. И тяжесть грозит упасть на него, то есть что-то с веревкой придумать, поднесенный к ней нож, например. Потом перейдем на шприц с ядом, пузырек с кислотой.
– Ого, – удивился Стас. – У вас богатая фантазия на тему, как лишить человека жизни. Могли бы стать первоклассным маньяком.
– Спасибо на добром слове! Но если надо, я и без всяких приспособлений... Поймите, в этом опыте нужно применить все, что способно убить или искалечить. И повторить по сто раз. Тогда в подсознании человека что-то окончательно растормаживается. Он будет способен чувствовать уже малейшую опасность. Не сядет в поезд, если тому суждено сойти с рельс. В обреченный на авиакатастрофу самолет. И так далее...
Помощник задумался. Ему и самому хотелось бы пройти такой тренинг.
– Ладно, винтовку я найду. Могу еще ножи. И кстати, у меня есть японская катана. Настоящая, острая как бритва.
– Отлично! А теперь продолжим.
В этот вечер помощник направлял на Тужилова ствол пистолета еще несколько раз. Но профессор уже не спал. Он сидел на кушетке, стоял у окна, у тренажера, сидел на стуле, залезал в холодильник, пил чай. Из тринадцати раз старик почуял опасность два раза.
– Холод в кишечнике, – пояснил он, отвечая на настойчивые Верины вопросы, как именно проявляется его реакция на неосознаваемую смертельную опасность. – Сосание, озноб. И в груди теснит. А что ты так расспрашиваешь? Интерес исследователя, или тревожишься за меня? Я помню, что у тебя все начиналось с крапивницы... Такая была реакция организма на неосознаваемую угрозу твоей жизни. А сейчас как?
Она промолчала. Значит, пока что Тужилов чувствует себя нормально. Но надолго ли? Такая серьезная и редкая вещь, как чувствительность к смертельной опасности, не может существовать в человеке сама по себе, отдельным бонусом. Почти у любого, кому досталась сверхчувствительность – за счет гипертрофированного одного чувства притуплено другое. Или наоборот: чутье на опасность повышено, потому что каких-то других пониманий или интуиций не хватает. Точно так же чувствительность к опасности, вырабатываемая в ком-то искусственно, не развивается на пустом месте, человек не может остаться прежним. Четкой зависимости, строго просчитанных побочных эффектов нет, в этом вся проблема.
Сложный индивидуальный механизм может отреагировать совершенно непредсказуемо. Человеку может полностью «отбить» всю ощущалку – и он превратится в ходячего робота: ничто его не трогает, не вызывает острого удовольствия или горя. Ну, чувствует он опасность. Как данность. Но она уже не вызывает острых чувств и прилива адреналина, как и все остальное на свете. Или, опять же, наоборот: все на свете обостряется так, что хоть запрись в четырех стенах – каждая мелочь вызывает сумасшедшую реакцию, аллергию, острую боль, затуманенность и прочие неприятные состояния. Она вспомнила «Альтиста Данилова», где героя «наградили» гиперчувствительностью к чужим страданиям: где бы кто ни мучился – и ты мучишься заодно, как будто подключенный проводком. И такое тоже может образоваться...
Но бесполезно Тужилову это говорить, она уже пробовала. Слишком силен его страх за свою старческую шкуру, случайной гибели он боится больше, чем мучений.
– Два раза – это хорошо, это больше, чем я ожидала, – проговорила она. – На сегодня хватит.
...Опыты с Тужиловым продолжались. Десятки и сотни раз он ложился на кушетку. На него направляли оружие, над ним вешали груз, к нему подкрадывались со шприцом, наполненным ядом, с ножом. Он спал, его будили. Несколько раз старик чувствовал направленный на него ствол и вскидывался, радуясь как ребенок: у него получается!..
Но на все остальные виды опасности его подсознание не реагировало.
(продолжение, возможно, будет)