Готика. Начало и конец эпохи средневековья

Иван Лупандин
Автор выражает благодарность Вадиму Волкову, записавшему лекцию, и Юле Никифоровой, расшифровавшей запись.

"Готический стиль победит как школа"
Иосиф Бродский


Разумно было бы начать разговор о готике с V века н.э., когда готы потихонечку прибирали к рукам Западную Римскую империю (об этом прекрасно написано у английского историка Эдварда Гиббона в книге «Закат и падение Римской империи»). Но для этого надо чуть-чуть сказать о том, что происходило до этого. Вы знаете, что сначала была единая Римская империя, которая существовала как единое государство ещё во времена императора Диоклетиана, т.е. до начала IV в. н.э. И как раз именно император Диоклетиан, перед тем как уйти в отставку и заняться разведением капусты, решил разделить империю на четыре части. Одна из частей (в т.ч. Британия и Галлия) досталась Констанцию Хлору. Его звали Хлор, потому что у него было бледное лицо (chloros в переводе с греческого – зеленый). И когда он умер, то свою часть завещал Константину, своему сыну. Константин победил ещё одного претендента – Максенция – и таким образом приобрел уже половину римской империи. Но ему пришлось делиться с Лицинием. И они вместе с Лицинием подписали Миланский эдикт, т.е. эдикт о веротерпимости. И с тех пор христианство стало сначала терпимой религией, а потом даже и приобрело некоторые черты господствующей религии. И несмотря на то, что Константин в конце концов лишил власти Лициния и после 325 г. н.э. стал управлять Империей единолично, всё-таки этот раздел между западной и восточной римской империей всё равно так или иначе всплывал при его преемниках. К V веку уже чётко имелись две части империи. Одна с центром в Константинополе (бывший Византий) и другая с центром в Равенне (Рим фактически утратил статус столицы с 402 г. н.э.). Западная Римская империя пала под ударами готов и вандалов. Правители готов (самым выдающимся из них был Теодорих Великий) устроили на территории нынешней Италии своё готское государство, оставив Равенну в качестве столицы. Важно отметить, что коренные римляне презирали готов за  то, что те были малокультурны. Анонимный римский историк рассказывал про царя готов Теодориха, что он не знал латинского языка, и у него была дощечка с прорезями, и он, заполняя эти прорези, мог лишь написать «legi» , т.е. «прочёл» (“Igitur rex Theodericus illiteratus erat et sic obtuso sensu, ut in decem annos regni sui quattuor litteras subscriptionis edicti sui discere nullatenus potuisset. De qua re laminam auream iussit interrasilem fieri, quattuor litteras "legi" habentem; unde si subscribere voluisset, posita lamina super chartam, per eam pennam ducebat, ut subscriptio eius tantum videretur.” = “Итак, царь Теодорих был неграмотен и настолько туп, что за десять лет своего правления никак не мог научиться ставить четыре буквы подписи на своих эдиктах. Для этой цели он приказал изготовить золотую пластину, имеющую прорези для четырех букв, составляющих слово «legi», и когда хотел что-либо подписать, то, положив пластину на бумагу, водил через нее пером, чтобы изобразить свою подпись”).
Иными словами, эпоха владычества готов ознаменовалась упадком культуры. Поэтому когда мы говорим «готика», само это слово может звучать возвышенно, пробуждая в нашем воображении Собор Парижской Богоматери, витражи, органную музыку, григорианский хорал и т.д., но на самом деле слово «готика» придумали в эпоху Возрождения и это слово употреблялось тогда в уничижительном смысле. Готика – значит какой-то варварский, «немецкий» стиль, знаменующий упадок архитектуры и скульптуры (так пишет итальянский гуманист XVI века Джорджо Вазари). Сейчас мы, конечно, воспринимаем это по-другому.
Важно отметить, что в эпоху готики происходили некоторые культурные изменения, которые не так просто понять современному человеку. Я хочу обратить ваше внимание на то, что ментальность современного человека напоминает ментальность римлянина времён конца Римской империи. Т.е. современный человек фактически эпикуреец. В свое время римский поэт Гораций писал: «Carpe diem», – т.е. «лови день», лови момент, живи одним днём. Хорошо тебе сейчас, живот не болит, выпил кофе – ну и радуйся; если есть с кем провести время, получай удовольствие. И наш современник – певец Олег Газманов сочинил песню в духе «Carpe diem» Горация: «Танцуй, пока молодой». Если вы проанализируете слова этой песни, вы увидите, что в сущности это чистое эпикурейство. Случайно сложились атомы, где-то на халяву нам досталась жизнь, сознание. А как ещё? Конечно на халяву, а на халяву – так пользуйся. Разве нет? А что? Пропадать разве зря молодости? Так сложились атомы. Ну, радуйся, пока они не разложились опять и не разбежались кто куда. Радуйся, наслаждайся жизнью. Сам Эпикур был грек, но его идеи оказались очень востребованы и очень нужны в Римской империи. Конечно, интеллигенция римская метила выше: она предпочитала эпикурейству стоицизм. Стоицизм – это культ сдержанности, воспитанности, умения владеть собой. Хочется уйти из тренажёрного зала, но как-то стыдно перед ребятами… Стоицизм – это учить матанализ, английский язык, прийти на философию – эпикурейцев здесь нет. Кто сюда пришёл – это уже стоики. Стоицизм – это любовь к судьбе и спокойное принятие жизни. Два вида философствования – эпикурейство и стоицизм – это то, что определяло мировоззрение интеллигентного человека времён заката Римской империи. И это вернулось сейчас практически в неизменном виде. Ну, чуть-чуть, может быть, приперчено Дарвином, Ницше и Фрейдом. Хотя отдельные идеи дарвинизма о том, что люди произошли от животных, это и у Анаксимандра можно найти. Закавычьте и посмотрите: люди, рыбы, Анаксимандр – и сразу получите цитату. Так что на самом деле ничего такого сверхъестественного Дарвин и не открыл. Что касается Фрейда, ну да, конечно, сны, бессознательное, но на самом деле и в античное время понимали, что такое сны и что человек не всегда всё осознаёт. Культ Диониса, вакханалии – это и есть стремление освободить силы бессознательного. И наконец, Ницше, с его идеей совершенства, господства, типичная аристократическая философия. Сам, кстати, Ницше как филолог-классик очень много взял из греческого мира, из греческих авторов. Так что мы по сути проделали огромную дугу и вернулись на круги своя. Мы вышли из поздней античности, прошли через Средние века, через готику и вернулись обратно. А теперь возникает вопрос – а что было там, в готике? Почему мы перестали строить соборы и стали строить банки? Т.е. вернулись к тому, что было в Римской империи. Римская империя – это была империя денежная, очень много зависело от денег. Может быть, банков таких не было, как сейчас, но люди умели считать деньги и умели делать деньги. И очень быстро. И даже вольноотпущенники могли очень быстро разбогатеть. Как сделалось возможным подобное возвращение? И что было посредине? И что, наконец, будет завтра? Опять новые готы придут? Вот этот вопрос, мне кажется, не праздный, и здесь вся суть в том, чтобы понять, откуда возникла готика. Конечно здесь есть закваска, и она, безусловно, христианская. Собор – это не оружейный склад, не банк и не развлекательный центр. Богоматерь имеет еврейское имя Мария, т.е. ясно, что во всем этом присутствуют какие-то еврейские корни. Это само по себе уже удивительно. Я помню, что один из моих студентов утверждал, что у князя Владимира была мать еврейка, и поэтому он принял христианство. Это сомнительно с фактологической точки зрения, но что-то в этом есть, что-то схвачено. Вопрос ведь подразумевается такой: как же мы, русские, до того дошли, что приняли еврейскую религию? Вопрос звучит несколько вульгарно, но если брать более глубоко, то, действительно, это удивляет. И если вы вспомните роман Булгакова «Мастер и Маргарита», то там героя звали Иешуа. Булгаков совершенно правильно возвёл имя Иисуса к его еврейским корням, вынудил его звучать так, как оно звучало на древнееврейском языке. Само то, что Иисус и Мария стали центральными персонажами и два еврейских имени оказались в сердцевине средневековой культуры, это уже некая изюминка, некий важный момент развития, то, что в биологии называется аутбридингом, т.е. получение каких-то генов извне.  Иначе вы постоянно варитесь в собственном соку, что неизбежно приводит к дегенерации. Т.е. речь идет о мощном вливании из других культур. Конечно, если бы китайцы сюда добавили ещё что-нибудь, было бы совсем замечательно. Мы ещё поговорим о китайском влиянии, но чуть позже, когда перейдем к эпохе классицизма. Сейчас пока еврейское влияние, или, на языке культурологов, ближневосточное. И это уже на самом деле не так мало. Ведь речь идет о семенах ближневосточной культуры, попавших сначала на греко-римскую почву, но потом, через проповедь христианства, давших всходы среди «варварских» народов – норманнов, германцев, готов, франков, англов, саксов, бриттов, кельтов, басков – кого там только нет. Энергетически очень яркие, талантливые народы, с собственной богатой мифологией, культом рыцарства. И когда всё это соединилось вместе, получилось что-то очень необычное. Да, вы скажете – ну христианство и христианство… Но готический рыцарь и монах не поймёт современного христианина, с трудом впишется в современную христианскую общину. Он спросит, где копья, где щиты, и почему вы не отвоевали до сих пор Гроб Господень? Чем вы вообще заняты? Почему позволяете хулить имя Божие? Что с вами случилось? Вы совершенно утратили боевой дух. То же самое, допустим, схоласт. Скажет – что ты делаешь, ты должен им пересказывать с самого начала «Сумму теологии», расскажи им о доказательствах бытия Божия, что ты ходишь вокруг да около? Что я могу ему ответить? Время такое. Уже написан «Дон Кихот». Если рыцарь или схоласт оказывается вне своего времени, он становится смешон. Попытка доказать студенту Физтеха бытие Божие напоминает борьбу с ветряными мельницами. И дело тут не в валидности аргументов. Просто это не то, что ему сейчас нужно. А что нужно? Нужно понять. Как говорил младший современник Сервантеса Спиноза: «Не надо смеяться, не надо плакать, а надо понимать». Прежде всего надо понять, что произошло. Почему наступила и куда ушла эпоха готики? Даже не знаю с чего начать – ну хотя бы с архитектуры. Перпендикулярная готика. Если вы пойдёте в консерваторию в Москве, а потом захотите выйти на Тверскую улицу мимо храма Малого Вознесения или соседним переулком, т.е. кратчайшим путём, вы обязательно пройдёте мимо англиканской церкви. Она построена в стиле перпендикулярной неоготики. Это строение конца XIX века. А есть пламенеющая готика. Это Иль Дуомо – кафедральный собор в Милане. Его начали строить в конце XIV века. Там более 1000 статуй, и эти статуи сделаны с прекрасным знанием анатомии, что для обычной готики не характерно. А если вы хотите типичное готическое сооружение, давайте остановимся на Соборе Парижской Богоматери. И роман Гюго есть одноименный, и мюзикл по этому роману. А в чём тайна успеха этого мюзикла? Только ли в том, что любовная история там, или что-то еще? Я думаю, что всё-таки у человека есть интерес к готической культуре. Как и вообще интерес к христианству, что объясняет успех рок-оперы "Jesus Christ Superstar" в своё время. Иэн Гиллан исполнял роль Христа, солист группы Deep Purple. Не помните? Да, сейчас это тоже уходит в прошлое.
Готика поражает прежде всего масштабами. Вы спросите, что хорошего в том, что самое крупное здание в эпоху средневековья – это церковь? Но посмотрите на нее взором ребёнка. Для ребёнка это некий знак. Вот идёт ребёнок с вами, представьте себе, что вы отец, и вы ведёте малыша за ручку и проходите мимо здания банка. И малыш спрашивает – папа, это что? Ну, сыночек, это банк. А кто его возглавляет? – Рокфеллер. А как он разбогател? А вот так – он был очень умный, правильно инвестировал деньги. И ребёнок всё понимает. Деньги воздвигают здание. А кому там молятся? – наверное, золотому тельцу там молятся. А кому там ещё молиться? Самому Рокфеллеру? А что там происходит, в этом здании? Да ничего там не происходит. Сидят люди у компьютеров, работают. Что в итоге понял ребенок? Он понял, что самое ценное, что есть в мире, – это деньги. И еще успех, удача. Т.е. ребёнок сразу получает несколько мощных идей, которые потом определяют, как говорил Фрейд, его «идеал Я» (“ideale Ich”). «Делать жизнь с кого?» – спрашивал Маяковский. И отвечал сам себе: «С товарища Дзержинского». «Идеал Я» – Дзержинский, «идеал Я» может быть и Рокфеллер. Любой человек может придумать себе «идеал Я» и под него подстраиваться. Вероятно, у студента Физтеха «идеал Я» – это Ландау, Эйнштейн или Мария Кюри. «Идеал Я» формируется у ребёнка в очень раннем возрасте. Если он увидит банк, у него может сформироваться "идеал Я" по типу импринтинга. Вот как маленькие утята увидели в первое мгновение своей жизни Конрада Лоренца и приняли его за маму-утку. И потом ходили только за ним, а за настоящей своей мамой уже не ходили. Банк, безусловно, может породить то, что Достоевский называл «идеей Ротшильда». Я стану богатым, стану всемогущим, все будут передо мной лебезить и т.д. И так человек может всю жизнь промечтать, как он будет богатым и что из этого выйдет. До пенсии. А потом на пенсии потихонечку начнет пить водку, потому что поймёт, что богатым не стал. Знаете такой анекдот был: 30 лет – ума нет и не будет, 40 лет – денег нет и не будет, 50 лет – жены нет и не будет, и т.д. Для каждого возраста была какая-то присказка.
А в те времена, когда самое большое здание было церковью, ребёнку внушались другие мысли, способствовавшие формированию несколько иного «идеал Я», чем у современного ребёнка. Это имело и свои положительные, и свои отрицательные стороны. Отрицательная сторона проявилась в донкихотстве. У Дон Кихота очень высокий «идеал Я» – быть рыцарем, защитником угнетённых. И он везде ищет угнетённых, ему кажется, что вокруг него пленённые какими-то злыми духами люди, которых надо во что бы то ни стало освободить. Но когда человек не понимает, как помочь, он становится смешон. А жизнь действительно резко усложнилась. Средневековые люди в этом смысле были просты. Рассказали им, как султан притесняет христиан на Святой Земле, и они немедленно решили организовать крестовый поход. Или «Тарас Бульба» – помните? Казак прибыл из Польши в Запорожскую Сечь и рассказывает, что христианские церкви отдали в аренду евреям и пока еврей «не положит значка на святой пасхе, то и святить пасху нельзя». «Да не будет же сего, не будет!» – вскричали запорожцы. И всех своих евреев утопили в Днепре. Один Янкель уцелел: спрятался под телегой у Тараса Бульбы. Это в каком-то смысле очень простая, двумерная ментальность, но надо понять, что именно такие были люди в Средние века. Они очень легко загорались какой-то идеей. Они равно далеки и от римлян времён упадка, пресыщенных цивилизацией, образованных, начитанных в разных философиях, и от современного человека, который тоже уже всем пресытился и вполуха может послушать музыку какую-нибудь, но не очень загорается от неё. Послушал-послушал, сходил на Гришковца в Школу современной пьесы, может, в принципе, на футбол даже сходить, но, в общем, мало что способно вывести его из равновесия. В этом смысле, конечно, средневековый человек другой. И, конечно, готическая архитектура сыграла здесь свою роль. Но не только архитектура. Живопись – то же самое. В эпоху Возрождения появилось такое – профанный сюжет или какой-нибудь античный сюжет, например, «Рождение Венеры» у Боттичелли. В эпоху готики это было невозможно. Живопись должна была быть возвышенной. Квинтэссенция живописного образа – распятие. С точки зрения современной эстетики – не очень понятно. И даже одна пара в Италии объявила иск итальянской школе – почему у вас висят распятия. «Изображение обнажённого мужского тела шокирует мою дочь». В иске так было. В принципе, претензия понятна: а что тут красивого? Прибили человека к кресту. Вы можете представить себе распятие на обложке журнала Playboy, Cosmopolitan? Это явно диссонанс. Где распятие, там уже не может быть рекламы, голых женщин и проч. В готическом храме распятие на своем месте. Это логично, и когда ребёнок спрашивает: «А кто это?», – начинается целая лекция. Соответственно, эмоциональный отклик у ребёнка, ему и жалко, с одной стороны, и страшно. Помните, у Канта – «О прекрасном и возвышенном»? С одной стороны возвышенно, потому что это смерть, трагедия, но с другой – прекрасно, потому что это искупление и спасение. И музыка тоже возвышенная и прекрасная одновременно. Григорианский хорал. Начиналось всё с антифонного пения. Кто-то начинает – правый хор, левый продолжает. Унисонное пение. Нет этого барочного полифонизма, где кто-то одну ноту тянет, кто-то другую. И, наконец, орган. Орган – это замечательное изобретение. Кстати, из Византии его взяли. На органе там играли светскую музыку для императора. А на Западе его приспособили для церковной музыки. Орган невозможно представить себе на бирже. Он будет раздражать, мешать финансовым операциям. Он не будет соответствовать. В Subway какая музыка играет? Спокойная, легкая, негромкая – не орган. Орган в Subway будет нервировать посетителей, ухудшать пищеварение. Ну и витражи, конечно, тоже. Витраж не место для анатомической точности и перспективы. «Джоконду» на витраже не изобразишь, она там не сработает, равно как и «Афинская школа». Витраж, как и икона, предполагает некий символизм.
Еще один важный момент. Толщина стен готического собора подчёркивается порталом. Если вы видели портал, там много слоёв, и это дает понять, что стены собора толстые. Это означает, что вы в надёжном укрытии, вас спрятали. От кого? «Дьявол ходит аки лев рыкающий, ища, кого поглотити». 
Теперь о готическом идеале девственности. Этого нет сейчас (в массовой культуре), и этого не было в Римской империи. Овидий написал поэму «Ars amatoria», что в переводе на русский язык означает «Наука любви». Само название о чём-то говорит. А английский писатель ХХ века Дэвид Герберт Лоуренс написал книгу «Любовник леди Чаттерлей». Две временные точки. А в Средние века – девственность. Т.е. совершенно другой идеал. Возникает вопрос, откуда он взялся? Пытались по-разному объяснять. Считалось, что это влияние религиозных практик Древнего Рима (все-таки Овидий был, хотя и характерным, но исключением, и за свои любовные стихи был сослан в Малую Скифию): весталки – римские жрицы, хранившие священный огонь, должны были быть девственницами. Да и греческий храм Парфенон был посвящен Афине – богине-девственнице. Но все же готический культ девственности совершенно не понятен современному человеку и не был бы понятен античному человеку. Потому что он представляется противоестественным. Откуда бы мы взялись все? И как только готика сменяется эпохой гуманизма, появляется памфлет Эразма Роттердамского «Похвала глупости». И там Эразм Роттердамский иронизирует над девственностью. Он говорит, что девственность – это замечательно, а вступать в брак – это глупость, потому что человек лишает себя сокровища девственности, но, с другой стороны, все эти девственники были все-таки зачаты в браке. Таким образом, надо вознести похвалу той глупости, которую совершили их родители, чтобы их зачать. Парадокс, который, кстати, указывает на неустойчивость всей готической парадигмы. Стоило измениться немного миру, и вот тот же рыцарь, который в XII веке ещё романтический Айвенго, в XVI веке становится Дон Кихотом, а в XIX веке – князем Мышкиным. Т.е. готика – это очень неустойчивая и очень хрупкая система, которая, как только какие-то параметры изменились, стала разваливаться. Причин несколько. Во-первых, там всё основывалось на идее папства, что Папа в каком-то смысле наместник Иисуса Христа, преемник апостола Петра, главный из епископов, и он может объявить, допустим, крестовый поход, собрать Вселенский собор, отлучить какого-нибудь императора, если тот что-то не то делает. И пока люди верили в то, что Папа это может сделать, всё было хорошо. Но потом началась такая странная история. Французский король Филипп Красивый поссорился с Папой Бонифацием VIII. Тот отлучил Филиппа Красивого от Церкви, но вскоре после этого умер. И хотя преемник Бонифация VIII снял с короля отлучение, Филипп решил держать пап поближе к себе в Авиньоне. И папы переехали в Авиньон на юге Франции и там долгое время жили в замке. И привыкли. А спустя семьдесят лет святая Екатерина Сиенская уговорила Папу Григория XI вернуться в Рим. И он уехал в Рим, но вскоре умер. Выбрали ему преемника, итальянца. Но французские кардиналы, которые с самого начала были против переезда в Рим, выбрали ещё одного Папу, который вернулся в Авиньон. И стало два Папы. Вот вам и неустойчивое равновесие! Чуть-чуть тронули систему – и всё. Началась схизма. Для того, чтобы её уврачевать, кардиналы собрались на собор в Пизе, отлучили обоих пап – авиньонского и римского – и выбрали ещё третьего Папу – Александра V. Но он правил недолго, а его преемником оказался аморальный человек – Иоанн XXIII, в миру Бальтазар Косса. Тогда император Священной римской империи созвал еще один собор: всех трёх пап низложили и выбрали четвёртого. И ещё сожгли Яна Гуса. Это 1414-18 годы, и это было уже начало Возрождения. Вот с этого момента понятно было, что чашка разбита, и её уже больше не собрать. Это первый момент. Второй момент, это девственность – тоже нестабильная система. Девственность прекрасна, когда она соединена с молодостью, ученостью или мученичеством. Это такое состояние, которое предполагает высокое напряжение сил. Тот же Фома Аквинский, который написал 17 томов и умер в 49 лет. Конечно, это сублимация (с материалистической точки зрения). Она может дать потрясающий результат. Но для этого требуется определённая организация всего общества. Должны быть монастыри, должно быть какое-то определённое воспитание. Не знаю, как сейчас. Хотя понятно, что можно попробовать, но в принципе, такого настроения уже не будет. И, соответственно, с девственностью связана идея борьбы с так называемыми искушениями. Вот отсюда появляется метафора – об этом пишет Байрон в «Дон Жуане» – Франциск Ассизский и его супруга из снега (“Even were St. Francis’ paramour their guest/In his monastic concubine of snow”= «Даже если бы их гостьей была любовница святого Франциска/В [образе] его монашеской снежной сожительницы»). Никто не понимает, о чем это пишет Байрон. А смысл таков, что у святого Франциска было как-то искушение против целомудрия, и что же он сделал? – он вышел из кельи в снег и стал лепить снежную бабу. Вылепил снежную бабу, сначала одну, потом другую, потом ещё маленьких баб. И говорит – это будет твоя жена, твои дети. И пока он их там лепил, ещё голый был абсолютно, он замёрз и у него эти искушения прошли. Он вернулся в келью и уснул. Этот сюжет и использовал Байрон в поэме «Дон Жуан». Это повторить сейчас невозможно. У нас был период, когда можно было лепить снежных баб, много снега выпало, но Франциска не оказалось в Москве. Даже если бы это повторилось сейчас, то это было бы какое-то шоу, вроде крещального купания Жириновского. А как же мы узнали об этом искушении? Об этом пишет Бонавентура в житии св. Франциска («Insuper et mirando fervore spiritus animatus, aperta cella foras exivit in hortum; et in magnam demergens nivem corpusculum jam nudatum, septem ex ea plenis manibus coepit compingere massas» = «Вдобавок и удивительной ревностью духа охваченный, открыв [дверь] кельи, вышел во двор; и, попав в большой сугроб, тельце же его было уже голое, начал руками делать из снега семь больших клубков»). Важно, что находились люди, облечённые властью (Бонавентура был кардиналом и генералом ордена францисканцев), которые могли описать жизнь Франциска и, в частности, эту историю. Но это всё возможно только в контексте Средних веков. В нынешней ситуации шоссейных дорог, самолётов и т. д. это не совсем так. Может быть, девственность и сейчас практикуется, но, наверное, принимает другие формы. Потом этот момент мистики. Вы скажете, что мистику можно найти в любой высокой культуре: и индийской, и мусульманской – есть и йоги, и суфии, и буддийские монахи. Сейчас это редкость, а в Средние века это было нормально. Считалось что да, видит человек какие-то видения, имеет право. Был такой покровитель Швейцарии святой Николай Флюэский, у него было 10 детей, но он ушёл из семьи, вырыл себе пещеру и там жил. Причём ничего не ел. В каком-то, видимо, был особом состоянии. О его видениях упоминает знаменитый швейцарский психолог Карл Густав Юнг. Та же Екатерина Сиенская, которую я уже упоминал и которая уговорила Папу вернуться из Авиньона в Рим, тоже была очень необычная женщина. Если просто читать жизнеописания этих мистиков, то ничего не поймёшь. Даже если они были короли, королевы. Елизавета Венгерская взяла прокажённого, привела его и положила на супружескую постель. Сейчас это, наверное, развод и всё. Вы замужем, допустим, приведёте в общежитие прокажённого и положите его в постель. Ну, вызовут комиссию. Сейчас не те времена. Есть, конечно, сестры Матери Терезы, но в Средние века это было как-то очень просто. Прокажённые – это был бич Средних веков. Почитайте Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху». Начались крестовые походы, контакты с Востоком, и в Европе появилась проказа. И стала быстро распространяться. Мишель Фуко оценивает число лепрозориев в 19 тысяч. Но главный его тезис состоит в том, что эти лепрозории вдруг исчезли. В эпоху Возрождения лепрозории сменились на больницы для душевнобольных. Получается, что переход от готики к Возрождению сопровождался эпидемией душевных заболеваний. Оказывается, человек в эпоху ломки привычного уклада легко поддаётся депрессиям и прочим психическим заболеваниям. Психика не выдерживает. Психике нужна стабильность. Пусть во главе будет Византийский император или Римский Папа – это не так важно, но рядовой гражданин должен знать, что есть порядок, выстроена какая-то вертикаль власти. Этот момент очень важен, и в Средние века он выдерживался. Т.е. люди действительно чувствовали себя одной большой семьёй. Вот эти университеты, о которых я уже говорил, самый северный университет был в Уппсале, а самый южный в Пальма-де-Майорке, и все по одному образцу. Если готические соборы строили, то же самое. В Или, маленьком городке неподалеку от Кембриджа, одна из самых больших готических церквей в Великобритании. Это на севере. А если переместимся на юг, то на Кипре, в Фамагусте, тоже была готическая церковь, которую потом мусульмане в мечеть превратили. Фактически один и тот же образец. Даже в Иерусалиме успели построить готические церкви, даже в Константинополе (в генуэзском квартале).
В эпоху готики было достигнуто нечто, что потом было утрачено, а именно целостность восприятия. Целостность утрачена, а что осталось? Остались архитектурные памятники, остались музыкальные произведения, остались книги. Но самое главное, осталась идея университета. Университеты, конечно, теперь другие, но сама идея университета осталась, и она очень важная. Осталась, в каком-то смысле, и идея рыцарства. Можно вспомнить в этой связи слова Достоевского, сказанные о романе «Дон Кихот»: «Эту самую грустную из книг не забудет взять с собою человек на последний суд божий. Он укажет на сообщенную в ней глубочайшую и роковую тайну человека и человечества». Даже в том гротескном виде, в каком он был явлен у Сервантеса, Дон Кихот всё равно остаётся одной из величественных фигур. Шпенглер называет  готику эпохой расцвета европейской «фаустовской» культуры. Это было время, когда человек мог создавать что-то великое. В следующей лекции я попытаюсь объяснить, что было дальше: как появилась эпоха Возрождения и в каком смысле можно говорить, что Возрождение – это отрицание готики.