В тени раскидистой ивы на берегу маленькой изворотливой речки, несущей свои воды к прародительнице Волге, разложили свои нехитрые пожитки старички, идущие в монастырь на богомолье.
Трое из них: кривой Артем, дородный, задыхающийся Степан и Семен с лицом темным, сморщенным, словно печеная свекла, рылись в своих узелках, выуживая нехитрую снедь. А четвертый – ладный, шустрый Кирьян уже ладил удочку, срезав пруток с дерева.
- Чего уж затеваться-то, - говорил Семен своему приятелю, - перекусим, да на боковую. А завтра, по зореньке, по холодочку, и отправимся, благословясь.
- Да я споро, должна тут рыбешка водиться, вишь заводи какие.
- Да горячего похлебать неплохо бы, нам еще до монастырской пищи не один день ходу, - поддержал вечно голодный Степан.
- Тебе бы все о брюхе, - не унимался Семен, - должного радения в молитвах у нас нет. Времена этакие пошли, кругом человека враг поджидает.
- Так и усердствуй, разве мы помеха? – Артем тоже пошел к Кирьяну, помогать.
Семен бросил узелок, убежал куда-то в кусты.
- Ишь, горяч, обиделся. А и в писании про рыбу сказано, не грех это - ушицы похлебать.
Вскоре над берегом потянулся дымок, вода в небольшом котелке, что носил с собой Кирьян, закипала. Старики, проголодавшиеся, уставшие от целого дня в пути, жадно вдыхали аппетитные запахи.
- Вот скажи, мелка рыбешка, а жирна, - нахваливал Семен, первым снимавший пробу, - все нам Господь на земле приготовил - знай, бери.
- Так-то так, да только некоторым много больше наготовлено. А уж другим и крошечками с их стола напитаться бы, - возразил Артем.
- Вот всегда ты так, - упрекнул неугомонный Семен, - а ведь бывает, что из самой бедноты да в богатство.
- Что-то я не припомню, разве кто разбоем, али еще каким недобрым делом, - не уступал Артем.
- А Сироткины? – Семен даже поперхнулся.
- Легенда это.
- Какие Сироткины? - Заинтересовался Кирьян. Он был младше своих попутчиков и родом из другой деревни.
- А такие, - прошамкал набитым ртом Степан, - которые от девки своей богатство получили. Давно это было. Я уж и не помню байку.
- А не помнишь, так слушай, - в глазах Семена засверкали отражения искорок костра.
- Ну, мели Емеля, твоя неделя, - усмехнулся Артем, укладываясь на наломанных ветках, - подремлю пока.
- Дело-то попервоначалу совсем нехорошо шло. Эти Сироткины – голь перекатная, мужик у них помер, осталась баба с тремя ребятишками – девкой на выданье да двумя мальцами несмышлеными. Куда им податься, где кусок хлеба раздобыть? Хорошо хоть барин забрал девку, прислуживать своей дочери. Да и то, случай вышел - увидел ее как-то, помогающую матери, когда та батрачила в чужих людях, да поразился, насколько она на его дочь похожа. Будто сестры родные. И возрастом, и ростом, и статью, черноброва, светлоглаза. И волос, и голос – вот барин и расчувствовался.
Служит она, волю дочки исполняет, а дочка барская такая гулливая, что срам, никоего пешего, езжего не пропускает. А Настенка Сироткина – девушка богобоязненная, скромная. И приходится ей, бедной, за этими похождениями приглядывать, чтобы, значит, барскую Анну прикрывать, когда потребуется, грех ее прятать. А уж родители-то больно переживали, все не чаяли побыстрей замуж Анну-то эту отдать, от позора. Подвернулся купеческий сын. С купцом-то наш барин дружбу вел, дела там всякие денежные правили. Может и не роднились бы с купцами, барам вроде как не по чину, а тут девка такая, за кого хочешь отдашь. И купцу, опять-таки лестно. А пуще того, прельщают капиталы барские, он уже и расчет сделал, как их в торговый оборот пустить. Барин на дочкино приданое не скупится, жалует все, со свадебкой торопит, а того не знает, что дочка его уже на сносях.
- Это как же не знал-то, чай в одном доме жили? – Артем не спал, будто ждал, когда можно будет завести спор.
- А так и не знал. Это у нас, голытьбы, все на виду, ничего не скрыть, а в их хоромах-то, да они за день может, и встречаются только за столом. Так вот, торопит барин со свадебкой, купец ему вторит, сговорились, назначили рукобитье. А у девки уже и срок подходит, живот выпирать начал так, что никакими бабскими ухищрениями не скрыть.
Как узнали - беда, что делать? Никак нельзя сватьям такую невесту показывать. Вот они и решили, подменить дочку, вместо нее Настю выставить. Они-то как думали: не сегодня – завтра дочка родит, а уж к венчанию оправится. А ребеночка-то найдут куда спровадить. Настя плачет, уговаривает господ, а кто бедную девушку слушать будет?
- Ты говоришь так, будто сам все видел. Откуда ты знаешь, что Настя плакала-то, может и рада была?
- Тю, рада, да разве может скромная девица такому обману радоваться? Тебе бы только перечить, ведь спать собирался, так и спи. Не для тебя сказываю. Вон Кирьян да Степан слушают. Интересно вам?
- Интересно, продолжай, - Кирьян и правда, смотрел на рассказчика заинтересованно, даже рот раскрыл.
- Как задумали, так и сделали. Снарядили девку в одежду богатую, набелили, нарумянили, что у них там заведено еще, подучили, как держаться, что говорить. Вывели нашу Настю, а та - ни жива, ни мертва. Справили рукобитье кое-как, все не чаяли гостей выпроводить. Жених-то Настю зовет покататься, а та отнекивается, плачет. Решили, что скромна очень, от смущения это с ней.
Время идет, к свадьбе готовятся, а Анна все не родит и не родит. Что делать? Уговорили они Настю. Не уговорили, напугали. Сказали, что если не пойдет к венцу вместо дочери, то продадут и ее, и матушку, и братцев в земли далекие. И разлучат всех. Плакала – плакала Настя, да больно жаль матушку и братьев. Согласилась. А ее учат, мол, венчайся, за стол садись, в постель новобрачную ложись, а уж дальше, воля твоя, а чтобы с женихом никаких отношений брачных не было. Как хочешь изворачивайся, что хочешь говори, а тяни время, пока мы тебя дочкой не сменим. А у дочки аккурат перед венчанием роды начались. Ее замуж собирают, поезда ждут, а она в бане ребеночка рожает.
Уж как у них там свадьба прошла, про то не ведаю, а думаю, что и у купцов свадьбы не больно от наших, крестьянских, отличаются, разве что столы богаче, да гости наряднее. А как молодых вести, невеста слезами уливается. Привели их, значит, в опочивальню, а она от жениха в самый дальний угол забилась.
- Ты точно там был, под периной прятался, - рассмеялся Артем, а за ним и другие слушатели.
- Легли, значит, - не обращал Семен внимание на шутки, - жених только к молодой подступаться, она вскочила, говорит, мол, надо ей во двор. Он за ней. Что делать Настюше? Как пришли обратно, она в ноги жениху и бросилась. Говорит, делай со мной что хочешь, а только не предавай позору. Не твоя я невеста, а твоя спрятана до поры. Все как на духу ему поведала. Подхватил он ее за руку, повел обратно в комнаты, где гуляли барин с барыней и прочими родственниками. Говорит он своему отцу и матери, мол, не наши тут гости – чужие. И стал выталкивать ложных родственников за порог. Купец, было, кинулся, думал, что не в себе парень, а сын ему все и поведал. От такой лжи и сам отец стал сватов гнать метлой из дому. А потом снарядили поезд да поехали в деревню, в которой матушка-вдовица с ребятками обитали. Зашли в дряхлую избушку, всем ветрам открытую, поклонились в ноги, рассказали все да пригласили на свадебку. С тех пор зажили Сироткины богато, но скромно. Перед людьми не хвастались, другим помогали. А барин не только приданое оставил, так еще и вольную всем Сироткиным выправил, уж больно позора от купца боялся. Вот и весь сказ.
- Врут, наверное, люди, - пододвинул Степан к себе остывший котелок, выскрести последки.
- Не врут, моя бабка эту Настену хорошо знала, пока еще девчонкой босоногой бегала. И потом, как в городе купечествовала, в гости к ней заезжала.
- Ну и ладно, пора спать, рассвет уж скоро, нам бы по холодку подняться, - отвернулся от приятелей Артем и скоро засопел.
Уснули и Семен со Степаном, только Кирьян смотрел на розовеющее на востоке небо, и казалось ему, что не небо это, а румянец Насти.