Крик птицы, похожий на пронзительный писк, донесся откуда-то из густого тумана. Нет, генерал ни с чем его не спутает – это степной орел - беркут. Перед взором предстал старик - ата, у которого они с отцом однажды останавливались. Они сидели у костра, пили чай. И тогда также раздался крик беркута.
- У каждого человека есть своя птица, она сидит у шеи. – Ата постучал себя по плечу рукой. - Кисмет ее имя. Она часто удаляется от человека далеко-далеко…
- Как вон та ? – указал на высоко парящего в небе орла Лари.
-Да, но у каждого она своя, - сказал старик, - у одного – маленькая и тихая, у другого – большая и хищная… Бывает, ее не видно совсем, а то вдруг появится слева – хороший знак. Но бойся ее удара! Она унесла тысячи людей - и правителей и полководцев… С ней нельзя играть, и дразнить ее нельзя!
- Ваше высокопревосходительство, Ваше высокопревосходительство! Отряд полковника Писарева захватил паром у аула Хаштук. – Адъютант Хаджиев, докладывал скороговоркой, едва сдерживая под собой разгоряченного коня.
«Ну вот и первый добрый знак птицы-судьбы», - усмехнулся про себя генерал, отыскивая в небе беркута.
-Что напротив аула, хан?
- Станица Елизаветинская, от нее до центра Екатеринодара около двадцати верст.
-Что ж, замечательно, идем к парому!
* * *
Никогда еще не чувствовал он так остро ускользающее время. Оно утекало в никуда словно вода в песок, таяло облаком дыма в бездонном небе, перетекало из вечности в вечность, унося с собой возможности и события. Его не удержать и не растянуть – всё надо делать своевременно и правильно, чтобы потом не кусать себе локти. Натужно скрипели уключины, шипел трос и гулко ударялся о берег обшитый досками понтон. «Быстрее! Быстрее…» - мысленно торопил генерал солдат, сходивших по трапу на берег. Сейчас всё решают каждый час и каждая минута.
Если сделал что-то не так и еще есть время, то ошибку нужно тотчас же исправить. Кажется, пока всё идёт правильно. Ну почти всё. Одна малость – обоз, который он обещал переправить в числе первых, вместе с войсками. Можно еще отыграть… Воюют не числом, а умением. Главное – внезапность, натиск. Армию ждут с юга, у мостов, а она грянет с запада. Он проведет мобилизацию казаков в ближайших станицах и тем компенсирует задержку штурма из-за обоза.
Над станицей, зазеленевшей садами, разливался колокольный звон, он, казалось, рассыпался осколками и становился солнечными бликами. Для придания большей торжественности, священник растягивал слова молитвы, величественно ступал атаман с хлебом-солью, а генералу не стоялось на месте. Его речь неожиданно прервал бухнувший где-то в станице взрыв, затем другой. Это проходивший мимо большевистский отряд попытался обстрелять переправу; к нему, минуя толпу станичников, понесся отряд полковника Писарева, и вскоре вновь наступила тишина. Было самое время вслед за передовой частью отправить конную бригаду Эрдели, а затем двинуть и основные силы, но верховный решил иначе.
-Ваше высокопревосходительство, орудия переправлены, - доложил ему шепотом Долинский уже в станичном правлении, когда верховный, обойдя с рукопожатием стариков и выборных, слушал доклад атамана. – Переправляется Партизанский полк Казановича, готовится Эрдели…
-Нет, я же сказал, обоз… И только затем Эрдели. – Сухо проговорил Корнилов.
Этот обоз, сколько хлопот, сколько сил отнял и еще отнимет. Он сковывает армию, у которой нет ни тыла ни подкрепления, он вяжет по рукам и ногам. Но генерал не может иначе. На мгновение верховный прикрыл глаза: «Боже как они смотрели… прямо в душу впивались беспощадными взглядами. И ладно бы только по-щенячьи скулящий кадет. Он мальчишка, но корнет с перебитыми ногами и подполковник…»
-Ваше высокопревосходительство, Вы же знаете, что большевики сделали с ранеными в Адамии… - Сквозь слезы умолял верховного корнет. - Не бросайте нас.., не оставляйте здесь, ради всего святого! – И десятки глаз впились в него в ту минуту. Что он мог сказать им в ответ ?.. - Потерпите, господа, тактика и стратегия требуют…
Стараясь приободрить раненных генерал воскликнул:
- В числе первых будете переправлены на тот берег.
-Правда?..
-Слово офицера! – только и смог промолвить верховный, пришпоривая своего Булана.
Обоз, обоз… Там же, в Хаштуке, вечером накануне переправы адъютант Долинский сообщил ему, что в обозе зреет заговор, монархисты готовят на него покушение. – Боже, как же так, еще не вошли в Екатеринодар, еще неизвестно, возьмут ли город, а они уже из-за власти готовы горло грызть друг другу.
-Отведайте, Ваше высокопревосходительство, у Кили они хорошо получаются, - отец Леонтий, у которого остановился на ночь Лавр Георгиевич, пухлой рукой указывал на большую миску с пирожками, поставленную на стол румяной девушкой. Запах, будоражил аппетит, дивный запах пьянил и лишал воли. Генерал съел один и потянулся к чашке с чаем…
-Вы кушайте, кушайте… - пропел священник.
-Нет, спасибо, сыт. Если позволите, пойду отдохну немного.
-Да, да, конечно… Чувствуйте себя как дома! – Корнилов поднялся, одернул полы куртки и вышел из комнаты.
Ему было неудобно находиться в чужой семье, невольно приходили мысли о жене, дочерях, сыне Юрие. Это отвлекало от нынешнего положения дел и сложившихся обстоятельств. К тому же дом священника волей-неволей превращался в штаб армии: адъютанты, рапорты, доклады, сводки о сборах казаков. Лавр Георгиевич лишь под утро вздремнул пару часов.
С самого утра верховный был на ногах. В правлении, где расположился было штаб, он выслушивал доклады и отдавал приказы. Первый вопрос, который он после приветствия задал адъютанту Хаджиеву был - «Обоз уже переправлен?
- Нет, все еще переправляется…
-Что у полковника Писарева?
-Разбили большевиков у кирпичного завода и вышли на западную окраину города, заняли войсковую ферму…
- Хорошо. Прикажите собирать вещи – выступаем к ферме…
-Но там ничего не готово, опасно…
В ответ Корнилов молча махнул рукой. Штаб должен быть на передовой – таково его правило. Главное удобство для командующего сражением, – его близость к фронту и размещение штаба таким образом, чтобы он мог обозревать все поле боя и оперативно управлять войсками. Выбирая место под командный пункт, Корнилов часто пренебрегал собственной безопасностью. Им мог стать стог сена, высокий курган или, в конце концов, водонапорная башня – лишь бы существовала связь с частями.
На мгновение генералу вспомнился покой и стол в доме священника, аромат пирожков, бутылка с французской водкой, пирог, но тут же верховный прогнал саму мысль о пире. Нет, его пища по-прежнему – крепкий чай с карамелью, черный солдатский хлеб утром, рюмка водки, щи и солдатская каша в обед, - в походе не до излишеств. Главное, чтобы всё шло правильно и своевременно. И Лавр Георгиевич не давал себе и малейшего послабления, постоянно вопрошая: «Всё ли сделал? Ничего не упустил? Всё ли идет правильно?..»
Вот и тогда, слушая нарочито бравый доклад станичного атамана о проводимой мобилизации, отмечая цифру, – «сто двадцать пять казаков», подумал: «я все-таки рассчитывал минимум на две сотни. Но если удар будет внезапным и натиск мощным, большевиков можно опрокинуть и погнать прочь».
Подозвав адъютанта, верховный приказал:
- Сразу после обоза, пусть переправляется бригада Маркова и вместе с казаками немедленно выступает к ферме!
Корнилов решил, что утерянную внезапность компенсирует общефронтовым штурмом всех большевицких позиций: главное - натиск и непреклонная воля к победе.
«Если все наши силы ударят разом и возьмут штаб большевиков, отрежут подкрепление с Черноморки, город наш! Но все в руках божьих…»
Здания войсковой экономической фермы стояли на краю небольшой сосновой рощи. Впереди кирпичное почти квадратное здание, а чуть выше – небольшой турлучный выбеленный сарай, больше похожий на казачью хату. В здании фермы и расположил свой штаб Л.Г. Корнилов. Соседние комнаты заняли генералы и лазарет.
С появлением главнокомандующего на передовой все пришло в движение. Добровольцы приободрились, воспряли духом.
-Надо выяснить, где штаб большевиков и где их главные войска…- говорил Корнилов Неженцеву 29 марта, когда к ферме стали подходить последние части бригады генерала Маркова. – Если нам удастся захватить Черноморку, куда прибывает подкрепление противника, и уничтожить штаб с командованием, всё остальное само решится. Действуйте совместно с марковцами, старайтесь не терять друг друга из виду… И по мере продвижения, сообщайте мне через вестовых, где находитесь. Общее командование вверяю полковнику Неженцеву. Вперед! Да поможет нам Бог!» - Генерал перекрестил щуплую фигуру полковника, вслед за ним и офицеров, отправлявшихся на левый, самый опасный фланг.
На пять часов вечера был назначен штурм города по всему фронту. Накануне верховный отправил бригаду Эрдели в обход Екатеринодара с севера для захвата Пашковской.
Утром произошел примечательный случай: при докладе адъютантов, генерал спросил Хаджиева о положении на левом фланге, где на высотке стояли орудия и тот отрапортовал:
- Не могу знать! Сообщений нет, связь разорвана.
Генерал встал из-за стола, поправил куртку, фуражку, взял в руки планшет и сказал адъютанту:
- Пойдем, хан, я покажу как восстанавливается связь.
Корнилов вышел из небольшой ложбины, в которой пряталась дорога в город и поднялся на пологий косогор, за ним побежал Хаджиев. Верховный решительно шагал к высоте, где расположилась батарея. Едва они поднялись на косогор, над их головами прожужжала сначала одна пуля, затем другая, а вскоре винтовочные залпы со стороны большевистской линии, сменяя друг друга, катились волной вслед двум фигурам. Генерал сосредоточенно шагал, казалось, не замечая шквала выстрелов, Хаджиев едва поспевал за ним и всякий раз при очередном залпе останавливался и приседал, а затем снова бросался догонять Корнилова. Тот не оборачиваясь говорил подбегающему адъютанту: «Кисмет, хан! Кисмет!..» И лишь когда они оказались в укрытии батареи, Корнилов по-отцовски похлопал адъютанта по плечу:
-Хан, зачем вы пошли за мной… Вы только увеличиваете мишень для большевиков.
-Я дал слово Таисии Владимировне не оставлять вас…
-Ах так, - хмурясь, проговорил верховный. – Значит, за моей спиной заговор…
Выслушав доклад командира батареи, верховный раскрыл планшет:
- В двенадцать тридцать ударите по большевистским позициям вот здесь. Огонь должен быть таким, чтобы противник еще полчаса боялся высунуть нос из окопов. А после того как конница уйдет, постарайтесь отсечь преследование, если на таковое они отважатся. Всё ясно?
- Так точно, Ваше высокопревосходительство!
Козырнув в ответ, Корнилов отправился назад вместе с Хаджиевым той же тропой. И все повторилось - шквал выстрелов, приседание адъютанта и фигура уверено шагающего генерала. Он, казалось, играл с судьбой, испытывал ее. На пороге штаба проронил адъютанту:
-Ну вот, хан, а Вы заладили «Не могу знать, связь разорвана…» Мы же восстановили ее ?..
-Так точно, - бледный как стена проронил адъютант.
За несколько минут до выступления конницы главнокомандующий напутствовал генерала Эрдели в штабе:
-Генерал, в станице старайтесь привлечь на нашу сторону как можно больше добровольцев и не только казаков, но и всех недовольных большевиками. Через вестового оповещайте меня, свое наступление на город координируйте с нами. И будьте решительны!
Верховный вышел вместе с Эрдели, подошел к кавалеристам, державшим за повод лошадей и ждавшим команды, и произнес короткое напутствие:
- Добровольцы, воины, помните, от вас, от вашего мужества и стойкости зависит судьба нашей армии… Судьба Екатеринодара, а следовательно, и России. Мы должны разбить большевиков под Екатеринодаром и склонить весы истории в нашу сторону. На вас возлагаю большую надежду. Будьте решительны и мужественны! И победа будет за нами! Да хранит вас Бог!
Эрдели скомандовал:
-Господа, по седлам! Рысью за мной, марш!
Колонна верховых отправилась ложбиной вдоль большевистских окопов на левый фланг, послышался треск винтовочных выстрелов, а когда громыхнул первый орудийный залп, генерал Корнилов перекрестился и прошептал : «С Богом!»
Нет, он не был человеком набожным, но в такой момент, как этот, когда все зависело от случая и рока, он полагался на Бога. В том, что Эрдели с конницей войдет в станицу Пашковскую и сможет там пополнить ряды добровольцев он не сомневался, но как повернется судьба всего предприятия никому неизвестно. Наверняка, штаб прикрывают отборные части большевиков.
Через два часа с небольшим вестовой донес - Сады заняты без особого сопротивления, однако Пашковская встретила конницу добровольцев отнюдь не колокольным звоном и хлебом – солью, а пулеметными очередями. Шкальный огонь остановил конницу на северной окраине станицы. Вторая попытка также не принесла успеха. Эрдели пришлось отойти, а затем и совсем вернуться к основным добровольческим силам на западную окраину Екатеринодара. Эта атака была очередной промашкой генерала Корнилова.
По сигнальному выстрелу с криком «ура!» добрармейцы поднялись по всей линии фронта и двинулись в наступление. Марковцам, предводительствуемым своим командующим, удалось прорвать линию большевиков на правом фланге и войти в город. На левом фланге ситуация сложилась непростая. Более часа не смолкал пулемет, не давая перейти в наступление. Попытки обойти первую линию обороны также оказались неудачными.
Когда Неженцеву, командующему отрядами на этом фланге, сообщили из штаба, что генерал Марков занял артиллерийские казармы у кожзаводов и ждет поддержки слева, полковник с криком «За мной!» поднялся в полный рост. Он сделал всего лишь несколько шагов и упал, смертельно раненый в голову, поднялся и рухнул на землю, изрешеченный пулями.
После гибели Неженцева полковник Кутепов стал командиром Корниловского полка, но командование штурмом на левом фланге Корнилов поручил генералу Казановичу, раненому в плечо, но не оставившему поле сражения. Вечером генерал Казанович с партизанами и сотней елизаветинских казаков предпринял очередной штурм большевистских линий. Видимо, заходящее солнце слепило глаза пулеметчику, так как очереди, косившие ранее «корниловцев», теперь летели высоко над головами «партизан». Прорвав первую линию, отряд Казановича свернул на улицу Ярмарочную и по ней дошел с незначительными стычками до Сенного рынка. Там он разместил свой штаб в юго-западной части, захватил несколько подвод, груженных винтовочными патронами и артиллерийскими боеприпасами и стал ждать подкрепления. Время перевалило далеко за полночь, а подкрепления все не было, и тогда Казанович отправил своего ординарца сотника Хоперского к генералу Маркову с докладом. Через полтора часа тот вернулся с сообщением, что марковцев нигде не видел, а линии снова заняты большевиками. Не видя никакого смысла оставаться с двумя с половиной сотнями бойцов в центре города, занятого большевицкими войсками, генерал предпринял отход к ферме.
Сумерки медленно наползали на ферму от берега Кубани. Стал накрапывать дождь, по-весеннему теплый. Отсюда, от фермы видно было, как большевики укрываются в окопах, готовясь к ночному отдыху.
«Эх, если бы конница Эрдели, обошедшая город с севера, начала бы наступать со стороны Пашковской, - думал Корнилов,-было бы намного жарче». До самого утра он не смыкал глаз, через каждые полчаса накидывал плащ, фуражку и выходил из дома.
- Что слышно? – спрашивал он караульных. – Никого оттуда не было?..
- Никак нет, - вытянувшись во фрунт, отвечал кадет. – Всё тихо…
Неожиданно вдали послышались одиночные винтовочные выстрелы, сменившиеся пулеметными очередями. Через минуту снова дали о себе знать винтовки и опять пулеметные очереди. «Где-то в центре, предположительно у Черноморки», - подумал верховный.
Генерал осознавал, что именно сейчас происходит какой-то переломный момент, на который он повлиять в данный момент не в силах. Вот если бы он вместо обоза раненых переправил марковцев и конницу Эрдели… но нет, слово офицера дороже золота.
Минула полночь, стих дождь, установилась полная тишина, никакого видимого движения; известий от «партизан» Казановича и от марковцев не было. Уже на рассвете разразилась перестрелка на левом фланге линии. Это «партизаны» и казаки-добровольцы возвращались с обозом боеприпасов из города.
Минут через двадцать генерал Казанович сумбурно докладывал главнокомандующему: «Мы вышли в район рынка, захватили несколько казарм артполка, продолжили движение в сторону Черноморки, где попали под перекрестный пулеметный огонь большевистских броневиков. Погибло более десяти солдат, нам удалось захватить и доставить подводу с артснарядами… Без поддержки не было сил удержаться на рынке, принял решение вернуться…
- Хорошо… Где штаб большевиков, установили? Главные силы?..
- Артиллерия у Черноморки, туда, похоже, прибывают их свежие части. Штаб, вероятнее всего, южнее рынка; предположительно у атаманского дворца.
- Что ж, отдыхайте…
Утром вернулись из города и марковцы, а из станицы подошли последние части, переправившиеся из-за Кубани.
Утро 30 марта генерал встретил с петухами; шел четвертый день штурма Екатеринодара Добровольческой армией. Верховный объявил военный совет, пил чай, ходил несколько раз на террасу, рассматривал большевицкие позиции и возвращался в штаб к распростертой на столе карте. На террасе он стоял над телом полковника Неженцева, долго всматривался в лицо, по-отечески поцеловал в лоб и мрачнее тучи вернулся в свою комнату.
Лавр Георгиевич еще недавно нервно ходивший по комнате, обдумывая сложившуюся ситуацию, за считанные минуты до начала совета успокоился. Отступать нельзя, только вперед! Если у большевиков есть конница, могут ударить в спину… Отступление – это гибель армии. Да, их больше, но мы возьмем город натиском, решительностью и умением. Долинский сообщил, что мобилизованные в станицах казаки под разными предлогами покидают позиции, но кадеты все еще полны решимости биться. Пока его слова имеют вес и силу в армии, надо собрать все ресурсы в единый кулак и ударить им в самый центр большевиков, захватить и уничтожить их штаб.
В дверях появился Хаджиев:
- Ваше высокопревосходительство, господа генералы ждут.
- Хорошо, пусть входят!
Генералы Алексеев, Деникин, Филимонов расположились на лавке напротив окна, Романовский и Марков разместились на охапке соломы в углу комнаты . Совет начался с обсуждения сложившейся ситуации и расстановки сил. Затем генерал Корнилов карандашом словно указкой стал водить по карте Екатеринодара, прикрепленной к выцветшей оконной циновке:
- Судя по всему, основные силы противника перед нашими позициями. Вероятно, значительными по численности являются отряды у моста, они же прикрывают штаб, который находится вот здесь, в атаманском дворце. Наша конница не встретила никакого сопротивление на севере, вряд ли большевики укрепили там позиции. Отсюда, от Садов, до железнодорожной станции не более четырех верст… Итак, если конница ударит по станции с севера, откуда не ждут нападения, то могут захватить ее. Боеприпасы нам необходимы…
- Ваше высокопревосходительство, - воспользовавшись заминкой верховного, проговорил генерал Деникин, - смею напомнить, у нас не только недостаток в боеприпасах, солдаты устали, нет у нас свежих сил к наступлению. Вы послушайте, в каком состоянии наши части! – Он кивнул начальнику штаба генералу Романовскому. Тот поднялся и стал читать с блокнота сведения о потерях в частях и о наличии боеприпасов.
-У нас нет никакой возможности взять город, - проговорил Деникин, как бы подводя итог сказанному генералом-интендантом.
Корнилов поднялся со стула:
- Положение действительно тяжелое, и я не вижу другого выхода, как штурмовать Екатеринодар. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа? Отступление – это гибель, причем бесславная.
-Ну отчего же…- Деникин поднялся и одернул полы куртки… - Мы также маневрируя, будем обходить населенные пункты, занятые большевиками.
- И ежеминутно ожидать большевицкого удара в спину… По мне так лучше встретить смерть лицом к лицу, в открытом бою, чем ждать ее отовсюду.
Неожиданно для всех, и для самого главнокомандующего его поддержал генерал Алексеев, а вслед за ним еще несколько человек. Совет завершился тем, что штурм Екатеринодара был признан целесообразным, но в сложившемся положении армии необходим отдых, на который и отводились одни сутки.
Настало утро 31 марта; ослепительно яркое солнце обещало чудный весенний день. Командующий второй бригадой, генерал Богаевский зашел с докладом к верховному ровно в семь. Корнилов сидел на скамейке у стола, на котором лежала карта Екатеринодара. Жестом он пригласил Богаевского сесть рядом. Полчаса генерал Богаевский рассказывал об убитых, увеличении раненых, о недостаче боеприпасов, физической и моральной усталости солдат и офицеров. Верховный молча слушал, временами согласно кивал. А по окончании доклада, сухо проронил: «А все-таки атаковать Екатеринодар необходимо; другого выхода нет».
Когда вышел генерал Богаевский в комнату заглянул встревоженный Хаджиев:
-Ваше высокопревосходительство, надо переносить штаб, он находится на линия следующего обстрела большевиков.
Корнилов глянул на него, поднял указательный палец левой руки, словно соглашаясь с адъютантом, затем махнул рукой и снова принялся водить карандашом по карте. Минут через пять он бросил на стол карандаш и прилег отдохнуть. Едва тяжелая пелена окутала его сознание, он увидел стремительно приближающуюся точку в небе, она росла, свистела, приобретая очертания птицы. Это был орел, огромный орел, который летел вниз. Он несся, широко расставив когтистые лапы, и неожиданно с невиданной мощью ударил своими тяжелыми крыльями генерала.
Богаевский, разговаривавший в коридоре с Долинским, невольно присел, когда молнией блеснул взрыв, от которого содрогнулся весь дом. В коридор вылетела дверь комнаты верховного, сопровождаемая клубами серой пыли. Вместе с адъютантом они бросились в комнату, не дожидаясь когда рассеится пыль. Корнилов лежал под балками присыпанный пылью. Стали искать доктора. Два кадета вынесли носилки с телом на воздух и попали под пулеметный обстрел.
Видя, как носилки с еще живым Корниловым очумевшие от страха кадеты, безуспешно пытались втащить в деревянный сарай, генерал Богаевский приказал им нести верховного на террасу к Кубани. Генералу Корнилову омыли лицо кубанской водой, врач осмотрел еще раз тело, приоткрыл веко глаза и проговорил: «Кончается».
В этот момент Лавр Георгиевич что-то беззвучно прошептал и испустил свой последний вздох.