Позднее раскаяние
Коломна. Пятница. Утро. Сквозь дрожание насосов и гул пикового котла услышал как операторы зовут меня к телефону.
- Слава, ты отзываешься из командировки! - У меня от догадки похолодела спина — ведь я и так через несколько часов уезжаю домой. - Звонила твоя жена...Ты слышишь? У тебя умер отец!...
В животе у меня похолодело. Воздух вышел из лёгких в тихом стоне. Руки опустились. Отца больше нет...
Заметался вдоль щитов автоматики, собирая инструменты и приборы...
Схватил куртку. Услышал сочувственные слова операторов, и побежал на улицу к трамваям.
«Три часа до дома. Может выпить и всё обдумать в дороге… Нет, маме надо помогать - она теперь никакая!.
Под синью небес, сквозь солнечную дымку рдеющих лесов понесла меня пустая электричка. Во все глаза смотрел я в чистое окно на пиршество жизни. И никак не мог понять - ведь отец никогда больше не увидит это золотое поле подсолнухов, зелень лугов со стайкой чёрных грачей и этих равнодушных белых коз, которым тёплый ветер треплет бородки...Слёзы раскаяния вскипали в глазах! Почему же я так редко ездил к родителям! Прости же меня, дорогой отец!..
Вот и наша белая девятиэтажка в зелени посаженных десять лет назад деревьев. Бабушка Вера в галошах и тёплом плаке, рядом с ней моя жена в лёгеньком платьице - они сидят на солнечной лавочке у подъезда и чему-то улыбаются. «Неужели ошибка?»
- А где все? Вы что улыбаетесь? - с надеждой спросил я.
- Да мы уже наревелись вдоволь, - сказала жена. - Мама, брат и невестка с сыном пошли к пруду.
Мимо проходили соседи и сочувственно здоровались — дом-то заводской и все знают: «У Раи умер муж». (27.08.1976 г.)
*
И снова Коломна. Гостиничный номер. Все ушли на работу, а я тупо глядел в запотевшее от утреннего холода окно. В бодром синем небе «стреляли» галки. Беззвучно и вяло летали мухи — садились на графин, чайник, обследовали розовые пятна вина на клеёнке. Нет больше отца...
На кладбище, когда поцеловал отца во влажный и холодный лоб, вдруг осознал - это не он... А мама, когда могилку засыпали, вдруг испугалась:
- Господи, да куда же его головой-то положили? Как же мне теперь с моим милым разговаривать?!.
Все хором показали где...
Передо мной на гостиничном столе лежала записка — в ней больной отец просил меня купить ему:
1. Белила цинковые(масло) — две тубы.
2. Книги по Великой Отечественной войне (в «Доме военной книги»).
3. Лак. Грунтованный картон. Кисти. Марс(коричневый). Берлинскую лазурь.
Эгоист, чёрствый человек — так редко приезжал к больному и самому родному на свете отцу-фронтовику!
После парализации отец писал картины одной рукой, другая лежала неподвижно на коленях.
Всё время вижу его кроткий взгляд, ощущаю в своей руке его мягкую ладонь, большим пальцем вниз, грустный светлый взгляд, седенькие волосы над высоким лбом. На тыльной стороне ладони наколка "Я помню" - в войну отец узнал скорбную весть, что на Урале умерли родители...
Беззащитность отца теперь изматывала меня до слёз! Стыд прожигал насквозь — так и не сумел достать ему эту дефицитную лазурь.
Уехал домой на автобусе. И вдруг от тоски спросил кондукторшу: «Скажите, где выйти грибов пособирать?..»
Побрёл по светлым опушкам, находя редкие подберёзовики, лисички и сыроежки...
«Господи, прийти бы сейчас к отцу, поцеловать его в серебряную щетину щёк и сказать: «Пап, давай сыграем вдвоём партийку в домино!». Он так любил играть — а какой у него был радостный, детский смех при выигрыше!
Меня окликнул комбайнёр. От его комбинезона остро пахнуло соляркой. Парень протянул мне замасленную кепку:
- Возьми, всё больше будет!
Я растроганно поблагодарил его и взял несколько белых грибов с волнушками, почувствовав его грубую, перемазанную машинным маслом руку. Комбайн уплыл в пушистое поле собирать семена злаков, а я побрёл к автобусной остановке.
Паренёк-комбайнёр показался мне светлым ангелом!..
Дома отдал маме грибы. Но она на них даже не взглянула.
Верная боевая подруга отца тихо плакала:
- Ой, Жора-а-а, что же ты наделал!.. Кто же меня теперь с работы будет встречать? Никто не знает, как я его любила! Никто-о-о! (31.08.1976 г.)