В писателе Ваське Писакине заныли застарелые мечты. Светлые и наивные, а потому и страшные, пугающие своей простотой, исключающей какой-либо намёк на возможную противоречивость. Васька о них уж и думать забыл, пребывая в своей писательской занятости. И вдруг – нате Вам! Сошлись видимо в эфирах какие-то звуки, чувства, вдохи-выдохи… пересеклись в пространственно-временном континууме – аккурат над его головой, и разворошили забытое. Да так, что стало ему, Ваське, от этого тошно – хоть в голос вой… А если не вой, то постанывай с покачиванием головы да с самоистязанием казённой. Вот Васька и постанывал, а постанывая и самоистязался, опрокидывая лафитничек за лафитничком…
А тут ещё капель апрельская – тук-тук по заоконному козырьку… тук-тук… Мол, как же так, Васятка? Мол, как же так случилось, что из тебя, из Васи-Василёчка такой суккулент вырос?.. Видать, ты, Васятка, мутант и самое распоследнее ГМО.
Перестук про ГМО показался Ваське столь обидным, что он даже погрозил в оконное стекло кулаком и предостерегающе проговорил: «Ты там давай... туктукать туктукай, да не затуктукивайся… Не видишь – худо человеку… Трещит он, человек, по швам,.. потому как весь наскрозь пропитан мечтами мелочными, что в нём пыжатся в желании раздуться до размеров солидности… И ведь, как ни странно, раздуваются, сукины дети… Кто в лебедя раздувается, кто в щуку, а кто и в рака… мать его… А как раздуются, так и давай они его, этого человека, тянуть-толкать… рвать, одним словом, на никчёмные лоскуты и дроби… И нет ведь с них ни проку, ни удовольствия – так, пустые метания, да игра в денежку…»
Тут Васька вздохнул, наполнил лафитник, выпил и, приоткрыв окно, подставил палец под звонкие капли, чтоб те не мешали ему всласть печалиться.
«Ну, да… Точно… Всё это тогда и произошло… Тогда,.. когда испугался я, что вот сейчас со мной может случиться моё самое большое счастье… Подумал, что – вот сейчас она, мечта моя, возьмёт и исполнится… и, что больше этой самой мечты у меня никакой другой и не будет… Не потянуть мне ещё одну такую – простую и светлую… Не сдюжить… Тут-то вот меня и раскорячило – расщучило, разрачило, да и разлебедило…»
Почувствовав, что принимающий на себя капель палец вполне взбодрился и даже протрезвел, Васька прикрыл окно и вновь услышал – тук-тук… тук-тук… Мол, соберись, Вася Писакин, кончай нюни распускать… Мол, ты ж ещё – ого-го! Ты ж ведь, если что можешь и континуум поправить… можешь и всякие предметы двигать усилием своей писательской мысли!
Решив проверить это утверждение, Васька приподнялся, оперся на стол и, сосредоточившись, резко мотнул головой… Предметы и впрямь тут же качнулись и поплыли куда-то в сторону. Дождавшись их плавной остановки, Васька повторил эксперимент и, убедившись в своём «ого-го», постучал трезвым пальцем по столу, будто давая кому-то понять, что – на-ка – выкуси… что не в конец ещё залебедило писателя Писакина, а потому…
Тут Васька нахмурился, сел на стул и, уже не обращая внимания на капель, принялся писать «… и не было на свете ничего чудесней её озорных глаз… не было, да и быть не могло…»